Феликс убил Лару - Липскеров Дмитрий Михайлович
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Не успела она разогнаться и сделать двух кругов вокруг пилона, как Фельдман стремительно вскочил на ноги.
– Стоп!!! Стоп!!! – закричал он и замахал руками словно лопастями мельницы. – Стоп!!! – Музыка смолкла, девушка в недоумении застыла. – Как ты могла?! – возопил Абрам. – Рахиль! Еврейская женщина, что ты делаешь?! Рахиль, невеста Фельдмана, не может здесь быть!.. Ааааааа! – Он почти рвал на себе волосы от случившегося несчастья. – Рахиль!..
Кто-то передал информацию по рации, и через минуту в зал вошел Янек Каминский. Он приобнял рыдающего Абрама и стал допытываться, что случилось, пока тот пытался влить себе в горло газированную минеральную воду.
– Ты… Ты… – Фельдман сначала икнул, а потом рыгнул. – Ты мою… мою невесту… Аааааа!.. На шест!
– Какую невесту? – не мог понять Янек. – Разве у тебя есть невеста?
– Рахиль, моя Рахиль! – причитал ошарашенный увиденным Абрам Моисеевич.
Янек попросил по рации, привести к нему девушку, и когда ее доставили, в халатике и с маленькой, сигареткой во рту, Каминский дернул друга детства за рукав:
– Она?
– Да, – кивнул Фельдман.
– Допился?! – рассердился Каминский. – А трындел, что не пьянеешь!
– Моя Рахиль…
– Это Светка, кликуха Размазня! – пытался объяснить хозяин клуба. – Из Питера… Она и там работала, до… Какая невеста?! Какая Рахиль?!
В глазах Фельдмана чуть прояснилось от высыхающих слез, и он внимательно поглядел на девушку.
– Вдуй ей! – предложил Янек. – По самые гланды!
Абрам сделал два шага навстречу и вытянулся как подслеповатый гусь. Он не обнаружил на шее девушки родинки, да и лицо, хоть и похожее на лик его невесты, вблизи оказалось более взрослым, с распутными глазами и безразличным взглядом.
– Светка? – переспросил Фельдман.
– Светка, Светка! – подтвердил Янек. – Иди уже в комнату, отстреляйся с ней, легче станет! – Каминский что-то шепнул менеджеру, и тот, кивнув, прошептал стриптизерке:
– В Розовую!
– Что «в розовую»? – не понял Абрам.
– Там все поймешь! В Розовую комнату…
Размазня получила все необходимые инструкции, жесткий приказ ублажить гостя – и через десять минут в ванной комнате женские руки намыливали его белую, как сметана спину, где-то там еще старательно мыли, потом вытирали всю плоть насухо, нежничая с интимными местами…
А потом Фельдман поднял ее на руки и внес в комнату с розовой кроватью, над которой висели розовые губы, огромные, задуманные как дизайнерское полотно. Розовые обои и розовая лампа, вся эта пошлая и распутная обстановка будто переродила Абрама, и он навалился всем телом на Светку, шепча при этом имя любимой своей – «Рахиль моя». Он ласкал не проститутку Размазню – он любил в ней свою будущую жену, и столь нежны были его прикосновения, столько страсти он показывал Светке, что она сама невзначай расслабилась и непритворно застонала. А еще в голове у нее проскользнула мысль, что евреи мастера любовных дел, что у нее уже имелся прежде опыт с кудрявым и носатым богатеем, и тот был тоже ого-го… Ее мысли оборвал Фельдман. Его тело забилось в конвульсиях, одновременно в спальне все осветилось голубым светом, ему показалось, что он как в планетарии видит спираль Млечного Пути в миниатюре, и он застонал – как тогда, когда его насмерть сек Янек. Он что-то сделал такое ей непривычное, совсем непристойное, что мозг ее вспыхнул бенгальским огнем, а тело затряслось как при падучей… Он излился в нее мощно, как пожарный, пустивший водяную струю из брандспойта. Она еще трепыхалась маленькой рыбкой в его огромных лапах, когда в ее мозгу тревожно завыла сирена. Она поняла, что пожар заливали внутри нее, без всяких предосторожностей, и она с немыслимой для пигалицы силой столкнула Фельдмана со своего влажного тела и поглядела себе под пупочный пирсинг.
– Ты в меня… Ты мудак, что ли?! Уродище жидовское! – Девица рванула в душ и принялась заливать себя горячей водой, сидела на корточках, напрягая низ живота, выдавливая ненужную жизнь, а VIP-клиент причитал под дверью:
– Ну нельзя еврею в землю!
– Пошел на хер! – рыдала Светка.
– Меня бы Всевышний на месте убил!..
– В жопу пошел! Не забудь завернуть ее в платок с кисточками!
– Сама пошла! – неожиданно для себя ответил Абрам Моисеевич и принялся одеваться. При этом он обнаружил на полу свои часы-луковицу, раскрытые, а рядом с часами – найденный в маковой головке кусочек металла. Он все собрал. Ему стало легко телом, вся горячность ушла вместе с похотью, ему стало совсем наплевать на Светку, он ее уже забыл, а думал о том, как бы скорее унести свое грязное тело из этого гадючьего вместилища порока. Заиграл репетир…
Задним умом Фельдман понимал, насколько ему будет плохо морально через несколько часов, но свои религиозные мучения он отложил, наскоро оделся и покинул Розовую комнату, не попрощавшись со Светкой Размазней…
Он очутился на верхнем этаже, где через окошки увидел рассвет. К нему тихо подкрался кто-то из служащих и передал саквояж, объяснив, что его вещи, почищенные и поглаженные, лежат внутри, а эти, что на нем, возвращать не надо. Еще человечек сказал, что там же и конвертик с гонораром за сегодняшнюю работу.
И Абрам Моисеевич Фельдман рванул как скаковой жеребец подальше от этого места и этого города… Он скакал, пока завеса пыли от его галопирования не скрыла окружающий кшиштофский мир.
А по небу летел волшебный Конек, унося своего седока прочь.
Протасов наврал Умею. Никто не присылал за ним «Фалькон»…
У Каминского дела обстояли намного хуже. Хотя это как посмотреть.
Янек стоял в комнате, в которой отдыхал самый богатый человек мира, и осматривал пейзаж раскрывшейся перед ним картины. Четыре обнаженных женских тела валялись – именно валялись – по разным углам в позах, не подходящих для живых человеческих созданий. У мёртвых шлюх почти не было голов, как будто все, что когда-то думало, ело и глядело, попало в камнедробилку. Окровавленные куски скальпов были разметаны по всему помещению, медленно съезжали по стенам, по сгустившимся кровавым дорогам, к полу, который был абсолютно мокрым от человеческой мочи и других выделений.
Среди всего этого богатого натюрморта сидел, облокотившись о диван, голый, красный от крови, заляпанный брызгами мозгового вещества, король мира и удовлетворенно позевывал. Язык у гостя оказался такого алого цвета, что думалось, откусил он что-то от какой-то стриптизерки или каждую пожевал… Умей поглядел на Янека и распорядился:
– Уберешь здесь…
Янек поклонился:
– Будет немедленно сделано.
Умей бросил черный мешочек, с которого капало, хозяину клуба:
– Держи!
Каминский поймал подарок, открыл его – ни намека на брезгливость – и вместо очередного ожидаемого бокса с пчелиной королевой обнаружил на ладонь огромный топаз.
– Тебе, – сказал Умей. – «Копакабана». На него можно купить десяток таких клубов, как у тебя! В любой стране мира!
– Премного…
– Да не расстилайся ты!.. Через неделю буду, готовь сюрпризы! А пока – одеваться…
Протасов летел на своем коньке целую ночь… Пролетая над мертвой «независимостью», он подумал о том, какая чудесная книга была им прочитана благодаря Глафире Фридриховне Ипритовой. Про черта, влюбленных и черевички российской царицы…
6Молитва в иудаизме.
7Мессия.
8Резервуар с водой для ритуального омовения.
8.
После срочной Протасов остался в армии профессиональным военным. Его отправили прапорщиком в Киргизию, где было скучно, ветрено и допотопно, ровно так, как описано в учебниках истории про первобытный строй. Но прапорщику чем-то понравился этот край, чем-то эти степи были удобны ему – может, климатом или грязными детишками, почти голыми, просящими монетки, но очень улыбчивыми.
С последнего места службы он забрал своих таджиков, которые к этому времени были обучены рукопашному бою и также пожелали остаться служить в Советской армии сверхсрочную.
