Моисей. Тайна 11-й заповеди Исхода - Иосиф Кантор

– Сбиться? – сдержанно удивлялся Иофор, оглаживая свою длинную белую бороду. – Как можно сбиться с пути, если днем вы поднимаете до неба клубы пыли, видные отовсюду, а ночью от многочисленных костров светлеет небо над вашим станом. Что же касается отваги, то отваги нам не занимать! Разве трое мужчин не смогут при необходимости защитить себя и одну женщину?

Разговор шел в шатре, с глазу на глаз, поэтому Моисей позволил себе улыбнуться. Трое мужчин? Лучше сказать – один почтенный старец, никогда в жизни, должно быть, не бравший в руки копья, и двое юнцов, отчаянных в своей отваге, но мало что умеющих.

– Мы положились на Того, на Кого только и следует полагаться, – улыбнулся в ответ Иофор, – и благополучно добрались к тебе. А копье мне без надобности, потому что я могу так огреть своим посохом, что на ногах не устоишь!

Посох у тестя был внушительный – толстый, узловатый, стершийся внизу от долгого употребления, но все еще длинный. Посох странника, посох патриарха.

– А у Гирсама и Элеазара есть увесистые дубинки, тугие луки и острые кинжалы, – продолжал тесть. – Мы добрались благополучно, и единственным, кто потревожил нас в пути, был обезумевший верблюд, не иначе как сбежавший из вашего стана. Истошно ревя, он промчался между нашими повозками, перепугал наших ослов и едва не сбил меня с ног. Вот и все наши неприятности.

– Пусть больше их не будет совсем, – ответил Моисей традиционным пожеланием мадианитян, зная, что тестю будет приятно услышать это.

В шатер вошел Элиуд. Поклонился Иофору, несмотря на то, что уже приветствовал его, заодно поклонился и Моисею, хотя это не было принято, Моисей вообще не любил поклонов, напоминавших ему египетские порядки. У египтян поклоны были не данью вежливости или почтения, а целой наукой – в зависимости от положения твоего и того, кому ты кланяешься, поклоны разнились от едва заметного до простирания ниц и замирания в такой позе на двадцать ударов сердца. Даже фараону приходилось кланяться статуям и изображениям богов и один раз в год простираться ниц перед статуей Ра в храме, сооруженном, то есть – высеченном в скале[22] в честь его отца, Рамсеса II.

И не вздумай кто поклониться несообразным поклоном – в лучшем случае прослывешь невежей, в худшем – лишишься головы. Случай с одним из чиновников, которому внезапно возникшая боль в спине помешала распростереться перед фараоном, стал легендой. Несчастный был казнен за непочтительность, потому что никакая боль, никакая болезнь не может служить оправданием тому, кто дерзает кланяться божественному владыке не так, как положено.

Моисей давно, еще в юности, понял, что слабость Египта заключена в тех условностях и надуманных правилах, которыми опутали себя египтяне. Правила бывают разумными и неразумными, нужными и ненужными. Если правило не облегчает жизнь, а усложняет ее, то какой в нем прок?

– Люди собрались и ждут, – сказал Элиуд.

За время, прошедшее с начала выхода из Египта, случилось много разного, как великого, так и малого, но тоже важного для тех, кого это касается. У людей появились претензии друг к другу (как же без этого?). Кто-то успел умереть в пути, и наследники не могли полюбовно поделить имущество, кто-то объявил чужого верблюда своим, кто-то успел не только заключить брачный уговор, но и расторгнуть его, что привело к спорам… «Где нет людей – там царит покой», – гласит египетская поговорка. Евреи же говорят: «для спора нужны двое». У людей скопились дела, требующие постороннего вмешательства. Раньше их разбирали судьи и чиновники фараона, теперь же Моисей решил выделять для этого время на длительных стоянках. Сегодня он собрался вершить суд в первый раз.

– Можно мне посмотреть, как ты будешь судить? – спросил Иофор.

– Конечно! – ответил Моисей и добавил: – Возможно, мне понадобится совет.

– Что может понимать в делах евреев мадианитянин? – скромно сказал Иофор. – Это всего лишь любопытство. В моем возрасте есть много преимуществ, но и недостатки имеются. Чем старше я становлюсь, тем меньше развлечений мне доступно…

Для удобства и для того, чтобы подчеркнуть величие творящего суд, стараниями Элиуда был устроен высокий помост из дерева. На помосте стояло сиденье с подлокотниками, похожее на трон фараона, но меньше размерами и ничем не украшенное. В этом не было ни намека, ни глумления. Дело в том, что трон фараонов с прямой спинкой и удобными подлокотниками как нельзя лучше подходит для долгого сидения на нем. Некоторые торжественные церемонии во дворце фараона начинаются на рассвете и заканчиваются уже при свете звезд, и почти все это время фараону приходится сидеть на своем троне с золотыми регалиями в виде посоха и бича в руках. Тут уж волей-неволей пожелаешь удобного сиденья.

Сиденье Моисея было попроще трона, но тоже удобным. Моисей сел в него и очень скоро забыл о том, на чем он сидит, а разве это не высшее проявление удобства, когда забываешь о том, чем пользуешься.

– Как ты станешь слушать людей? – спросил вчера вечером Аарон. – Первыми выслушаешь тех, у кого дело важнее, или же пусть они разобьются по коленам и предстанут перед тобой по старшинству колен?

– Пусть приходят и говорят, – немного поразмыслив, решил Моисей. – Кто пришел раньше, пусть говорит раньше. Незачем придумывать новые церемонии для простого дела, ведь мы же не египтяне.

Решение было опрометчивым, необдуманным. Моисей предполагал, что к нему придет десяток-другой человек, но люди пошли нескончаемым потоком и не было потоку конца. Уходил один – на его место вставало трое и начинали отталкивать друг друга, а сзади напирали нетерпеливые. Вначале Моисей старался вникать в каждую подробность, затем, поняв, что не успеет рассудить всех, ожидающих его суда, старался ухватить лишь самую суть, чтобы оставаться в пределах справедливости, а под конец уже и суть схватывал не совсем ясно… Спасло его то, что люди приходили далеко не с самыми каверзными проблемами, большую часть которых можно было решить полюбовно.

– Его осел опрокинул мою повозку, и я не могу получить с него за ущерб…

– Он взял у меня один бат зерна и заплатил только половину…

– Он склонил к блуду мою сестру, а теперь не хочет взять ее в жены…

Самым несуразным было дело гончара из колена Рувимова и его покупателя из того же колена. Гончар вез с собой какое-то количество горшков и кувшинов, потихоньку распродавая свой запас. Покупатель пришел к нему за кувшином, выбрал подходящий, но в момент передачи от гончара к покупателю кувшин упал на землю и разбился. Один передавал, другой принимал, по всему выходило, что вина здесь присутствует общая и гончар вправе рассчитывать не более чем на возмещение части стоимости кувшина. Кувшин стоил недорого, гораздо дороже обе стороны ценили свою обиду. Толстый краснолицый покупатель клялся всеми мыслимыми клятвами, что ничего не заплатит «этому потомку паршивого шакала», а худой, но весьма настырный и настроенный по-боевому гончар потрясал кулаками и призывал на голову своего противника такие страшные напасти, что слушать было невмоготу.

– Возмести гончару стоимость глины, из которой сделан кувшин, а напрасный труд пусть будет его убытком, – сказал покупателю Моисей.

– Да подавится он моей платой, как привык давиться навозом – своей любимой едой! – воскликнул покупатель, гневно сверкая глазами.

– Да протухнет твое семя и иссякнет твой род! – возопил гончар. – Это ты питаешься навозом, сын собаки и гиены!

Моисей трижды звучно хлопнул в ладоши, призывая спорщиков умолкнуть, и сказал:

– Решение мое изменилось. Покупатель ничего не должен гончару, потому что оба они оскорбляют друг друга, но гончар еще и проклинает его. Обида покупателя больше, поэтому он не должен платить за глину.

– Ха-ха-ха! – рассмеялся покупатель.

– Люди! Я разорен! – громче прежнего завопил гончар, дергая себя за бороду. – Где справедливость?!

Элиуд, наблюдавший за порядком, угадал настроение Моисея и при помощи тычков и пинков сопроводил настырного гончара восвояси.

Окончательно выбившись из сил, Моисей поднялся на ноги и громко объявил, что на сегодня он закончил. Солнце давно уже село, и повсюду горели костры и факелы, но Моисей, занятый делами, только сейчас заметил, что уже близится ночь.

Иофор все это время просидел на скамье рядом с помостом. Когда Моисей спустился вниз, тесть сочувственно посмотрел на него и сказал:

– Я мог бы дать тебе совет, который окажется полезен.

– Пойдем в шатер и поговорим там, – пригласил Моисей, зная по опыту, что совет Иофора выльется в обсуждение.

Иофор имел привычку советовать не прямо, потому что такой совет нередко мог показаться обидным, а начинать рассуждать издалека и постепенно подходить к сути, не столько советуя, сколько рассуждая.

От длительного сидения ноги Моисея затекли. Когда он откинул полог и вошел в шатер, то споткнулся на ровном месте и чуть было не упал, но не удивился этому, потому что появилась другая причина для удивления. Из глубины шатра раздался резкий звук, нечто среднее между щелчком и хлопком, и тут же слева от пошатнувшегося Моисея коротко дунуло ветерком.