Стражи - Александр Бушков

Сначала он не понял, кого увидел краешком глаза — но очень быстро сообразил…

Справа от него, буквально в нескольких шагах, рассеянно перелистывая какую-то книгу, не обращая внимания на болтовню приказчика, прямо-таки двойника савельевского, стоял… Именно что не человек, а несомненный и доподлинный альв.

Никакой ошибки быть не могло. Всем прочим эта персона, конечно же, представала самым обычным человеком, безукоризненно одетым, лет сорока брюнетом с несомненным достатком — но Савельев-то умел их видеть, и эта способность интересным образом обострилась после возвращения из Ауноканской империи.

Человеческая личина для него представала (как и месяц назад, когда его на несколько дней откомандировали в Петербург помочь сотрудникам выслеживавшей очередного альва Особой экспедиции) словно бы полупрозрачной оболочкой, облегавшей тело наподобие второй кожи, крайне пластичной, временами на несколько мгновений покрывавшейся большими прорехами. А истинный облик, как и тогда в Петербурге, представал другим: бочкообразная грудь, тонкая муравьиная талия, пальцы рук гораздо длиннее человеческих, голый череп, темная кожа, взгляд, словно бы огненный, напоминавший отблески огня в дырочках печной дверцы.

Классический, можно сказать, альв… Даже если бы никогда не видел их воочию, моментально опознал бы по описанию.

Поручик не встрепенулся, ничем не выказал, что видит подлинную сущность соседа по прилавку. Только подумал не без удивления: надо же как, они, выходит, тоже нашими книгами интересуются?

Или книги тут ни при чем?.. Притворяясь, будто преспокойно разглядывает полки с превеликим множеством разноцветных обложек, он украдкой наблюдал за нечистью — и очень скоро у него создалось впечатление, что альв тоже за ним наблюдает, как и поручик, стараясь, чтобы это не обнаружилось. Разгулявшаяся мнительность тут ни при чем, Савельев никак не мог ошибиться: «лысый» (как непочтительно именовали меж собой противника люди посвященные в неофициальной обстановке) как две капли воды походил на опытного агента из сыскного. Савельев то и дело ловил на себе пытливый огненный взгляд, ощущавшийся прямо-таки физически, словно неприятное прикосновение чего-то склизкого и прохладного. В Петербурге все было точно так же — те же ощущения, самые неприятные. Это не мнительность, не самовнушение — чертова тварь и в самом деле держалась, как филер охранного.

Поручик, конечно, забеспокоился, но впадать в панику было, пожалуй что, рановато. Как доказывал прошлый опыт, альвы никогда не распознавали в нем иного, человека, наделенного, в отличие от большинства людей, некоторыми способностями, как раз альвов и касавшимися. Тогда отчего же этот?.. Что все это должно означать? И чем может кончиться? Что, если альвы способны узнать человека, явившегося сюда из иных времен? Скажем, видят вокруг него некий ореол или нечто наподобие… Или тут что-то другое? Нет смысла пока что гадать. Ясно одно: и здесь альвы разгуливают среди людей самым наглым образом. Ну вот, снова он косится, так что никакой ошибки быть не может…

Чисто машинально поручик шевельнул левым локтем, ощутив подмышкой кобуру с пистолетом. От которого, правда, не было бы никакого толку, дойди дело до схватки: обычные пули на этих тварей не действуют… да и серебряные тоже. Будь у него то оружие, что использовали в Аунокане для пленения альвов… Оно уже имелось на вооружении в некотором количестве (в Аунокане и позаимствованное без ведома хозяев), но об отправке сюда о нем и речи не шло. Хотя… Будь даже оно в кармане, как его применить в магазине, на людной улице? Хорошенькое зрелище получится, не знал бы, как и выпутаться.

Сохраняя хладнокровие, притворяясь, будто ничего не замечает, Савельев направился к стеклянной будочке кассирши (опять-таки величавшей его «сэр» согласно всеобщей моде), расплатился. Беззаботной походкой устремился к выходу. Швейцар распахнул перед ним матово-стеклянную высокую дверь, мальчишка в униформе вынес следом тщательно увязанный пакет, по небрежному жесту поручика уложил его на заднее сиденье таксомотора, синей машины с поясом красных шашечек. Получив мелкую монетку, распахнул перед Савельевым дверцу, бойко протараторил:

— Тханк ю, сэр. Зо лонк…

Небрежно кивнув, Савельев уселся на заднее сиденье, отодвинул пакет, чтобы не мешал. Повернул никелированную ручку, чуть опустив стекло. Достал серебряный портсигар (свой собственный, но не вызывавший здесь, понятно, ни малейшего интереса), рассеянно примостил его на колене.

Водитель таксомотора терпеливо молча ждал, временами поглядывая на пассажира в овальное зеркальце заднего вида. Савельев не спешил. За эти несколько часов водитель был им неплохо вымуштрован. Поручик старательно изображал не развязного и любопытного заезжего из провинции купчика, а этакого настоящего барина — холодного, немногословного, надменного, ни капельки не суетливого. Подобных представителей высшего света он и не видел воочию, никогда не бывал в их обществе и свою роль строил исключительно по прочитанным романам — что получалось у него достаточно убедительно. Водитель давно уже исполнился натурального почтения: это понятно, он тоже наверняка и не сталкивался с подлинными аристократами, вряд ли они пользовались столь плебейским видом транспорта, как и в родные времена Савельева — извозчиками. Он в самом начале недвусмысленно упомянул, что приехал в Москву издалека, но таким тоном, что водитель не стал выспрашивать подробности.

Он рассеянно сунул в рот сигарету — непривычную, сплошь состоящую из табака в бумаге, без папиросного мундштука. Табак, правда, оказался недурен. А именовались купленные в ресторане сигареты опять-таки «Робин Гуд» — в русле общей энглизированности. Хотя все надписи исполнены на русском.

Водитель, ловко перегнувшись назад в промежутке меж двумя передними сиденьями, услужливо щелкнул никелированной зажигалкой — еще одно крайне полезное для заядлого курильщика изобретение из грядущего, которым пользоваться дома, увы, запрещено даже в расположении батальона. Кое-кто из отчаянных головушек вроде Маевского все же притаскивал их контрабандой — да и другие мелкие вещицы — нимало не обинуясь тем, сколько дней придется отсидеть в арестном отделении гауптвахты за этакие художества…

Уже привычно выдвинув таившуюся в дверце никелированную пепельницу, откинувшись на мягкую спинку сиденья, поручик безмятежно выпускал дым в опущенное окно. Перехватив вопросительный взгляд водителя в зеркальце, небрежно кивнул: