Око Силы. Вторая трилогия. 1937–1938 годы - Андрей Валентинов

Юрий первым делом подошел к столу. Он не ошибся – книги, его собственные, все из того же флигеля. Не все, конечно. Тот, кто отбирал их, взял почему-то лишь научные издания. История, фольклор, этнография… Уже без всякого удивления Юрий обнаружил на вешалке собственный выходной костюм, он лишь однажды надел его, когда они с Никой выбрались в Большой, на «Трубадура»…

– Осваиваетесь, Юрий Петрович? – «Костя» появился незаметно, словно просочившись через железную дверь. – Не «Метрополь», конечно…

– Я… я здесь буду один? – вопрос возник сам собой, хотя единственная койка не давала обмануться.

– Ну как же, один! Я к вам в гости захаживать стану, не возражаете?

Орловский пожал плечами. Даже если бы и возражал… Константин понял:

– Да не горюйте, мы с вами еще сойдемся. Оно понятно – я работник карательных органов, вы – заключенный, но к чему нам, как кошка с собакой? Так что сработаемся! У меня характер легкий…

– А у меня – тяжелый! – не выдержал Юрий.

– Клевещете, клевещете на себя Юрий Петрович! Все о вас хорошо отзываются. Коллеги ваши, соседи… Вот, с супругой вашей бывшей говорил. Даже Ермашев, следователь ваш, и то говорит, что вы человек приятный, можно сказать обходительный…

Вот оно как! Значит, всех взяли в оборот – даже Клавдию…

– Книги… Можно читать?

– Ну конечно! – взмахнул руками «Костя». – Для того и доставлены. Там и ручка есть, а бумаги я вам завтра подкину. Рубашки меняйте, здесь стирать можно. Опять же, парикмахер каждое утро. Или вы бороду желаете оставить?

– Нет, ни в коем случае… – Орловский провел рукой по заросшему подбородку и брезгливо поморщился. Вид у него, наверное, разбойничий.

– Ну, как хотите. А вам бы пошла! Да, вот коечка… Здесь на ней только ночью лежать можно, но если хотите днем – не смущайтесь, лежите. Я попросил – вам разрешили.

Орловский имел слабое представление о тюремном режиме, но кое-что понял. Душ, свежие рубашки, парикмахер… Выходит, тюрьмы бывают разные…

– Ну, не буду мешать, Юрий Петрович. Завтра увидимся.

Орловский остался один. Он нерешительно прошелся по камере, словно в ожидании какого-нибудь подвоха. В чем все-таки дело? Если бы узнали о его книге, то не стали привозить сюда, скорее оставили там, в черном подземелье, а затем предложить выбор… Или нет?

Юрий лег на узкую койку, накрылся серым, пахнущим дезинфекцией одеялом и мгновенно уснул. Пришло забвение – милосердное забвение, дающее короткий, неверный покой…

…«Костя» появился в начале двенадцатого – об этом Орловскому сообщили его собственные часы, которые он нашел в кармане выходного костюма. Они шли – кто-то заботливый не забыл завести.

– Ну, совсем другое дело! – улыбнулся энкаведист. – Свежи, выбриты, порозовели даже! Завтракали? Курили?

– Завтракал. Но не курил.

– Ай-яй-яй, забыл! Держите!

Из портфеля появились полдюжины пачек «Нашей марки» и три коробка спичек.

– Простите, Константин. У меня нет денег…

– Как это нет? – удивился тот. – У вас же на книжке сберегательной была тысчонка с небольшим? Так ее на ваш счет перевели, сюда. Покупки можете делать – пятьдесят рублей в месяц. Вам же правила объясняли?

Да, что-то такое ему говорили – вчера Юрий не обратил внимания. Интересно, что там еще в этих правилах?

– Так что курите, – «Костя» кивнул на папиросы. – Вы, Юрий Петрович, как, в настроении беседовать?

Орловский усмехнулся:

– В наилучшем.

– Вот и прекрасно, вот и ладненько…

Энкаведист, устроившись за столом, вынул из портфеля несколько листов бумаги. Юрий сел на койку. «Побеседовать» – значит, следствие не закончено? Ему не поверили. Все-таки не поверили…

– Юрий Петрович, вы русский по национальности?

Вопрос был настолько неожиданным, что Орловский растерялся. Они что, считают его японцем? Штабс-капитаном Рыбниковым?

– Д-да. Конечно, русский. Мать у меня из Малороссии, то есть, извините, с Украины, но она тоже русская…

«Костя» невозмутимо водил ручкой по бумаге.

– Кажется, прадед был вепсом. Это такая народность…

– Я не об этом, Юрий Петрович. Вот вы, русский, каким образом оказались в институте Народов Востока? Да еще в дхарском секторе?

Ага, вот он о чем! Да, об этом его еще не спрашивали. Ну что ж, это не опасно. Во всяком случае, пока…

– Это длинная история, Константин.

– А вы расскажите. Времени-то у нас – вагон, с позволения сказать…

Да, история была длинной. Она началась еще на первом курсе университета. Юрий хотел писать курсовую по Древней Греции, но его группу закрепили за кафедрой истории России. Юрий вспомнил тонкий лист бумаги, ходивший по рукам – список тем курсовых работ. Первокурсники робко ставили свои фамилии напротив названий. Орловский пропустил модные «социально-экономические» темы и внезапно заметил нечто любопытное, именовавшееся «Походы С. Курбского и борьба народов Севера против русской экспансии».

Почему-то зеленый первокурсник решил, что машинистка ошиблась, и речь идет о знаменитом Андрее Курбском. Кто знает, может, будущий враг Ивана Грозного в молодости завоевывал не только Казань, но и Север? Юрий решился – и написал свою фамилию.

Очень скоро он понял, что влип. Машинистка не ошиблась – речь шла именно о С. Курбском – князе Семене Ивановиче, жившем лет за семьдесят до Андрея. К тому же руководителем курсовой был не сотрудник кафедры, а почасовик, читавший спецкурс в университете. Звали его Родионом Геннадиевичем Соломатиным. Он работал в Институте Народов Востока и руководил сектором истории и культуры дхаров. Настоящее его имя было Рох – Рох, сын Гхела, из рода Фроата племени Серых дхаров…

Курсовую Юрий все-таки написал. Помогли упорство и пробудившийся интерес к совершенно неизвестной ему истории небольшого народа, в далеком XV веке защищавшего свою свободу от войск Покорителя Севера князя Семена Курбского, носившего у дхаров странное прозвище Владыки Молний. Оказалось, что главным источником, кроме коротких строчек летописи, является дхарский эпос – «Гэгхэну-цорху». Эпос был не только не переведен на русский, но даже и не издан. Дхарский Юрий, конечно, не выучил, но читать эпос со словарем он все-таки смог. Словарь был тоже рукописный, составленный лично Родионом Геннадьевичем.

Курсовая была защищена блестяще. Никто из первокурсников не работал с неопубликованными источниками. На защите Юрий не удержался, продекламировав отрывок из эпоса о поединке Сумх-гэгхэна – князя Семена с дхарским вождем Гхелом Храбрым – сначала на дхарском, а потом на русском в переводе Родиона Геннадиевича. Члены комиссии покачали головой – и поставили «отлично».

На втором курсе Юрий наконец-то смог заняться Древней Грецией. Правда, в Институт Народов Востока он продолжал наведываться. Ему приятно было встречаться с Родионом Геннадиевичем и его учениками. Они пили чай, травяной, заваренный по старинному дхарскому рецепту, и беседовали. За импровизированным столом говорили в основном по-дхарски (некоторые плохо знали русский), и понемногу Юрий смог овладеть разговорной речью. Работа в секторе шла медленно. Не хватало людей с образованием, дхарские школы только создавались, студенты заканчивали русские, и то, как правило, начальные. Родион Геннадиевич, глава дхарского культурного центра, смог в свое время прослушать три курса в Петербургском Императорском университете. Учиться дальше помешали арест и многолетняя ссылка. Нужны были люди с настоящей научной подготовкой, но столичные ученые не интересовались историей и культурой маленького народа.

…Юрий должен был писать диплом по истории Этолийского союза. Тема увлекла. Этолийский союз – свободная федерация греков, воевавшая с всесильной Македонией, а после – с непобедимым Римом. Юрий разбирал сложные периоды Полибия, думая о тех, кто дрался с «непобедимой и легендарной», защищая свободу родной земли. «Без похорон и без слез, о прохожий, на этом кургане, мы, этолийцы, лежим, три мириады бойцов…» Где-то в таврийской степи лежали его брат, дядя Миша, их друзья и товарищи. «Без похорон и без слез…» Третий Рим, ставшим Третьим Интернационалом, не позволял даже оплакивать героев. Но Юрий мог писать об этолийцах много веков назад защищавших свободу…

Полибия дочитать не удалось. Лето 27-го, арест. Бывший студент Орловский бродил по Столице растерянный, убитый, потерявший всякую надежду. Как-то по привычке он завернул к Родиону Геннадиевичу, в гостеприимный кабинет на втором этаже Института…

С сентября он снова учился. Родион Геннадиевич сумел оформить перевод Юрия из университета на третий курс дхарского отделения Института. Свою первую статью Юрий напечатал на пятом курсе. Он написал о последних боях дружины Гхела Храброго с войсками «мосхотов» – так дхары по традиции называли русских. Одновременно Орловский начал помогать Соломатину готовить к изданию «Гэгхэну-цорху»: появилась возможность напечатать его во «Всемирной литературе»…