На первом дыхании - Владимир Маканин

Но зато один из этих бессребреников едва меня не угробил. Он гнал машину, как сам дьявол, если только дьявол ее когда-нибудь гнал. Я был в кузове. Потому что в кабине он вез какой-то огромный и важный сверток, который никак не должен был промерзнуть.

— Стой! — орал я. — Стой!

Дело было не в холоде, холод бы я перетерпел. Хуже было то, что со мной в кузове ехали три железные бочки с солидолом. Или с чем-то подобным. Одна из них вдруг вырвалась из гнезда и носилась от борта к борту, а я только успевал отпрыгивать. Я начал понемногу пробираться вперед — хотел забарабанить кулаком по кабине. Снежная пыль летела за нами тучей.

— Стой! — орал я.

Дело стало нешуточным. Бочка выбила из гнезда вторую. Борта грохотали от ударов, а я орал и прыгал из стороны в сторону. Я понял, что одна из них меня поломает, и бросил чемоданчик за борт. Затем выпрыгнул сам.

Я приземлился в снег, как кошка. На все четыре. Перевернулся, но костей не поломал. А вот с чемоданчиком было хуже.

— Идиот! Бесноватый! — орал я шоферу вслед.

Он слышал меня так же хорошо, как и сороку, которая сидела на столбе.

Вот именно. В тишине я вдруг услышал сороку. Сорока была просто красавица. А машина была уже далеко — еле видна. И была тишина. Я стоял под огромным открытым небом. И совершенство снега вокруг. Совершенство белизны. И ни души, только эта сорока.

К ночи я добрался до хуторка. Там поел и заночевал. А утром двинулся дальше.

Вот и все. Я подходил ближе и ближе. Слева осталось небольшое футбольное поле, где по утоптанному снегу наша шоферня гоняла мяч с какими-то солдатами (соседи, что ли?). Кто-то из шоферов помахал рукой: «Привет!» — будто я уезжал на одну ночь и вот вернулся. Фанерная арка — проход к домику, где кухня. И повариха Женечка сияет из окна и тоже машет.

Громышев на крыльце. Вышел. Но делает вид, что вышел не ради блудного сына, а по какому-то делу. Суров и насуплен.

— Ну?.. Вернулся?