2008_41 (589) - Газета Дуэль

Примечательно, что в похоронном номере «ЛГ» почти две полосы посвящены обсуждению «проблемы мата в литературе». Владимир Даль даёт такие определения: «матерщина, матерность — похабство, мерзкая брань… матерный — похабный, непристойно мерзкий… матерник — похабник, непристойный ругатель». И вот в ходе великих демократических реформ, в результате, по словам патриарха, «развития социальной, культурной и духовной жизни в новой, обновлённой России» мы дожили до того, что мерзское похабство гремит с экранов телевидения, со сцен театров, в том числе — академического МХАТа, возглавляемого похабником Табаковым.

Защитниками и пропагандистами мата выступили, разумеется, стихотворец-депутат Е. Бунимович, заслуженный учитель России, лауреат премии «За личный стиль (матерный? — В.Б.) в журналистике», и В. Ерофеев, в характеристике не нуждающийся. Первый заявил, что мерзость «нужно оставить для соответствующих ситуаций». Например? Ну как же, говорит, вот, забивая гвоздь, я саданул по пальцу. Как не матюгнуться!.. Да пожалуйста, если супруга не против, а дети этому рады, но какое отношение забивание гвоздей имеет к литературе? А в другой раз, говорит, милая моя мамочка послала куда по дальше кого-то по ошибке позвонившего нам по телефону. «Это было божественно… Я получил массу удовольствия». А папочка, говорит, профессор МГУ, «воевавший от первого до последнего дня», всегда ходил в штыковые атаки с матом наперевес.

Второй сказал: «Мы до сих пор народ архаический… Архаическое сознание мешает строительству нашей цивилизации, модернизации страны…» Вот начали бы все материться — дело модернизации пошло бы на лад. А я, говорит, «совершенно спокойно отношусь к мату». Но это притворство. На самом деле он в восторге от того, что при демократии можно где угодно и когда угодно материться: «Я считаю, что это красивые, замечательные слова… Я совершенно не думаю о реакции читателей. Мне надоело о ней думать». Утомленный гений…А уверен ли он, что читателю не надоело о нем думать?

Конечно, о Ерофееве можно бы сказать, например, так: му — ла, п — дюк, раз — ай, п — рванец, х — ос, х… моржовый, е — й в стос и т. п. Но все-таки лучше бы так: оглоед, ублюдок, хамло и даже — эскимо на палочке….

Невозможно понять Юрия Полякова, приглашающего в редакцию таких, как эти двое. Хотя бы уж из-за того, что они же и так не вылезают из телеэкрана да со страниц правительственных газет. Какая необходимость предоставлять им пространные площади еще и на страницах «ЛГ»?

В этом обсуждении приняла участие Людмила Сараскина, упоминавшаяся биограф Солженицына, доктор филологии. Учёная дама почему-то уверена, что солдаты в армии, заключенные в лагерях и тюрьмах, их охрана «говорят только или почти только на матерном языке». Можно подумать, то она 25 лет отсидела в лагере, а потом столько же прослужила в армии. Но, во-первых, никакого матерного языка не существует. Есть «блатная музыка», «феня». Мат же лишь приправа к речи, убогое средство стилистической выразительности у того, кто обделен Богом чувством родного языка. Во-вторых, матерщинники есть везде, но это редкость. Во всяком случае так было в те знакомые мне годы, когда служил и сидел персонаж Сараскиной. Был у нас в роте шофер на радиостанции РСБ дядя Ваня Сморчков, москвич — единственный завзятый матерщинник на всю роту. А был ещё ездовый Вася Клоков, верующий. Он всегда умолял нас не материться в Бога, ибо, конечно, матерок порой вырывался и у других.

А дальше Л. Сараскина сказала о Достоевском и Солженицыне, как о равных: «Оба (!) классика не пропустили матерщину в печать». Достоевский и попытки материться не делал, и в уме у него этого не было. А что касается Апостола, то приходится сказать: да, мата у него не было, но зато в его книгах навалом столь злобная, изощренная, совершенно осатанелая ругань, что омерзительней всякого мата. Неужели элегантная женщина не заметила этого?

Вот для начала несколько образцов: жирный… разъеденный… лысый… вислоухий… мордатый… висломясый…. палканистый… бездарь… плесняки… «новомирские» лбы… злодей косоглазый… злоденята… убийца… палач… Ну, это ещё цветочки апостольской элоквенции. Однако же они сыпались из его уст не в пространство по поводу удара молотком по пальцу — они адресовались вполне конкретным людям, в том числе — многим советским писателям. А переводчикам Бургу и Файферу он бросал в лицо: «Проходимцы!» На Р. Паркера, ещё одного переводчика, орал: «Прихлебатель! Халтурщик!» На издателя Фляйснера топал ногами: «Лгун!» На всех вместе визжал: «Шакалы, испоганившие мне «Один день»!..»

Думаю, кто-то из братьев Сараскиной по разуму напишет скоро докторскую диссертацию и даст научный анализ, классификацию феноменального буесловия этого Апостола. Например, в «Телёнке» он то и дело гвоздит встречных и поперечных: кот!.. собака!.. сукин сын!.. лиса!.. волк!.. шакал!.. баран!.. осёл!.. кабан!.. буйвол!.. и т. п. Эти эпитеты взяты из мира млекопитающих. А вот — из мира рептилий: гад!.. змея!.. широкочелюстный хамелеон!.. пьявистый змей!.. И так Справедливец доходит до членистоногих и паукообразных: «разъяренный скорпион на задних ножках»! и т. п. И примите во внимание, это всё не в дневнике, не в личных письмах, как, допустим, резкое высказывание Ленина об интеллигенции в личном письме Горькому, а в книгах, выходивших сумасшедшими тиражами. Впрочем, это ленинское словечко и сама Сараскина употребляет запросто.

Пророк часто мог окрыситься и на людей, которых даже не знал, впервые встретил. Например, кого убил человек, названный им убийцей? Никого, это просто случайно встреченный незнакомый человек. А кто такой «злодей косоглазый»? Неизвестно. Он даже имени его не знает. А «злоденята»? Это дети неизвестного ему «злодея». Ну, так можно назвать и его сыновей — солженята. А какое злодейство они совершили? Рыбачили… Но и это не предел. Пророк так же ощеривается и брешет даже на людей, которые в чём-то содействуют ему, помогают. Например, на врача в Лефортовском изоляторе, который, разумеется, не имел никакого отношения к его задержанию, наоборот, выполняет свои обязанности «очень бережно, внимательно: разрешите я вас посмотрю?» И всё-таки: «Мерзавец! Хорёк!»

Спросите, мадам, у Распутина: не противоречит ли хоть это его представлению о Нравственнике? Ведь в нем просто клокотала злоба, то и дело вырываясь со свистом, как пар из перегретого котла. Просто удивительно, как с кипящим котлом мизантропии в груди он не взорвался ещё в молодости, а прожил такую долгую жизнь

Конечно, Л. Сараскина всё это видела и знает, но у неё же другая задача. Они накатала тысячу страниц жития, на каждой из которых охорашивает и припомаживает своего любимца. Часто это прямое насилие над ним. Так, Солженицын решительно отвергал «Доктора Живаго» Пастернака: «Отвратительный язык, всё придумано… Автор просто не умеет писать прозу… ни большой мысли, ни реальных картин». А критикесса вдруг задает вопрос идиотки: «Может быть, дело не только в языке?» Да почему «только», коли отрицается всё?

Она насильно охорашивает кумира даже в тех случаях, когда он сам всё-таки признаётся в своей подлости. Так, в «Архипелаге» он пишет, что на фронте «метал подчиненным бесспорные приказы, убежденный, что лучше тех приказов и быть не может… Посылал солдат под снарядами сращивать разорванные провода, чтобы только высшие начальники меня не попрекнули. Рядовой Андреяшин так погиб…» (т. 1, с.171). Вот до чего доходило его лакейство перед начальством! Из-за страха перед возможным попрёком — всего лишь! — послал человека на смерть. Это для мадам непереносимо. И она малюет совершенно иную картину, будто сама видела её: «Под огневым налётом на их ЦС (центральную станцию?) изрешетило осколками солдата Андреяшина». И как очевидец для достоверности добавляет: «раздробило правую руку и оторвало правую ногу, он истёк кровью и умер, не доехав до медсанбата» (с.255). И любимец ни при чём! Не мог же он при всём своём пророческом даре предвидеть артналёт.

Таким же прихорашиванием занимается и Владимир Бондаренко. Он тоже, как деревенский дурачок, пускает сладкие пузыри: «Александр Исаевич никогда не злился ни на кого и только мечтал о счастье народа». Только о народе, только о счастье… Истинно христианское смирение…

Я опять заглянул в Интернет.

- О мертвых или хорошо…

- А неужели Познер и Сванидзе не знают, что Сталин умер?

- Видно, пророк считал, что любит народ.

- Жаль, Власова, Краснова и Шкуро повесили. Уж они бы рассказали, как любили русский народ.

— Пал, как жертва культа личности — в собственном поместье.

— Тут колышек осиновый совсем не помешал бы.

— Так нельзя, товарисч. Он же мёртвый.

— Повтори вторую фразу раз тридцать.

— Его доконали два удара. Первый — в интернет-затее «Имя России» его не включили в список 50 знаменитых лиц. Второй — первыми там до последнего дня его жизни стояли Сталин и Ленин.