Неизвестные Стругацкие. От «Града обреченного» до «"Бессильных мира сего» Черновики, рукописи, варианты - Светлана Бондаренко

По поводу этого киносценария БНС в „Комментариях“ пишет: „Мы писали его (год спустя после „Хромой судьбы“ и на материале „Хромой судьбы“) специально для хорошего знакомого АН — белорусского[8] режиссера Бориса (кажется) Ивченко. Я уже толком не помню, что там, собственно, случилось — то ли Минская киностудия „Беларусь“ заартачилась, то ли режиссеру сценарий не показался, но в результате фильм (под странным названием „Искушение Б.“) был снят лишь несколько лет спустя совсем другим режиссером и на совершенно другой киностудии“.

Этот киносценарий принято считать оригинальным произведением Авторов, как, допустим, „Тучу“ или „Сталкера“. Ведь здесь присутствует не простое переписывание сюжета определенной повести с изменениями, нужными именно для кино. К примеру, для кино необходима зрелищность… Или требуется донести до зрителя какую-то мысль не посредством описания или размышления автора в повествовательной форме, а посредством образа или монолога (диалога). Киносценарии по ПНВС (не „Чародеи“, а именно „ПНВС“) или по ОУПА сравнительно недалеко отстоят от соответствующих повестей: те же (или почти те же) герои, тот же (или почти тот же) сюжет.

Сюжет же ПЛЭ только краем затрагивается в ХС. Не столько даже сюжет ХС похож на сюжет ПЛЭ, сколько в ХС описываются мысли Авторов, предварительные наброски и варианты этого сюжета в процессе работы над ПЛЭ. Можно даже сказать, что ХС — чудесный образчик того, как случайные эпизоды из жизни автора (встреча с отравившимся соседом на лестничной площадке или преследующее автора „клетчатое пальто“) превращаются в дополнения к сюжету: „Курортный городишко в горах. И недалеко от города пещера. И в ней — кап-кап-кап — падает в каменное углубление Живая Вода. За год набирается всего одна пробирка. Только пять человек в мире знают об этом. Пока они пьют эту воду (по наперстку в год), они бессмертны. Но случайно узнает об этом шестой…“ Как преобразовался первоначально задуманный финал: „…и превращался в конце мой альтруист-пацифист в такого лютого зверя, что любо-дорого смотреть, и ведь все от принципов своих, все от возвышенных своих намерений…“ О ПЛЭ в ХС будет еще рассказываться ниже, в части, посвященной ХС, пока же рассмотрим изменения в текстах самих ПЛЭ.

В архиве АБС о работе над ПЛЭ ничего не сохранилось. Ни каких-либо разработок сюжета или действующих лиц, ни чернового или чистового варианта, Может быть, и лежит где-нибудь еще эта папочка с материалами по ПЛЭ, но пока она не найдена.

Различия же в изданиях ПЛЭ (хотя и издавались-то ПЛЭ практически в канун и в самом начале перестройки) весьма интересны.

Первый раз ПЛЭ были опубликованы в журнале „Изобретатель и рационализатор“ в двух летних номерах 1985 года. Затем были переиздания в межавторском сборнике „Современная фантастика“ (1988), в журнале „Советский Союз“ (1989), в авторском сборнике сценариев АБС (сборник вышел в 1990 году под названием „Пять ложек эликсира“ и содержал в себе „Дело об убийстве“, „Сталкер“, „День затмения“, ПЛЭ и „Тучу“), в межавторском сборнике „Проба личности“ (1991), отдельно книгой в Таллине (1991)… Потом пришла очередь публикаций в собраниях сочинений АБС.

ПЛЭ в разных изданиях имела подзаголовок „киносценарий“, или „киноповесть“, или даже „фантастическая киноповесть“. В первом издании имелся еще один подзаголовок: „Журнальный вариант“. И действительно, текст был несколько сокращен, ужат, но несущественно — выпали некоторые описания и части диалогов.

Хотя в этом издании есть и небольшие дополнения, отсутствующие в других публикациях. К примеру, при встрече со Снегиревым в больнице Курдюков добавляет: „Коньячок за мной. Как только выйду — в первый же день“; или там же, при упоминании об институте, уточняет: „…тот, на Богородском шоссе…“

Возвратившись домой, Снегирев обнаруживает у себя на плаще воткнутое шило и вспоминает поочередно предостережение Курдюкова, разбитые булыжником бутылки, наезжающий на него МАЗ. В журнальном варианте дополнение: „…и вновь бормотанье Курдюкова: „Не дай бог тебе отравиться, Снегирев…“ Слишком много для одного дня“.

Разъяренная Наташа наступает на Снегирева с „хищно шевелящимися пальцами“… В журнале дополнение: „…норовящими выцарапать глаза“. Иван Давыдович, объясняя действие Эликсира Жизни, уточняет: „Но он спасает от старения“. Курдюков, пытаясь отговорить Снегирева, перечисляет трудности жизни после согласия стать бессмертным: „Всю жизнь скрываться, от дочери скрываться, от внуков…“ и в журнале поясняет: „Они же постареют, а ты — нет!“ и тут же, только в журнале, добавляет: „Лет десять на одном месте — больше нельзя“.

Иван Давыдович на предложение Наташи устроить дуэль на шпагах, говорит: „Если принять во внимание, что Феликс Александрович сроду шпаги в руке не держал…“, а в журнале добавляет: „…а Басаврюк дрался на шпагах лет четыреста подряд…“ А когда рассказывает о своих научных открытиях („По понятным причинам я вынужден сохранять все это в тайне, иначе мое имя уже гремело бы в истории…“), здесь добавляет: „…гремело бы слишком, и это опасно“. И далее сетует на отсутствие интеллигентного человека среди бессмертных: „…способный оценить красоту мысли, а не только красоту бабы“; добавка в журнале: „…или пирожка с капустой“.

Павел Павлович, рассказывая о конфликте с Басаврюком, констатирует: „Маленькое недоразумение, случившееся лет этак семьдесят назад“. В журнале же он не столь уверен: „Или сто, точно не помню“. И далее размышляет о наслаждении пищей: „Это бессмертие олимпийцев, упивающихся нектаром!..“ В журнале опять же добавляет: „…это бессмертие вечно пирующих воинов Валгаллы!“

В эпилоге же Снегирев, обращаясь к дочери, говорит о внуках: „Давай их сюда“. В журнале добавляет: „…этих разбойников“.

Речь Наташи в журнальном варианте тоже слегка отличается. Здесь присутствуют образные ругательства, обращенные к Курдюкову („пасть твоя черная, немытая“), к Снегиреву („Труп вонючий. Евнух“ или „Дурак ты стоеросовый, кастрат неживой! Тьфу!“)

Курдюков отвечает тем же, называя Наташу „сукой“, а Павла Павловича — „евнухом византийским“.

В этом же, журнальном варианте редакторами были произведены некоторые правки слов на более литературные. К примеру, не „отбрехаться“, а „отговориться“; не „за бугор“ (известное выражение тех времен, означающее „за рубеж, за границу“), а „в загранку“; не „кончик лезвия“ шила, а „острие“.

Несуществующее лекарство в разных изданиях пишется по-разному: мафусалин или мафуссалин (в ХС же — вообще мафусаллин).

В „Современной фантастике“ санитары по лестнице не ПОШЛИ спускаться, а НАЧАЛИ спускаться.

В авторском сборнике сценариев врач, отвозящий Курдюкова в больницу, на вопрос Снегирева, куда именно, отвечает не „во Вторую градскую“ (как в остальных изданиях), а „во Вторую городскую“[9]. Здесь же (и в „Мирах“) в ответе Павла Павловича, отчего он так хорошо выглядит („А паче всего — беспощадная дрессировка организма. Ни в коем случае не распускать себя!“), „дрессировка“ заменена на „тренировку“.

В некоторых изданиях редактор журнала, приводя примеры оперативности Курдюкова, называет последнего не „Котька“ (сокращение от „Константин“), а „Коська“.

И еще об одном впечатлении. Обратите внимание: ПЛЭ вышли впервые (1985) раньше первой публикации ХС (1986). Может быть, кто-нибудь прочел их в этом же порядке, как и я… И испытал жуткое разочарование, закончив чтение восьмого номера „Невы“ (в котором было начало ХС), ибо по некоторым упоминаниям в этой первой части ХС можно было сделать вывод: Феликс Снегирев — это Феликс Сорокин, дочь Лиза с внуками-близнецами — это дочь Катя с ними же, Константин Курдюков — это Костя Кудинов… следовательно, в девятом номере (а в восьмом значилось: „Окончание следует“, то есть прочитана уже половина) будет, собственно, основной текст ПЛЭ — уже известные диалоги уже известных персонажей с уже известным финалом… И какова же была радость, когда это оказалось совсем не так!

ХС, пожалуй, единственное произведение АБС, где Авторы чуть-чуть приоткрыли завесу над собой, своей жизнью, своей писательской кухней и вообще — своими раздумьями, надеждами и опасениями. Конечно, в любое художественное произведение каждый писатель вкладывает что-то личное — мелкие эпизодики из жизни, смешные или страшные случаи, мысли — веселые и нет. Но если, читая другие произведения АБС, можно было лишь предполагать, что обыденная жизнь астронома Малянова срисована с реальной жизни БНа, а воспоминания о восхождении на Адаирскую сопку принадлежат АНу, то, впервые знакомясь с текстом ХС, я не раз ловила себя на ощущении, похожем на следующее. Представьте себе, что вы неоднократно встречались в компаниях со своим знакомым — веселым, балагуром, рассказывающим каждый раз какие-то интересные историйки, выдающим искрометные шутки, — и вдруг вы видите его растерянным, удрученным, он горько произносит: „Ах, как же я устал!“ — и понимаете, что раньше вы видели только маску, скрывающую истинность этого уже немолодого, измученного жизнью человека…