Скопин-Шуйский. Похищение престола - Сергей Мосияш

Мнишек, сидевший рядом с Дмитрием, молвил ему негромко:

— Поди, ей скучно в монастыре-то?

— Ах да, Афанасий, найди там польских музыкантов, пусть идут туда и развлекают мою невесту.

— Но там же монастырь, государь, — заикнулся было Власьев.

Царь осадил его:

— Тебе сказали, отправь туда музыкантов и впредь мне не возражай. И вот отнеси ей от меня в подарок эту шкатулку с драгоценностями.

Когда Власьев ушел, царь сказал Мнишеку:

— Здесь все беспрекословно исполняют любой мой приказ, я не терплю прекословии.

— А что там за шатры стоят под Москвой?

— Это пришли новгородцы. После свадебных торжеств я поведу их к Ельцу, там у меня уже стоит 100-тысячная армия. И я надеюсь с ее помощью разбить турок в пух и прах.

— Ну что ж, эта победа нужна тебе, — согласился Мнишек, — чтоб заткнуть рты всем твоим недоброжелателям и в Польше, и здесь. Еще я хотел бы тебя настоятельно просить, зятек, чтоб до свадьбы ты венчал Марину на царицу. А?

— А зачем это? Выйдет за меня, станет царицей.

— Ну как же? Тебе самому будет больше чести жениться на царице, чем на паненке, — прищурился хитро старик.

— Хм. Если это позволят закон и правила.

— Ты царь, Дмитрий, и все твои решения должны быть законом для подданных. Разве не так?

— Хорошо, я подумаю.

Лукавил Юрий Николаевич Мнишек, лукавил. Не столь уравнять ему хотелось дочку с зятем, сколь на будущее защитить ее от монастыря. Он знал, как просто русские цари избавлялись от надоевших жен, постригали их в монахини.

В столовой избе появился думный дьяк, прошел к царю, склонился из-за спину:

— Государь, Дума ждет вас.

— Кто там собрался?

— Бояре и служители церкви, патриарх Игнатий, митрополит Гермоген и епископ Иосаф.

— Ладно. Сейчас иду. Ступай.

После ухода дьяка Дмитрий не преминул похвалиться тестю:

— Без меня ни одна Дума не может обойтись, ни одного закона не могут принять. Гуляйте, я, думаю, долго не задержусь.

Думцы сидели в Грановитой палате, ближе к царскому месту. Кроме Мстиславского, сидели высшие священнослужители — патриарх, митрополит и епископ.

Вход царя в сопровождении Басманова и телохранителя Маржерета бояре встретили почтительным вставанием.

Дмитрий сел на царское седалище, потер в нетерпении руки:

— Ну, Федор Иванович, приступайте.

Мстиславский начал негромко:

— Ваше величество, наши иерархи имеют вам сказать свое слово.

— Пожалуйста, — с готовностью отозвался Дмитрий, переводя взор на священнослужителей. И сразу же заговорил Гермоген.

— Государь, нам известно, что ваша невеста католичка.

— Ну и что?

— Как ну и что? Вы назначаете назавтра свадьбу с ней, этим вы оскорбляете православие и чувства верующих.

— Святой отче, я лично считаю и католиков, и православных христианами, — заговорил царь и заметил, как вспыхнули Гермоген и Иосаф, но перебить его не посмели. — Но, естественно, не хочу нарушать наши православные обычаи. Она примет православие, и мы с ней обвенчаемся.

— Зачем тогда с ней приехал ксендз? И он уже служит обедню у сохачевской Старостины.

— Ну ее же сопровождали поляки-католики, не можем же мы запретить им по своему уставу отправлять богослужение. Это будет не гостеприимно с нашей стороны.

— Мы настоятельно рекомендуем, ваше величество…

— Кто это мы?

— Я и епископ Иосаф рекомендуем отложить свадьбу не только до крещения этой полячки, но и до того, как она усвоит православие и поревнует нашей вере не на словах, а на деле.

Дмитрий нахмурился, на лице явились недобрые желваки.

— А вы, преосвященный? — обратился он к патриарху Игнатию.

Что мог ответить Игнатий, ставший патриархом по воле царя.

— Я не могу согласиться с митрополитом и епископом, — заговорил Игнатий. — И считаю, что можно сразу после крещения невесты в православие тут же совершить и венчание.

— Вот! — обрадовался Дмитрий поддержке. — Высший иерарх не согласен с вами, святые отцы. И я подчиняюсь, его воле.

И тут вступил Иосаф с резким словом:

— Государь, вы сами нарушаете уже чин и порядок.

— О чем ты говоришь, святый отче?

— Я говорю о том, государь, что вы прислали в женский монастырь польских музыкантов, и они там во все трубы и барабаны ударили бесовскую музыку, нарушив благочестивое служение монахинь. С настоятельницей чуть удар не случился. Когда она потребовала убираться вон из обители, они отвечали: нас прислал царь. Это ли не богохульство, сын мой?

Дмитрий почувствовал себя прижатым к стенке, но он уже привык быть всегда правым и поэтому, ничтоже сумняшеся, отвечал:

— Музыканты не поняли меня, я их послал на площадь веселить народ.

Он знал, что никто из иерархов не пойдет дознаваться: так это или не так?

Посоветовавшись с боярами, свадьбу решили перенести на четверг, 8 мая. Выходя из Грановитой палаты, Дмитрий негромко спросил Басманова:

— Митрополия Гермогена в Казани?

— Да, государь.

— Сейчас же на перекладных его отправь в Казань, к месту службы.

— А Иосафа?

— Его тоже в свою епархию, он, кажется, из Коломны?

— Да.

— Вот завтра обоимя в Москве, чтоб и не пахло.

14. Королевское посольство

Простых москвичей радовал приезд невесты царя, однако столь большое воинство, сопровождавшее ее, настораживало. Размещение польских гусар на лучших подворьях в самом центре Москвы напоминало нашествие вражеского войска. Поляки, нисколько не смущаясь, выгружали из телег ружья, алебарды. Один из дотошных москвичей спросил гусар, тащившего в дом оружие:

— И на кого ж, любезный, вы готовите все это?

— На вас, — оскалился «любезный» и заржал, довольный своим остроумием.

Однако эта «шутка» мигом облетела Москву на «сорочьем хвосте», и воспринималась народом вполне серьезно. Многие вытаскивали из застрех поржавевшие совни, прадедовские мечи, привезенные еще с Куликовского поля, очистив от ржавчины, грязи и пыли, совали под лавки, под ложа, куда поближе, авось пригодятся.

На Торге подскочил спрос на порох и свинец, но продавался он только русским, для поляков его как бы и не было: «Нету, ясновельможный». — «Но был же, я сам видел, как ты его только что продавал». — «Был — да весь вышел, пан».

Вместе с царской невестой в ее многолюдной свите прибыли и послы короля Сигизмунда III Николай Олесницкий и Александр Гонсевский.

В пути Олесницкий хвастался своему спутнику:

— Мы с ним быстро договоримся. Когда он еще не был царем и жил в Польше, я с ним частенько выпивал и мы вместе шастали по уговористым бабенкам. Ух, и времячко было веселое.

— Посмотрим, посмотрим, — осаживал его опытный дипломат Гонсевский. Он-то предчувствовал, что переговоры будут трудными, слишком много неподъемного для царя было накручено в «кондициях».

Со своей немалой свитой послы остановились на Посольском дворе, и к ним уже на следующий день примчался Юрий Мнишек.

— Панове, я не смею спрашивать, как король велел вам вести переговоры, но только прошу вас не очень давить на царя.

— А если мы с этим посланы? — спросил Гонсевский.

— Но с этим бы лучше после свадьбы, после венчания.

— Нет, король повелел сразу же по приезде в Москву добиваться аудиенции.

— Аудиенцию я вам устрою хоть завтра, пан Гонсевский. Но прошу вас помягче, помягче.

— Как же быть помягче, если ваш зять, едва взойдя на престол, требует у короля титуловать его императором. Вчера был бродягой, сегодня — император, ни в какие ворота, пан Мнишек.

— Пожалуйста, тише, ясновельможный пан Александр. Кто-нибудь услышит.

Что это тайна, что о ней нельзя вслух говорить?

— Если вы так поведете переговоры, то можете поссорить Польшу с Россией, а у царя, между прочим, уже готово 100-тысячное войско к походу на Крым. Неужто вы не догадываетесь, куда он может двинуть его, если мы поссоримся?

— Вы полагаете, пан Мнишек…

— Да, да, вы очень догадливы, пан Гонсевский, и это приятно.

С этим Мнишек откланялся, но ненадолго, уже после обеда он явился вновь на Посольском дворе:

— Я все устроил, пан Гонсевский, царь примет вас в понедельник в Грановитой палате. Надеюсь, вы не забыли моего утреннего совета?

— Не забыли, пан Мнишек. Спасибо за хлопоты.

— Главное, не поссорьте державы. Да не берите с собой оружия, все равно при въезде в Кремль его отберут.

Когда Мнишек уехал, Гонсевский сказал Олесницкому:

— Как тебе это нравится, пан Николай, король велит давить, а Мнишек просит помягче?

— Ну Мнишек ясно, в родственники набился царю, вот и стелет соломку, тем более, говорят, царь ему еще сто тысяч злотых отвалил. Как не порадеть зятьку? А король взбесился, что вчерашний его выкормыш императором хочет заделаться.