Три судьбы под солнцем - Сьюзен Мэллери

что ничего не чувствует. Никаких физических доказательств того, что он вообще хочет ее. Зик прервал поцелуй и в последний раз похлопал ее по заднице, а затем обнял за плечи.

– Ну, покажи, как продвигается работа над фреской, – сказал он и повел ее в мастерскую.

– Не на что там смотреть. У меня возникли небольшие проблемы с тем, чтобы начать.

– Все в порядке. Я не жду совершенства. Мне просто любопытно. – В его голосе звучала решимость, и Бостон поняла, что его не остановить. Поэтому она смирилась с неизбежным и позволила ему провести себя по коридору.

Мастерская была пристроена к дому вскоре после того, как они с Зиком поженились. Огромные окна, выходящие на юг, давали много света. Там были удобные шкафчики и полки для художественных принадлежностей, держатели для кистей и карандашей, а также специально сконструированные раздвижные столы для ручной росписи тканей.

Зик отпустил ее и вошел в мастерскую. Бостон осталась в коридоре. Сейчас он увидит то, что она не успела скрыть. Вот чем она занималась последние несколько недель – сокрытием улик.

На мольберте стояла чистая бумага для набросков. Все остальные поверхности и каждый дюйм стен были покрыты портретами их умершего сына. Карандашные наброски, картины маслом, акварели, пастели. Черно-белые, цветные, реалистичные, сюрреалистичные. Каждый образ, каждая поза, каждый ракурс. Она находила эти образы успокаивающими, но знала, что Зик иного мнения.

Он медленно повернулся кругом, вбирая все это в себя. Наконец развернулся к ней лицом, плотно сжав губы. Его тело напряглось.

– Какого черта, Бостон? Ты все еще этим занимаешься? Где ты?

Она вошла в студию, встала с ним лицом к лицу.

– Я здесь.

– Нет, ты не здесь. Ты должна справиться со своим горем.

– Да.

– Это не дело. Ты прячешься. Думаешь, своими рисунками ты сможешь вернуть его к жизни?

– Не все хотят топить свои печали в бутылке, Зик.

– По крайней мере, я хоть что-то чувствую. По крайней мере, я оплакиваю нашего ребенка. А ты? Ты плакала хоть раз?

Бостон видела его гнев. Он был ярким и красным – клише, но так оно и было. Мерцающим. И скорбь тоже – более тусклую, приглушенную. «Индийский зеленый, или цвет богомола», – подумала она, представляя эту клубящуюся смесь и понимая, что ей гораздо легче думать об этом, чем о словах мужа.

– Я справляюсь по-своему, – сказала она.

– Нет. Ты становишься одержимой. – Зик шагнул к ней. – Черт возьми, Бостон, я не могу потерять и тебя тоже. Но я чувствую, как ты ускользаешь.

Он указал на мастерскую, на картины и эскизы.

– Знаешь, как сильно это пугает меня? Ты знаешь, каково это – думать о том, что ты снова и снова рисуешь Лиама? – Он сжал кулаки. – Не поступай со мной так, Бостон. Пожалуйста. Сходи к кому-нибудь. Поговори с врачом.

– С психиатром, верно? Потому что я сумасшедшая?

Она покачала головой. Она знала, что сейчас произойдет. Как они захотят исправить то, что было сломано. Но неужели никто не понимает, что быть сломленной – это все, что у нее осталось? Без этого Лиам действительно исчезнет.

– Я не могу смотреть на все это, – произнес Зик. Прошел мимо нее и направился по коридору. Бостон не стала его удерживать. Она знала, что сейчас он уйдет. Отправится домой к Уэйду или в бар. Должно быть, ей следует беспокоиться. Не о том, что он изменяет, а о том, что с каждой такой ссорой утрачивается что-то важное. Если бы любовь была домом, она сказала бы, что фундамент начал рассыпаться. В какой-то момент дом просто-напросто рухнет.

Она ждала укола боли, беспокойства. Эти чувства были фиолетового цвета.

Нет, цвета глицинии и чертополоха. Да, так было лучше. Бостон услышала, как хлопнула дверца грузовика Зика, затем до нее донесся звук двигателя. Подошла к табуретке и села, взяла карандаш. Мысли о мультяшном ягуаре исчезли. Вместо этого она представила красивого спящего ребенка и стала рисовать.

Энди проснулась с убийственной головной болью и искренне поклялась, что больше никогда, никогда так не напьется. В глаза ей словно насыпали песку, все нутро болело от рвоты, а кожа стала, кажется, на два размера меньше. Как врач, она могла подробно описать процесс выведения токсинов из организма. Как человек, проходящий через это, она могла только пить воду и ждать, пока пройдет похмелье.

О прошедшем дне у нее остались лишь смутные воспоминания. Энди была почти уверена, что разговаривала с Уэйдом, и могла лишь надеяться, что не ляпнула ничего слишком уж глупого. Например, не попросила потрогать его мышцы. Или снять рубашку. Да, ее подрядчик был симпатичным парнем, и да, возможно, она немного поторопилась со своим «Хватит с меня любви». Нужно хорошенько все обдумать. Двигаться осторожно. Подождать, чтобы немного прийти в себя, прежде чем бросаться ему на шею. Кроме того, похоже, Уэйд не особо заинтересовался ею. Даже не взмахнул своими длинными темными ресницами, не намекнул, что видит в ней не только свою клиентку. Она достаточно настрадалась и от одного романтического отказа в год, большое спасибо.

Выпив два стакана воды и проглотив три пресных крекера, Энди спустилась вниз. По крайней мере, сегодня воскресенье и ей не придется иметь дело ни с шумом перфоратора или пилы, ни даже с разговорами. Она может прийти в себя в тихом одиночестве, а потом, возможно, съест немного супа.

Дом выглядел как огромная пустая оболочка, и это печальное зрелище не улучшало настроения. Ей нужны были стены и полы, окна вместо заколоченных проемов. Конечно, прошла всего неделя, но все же. Она хотела видеть хоть какой-нибудь прогресс.

Энди остановилась у того, что выглядело как очень новая, очень аккуратная проводка, и попыталась обрадоваться. Ни единого проблеска. Она уже собралась подняться наверх, чтобы провести остаток утра лежа, как кто-то постучал в парадную дверь.

Во всяком случае, Энди предположила, что это был стук. В теперешнем ее состоянии это больше походило на орду вестготов, безжалостно колотящих не только в дверь, но и прямо ей в голову. Она поспешила открыть, чтобы это прекратилось.

– Да? – выдавила она, уставившись на симпатичную блондинку, стоявшую на крыльце. Посетительница была среднего роста, с голубыми глазами и бледной кожей. Энди осознала, что одета небрежно: в слегка поношенную и, пожалуй, не слишком чистую футболку и мешковатые шорты. Не говоря уже о босых ногах и растрепанных волосах.

Сосредоточившись, Энди узнала свою идеальную соседку.

– Привет, – с заученной улыбкой сказала женщина. – Я Дина Филлипс. Живу по соседству.

На Дине был легкий жакет на кружевной подкладке. Брюки явно сшиты на заказ. Все это дополняли бисерное ожерелье и серьги. Она была накрашена. Энди одернула обтрепанный подол футболки.

– Приятно познакомиться, – сказала она, автоматически отступая назад, чтобы впустить женщину. Запоздало вспомнила, что здесь нет даже стен,