Письмо Виверо - Десмонд Бэгли

Написано в месяце апреле, года одна тысяча пятьсот тридцать девятого от Рождества Христова.

Мануэль де Виверо-и-Кастуэра.

Алькальд в Испании.

Друг Эрнана Кортеса и Франциско де Монтего».

3

Я положил обратно в папку перевод письма Виверо и несколько минут просидел, задумавшись о судьбе давно умершего человека, который провел в плену остаток своей жизни. Что случилось с ним в дальнейшем? Принесли ли его в жертву, когда король умер? Или ему удалось с помощью какой-нибудь хитрости убедить майя сохранить ему жизнь?

До чего же странный это был человек — если рассматривать его с современных позиций. Он оценивал майя так, как обычно оценивают льва: «Это животное опасно; оно защищает себя, когда его атакуют». Это походило на лицемерие, но де Виверо был воспитан в других традициях; он мог, не прибегая к двойному мышлению, обращать язычников в христианство, одновременно отнимая у них золото, — для него это было так же естественно, как дышать.

Несомненно Мануэль де Виверо был храбрым и стойким человеком, и я надеялся, что он принял смерть, не терзая себя картинами чистилища и преисподней.

В воздухе гостиной чувствовалось напряжение, и было очевидно, что птички не чувствуют себя уютно в своем маленьком гнездышке. Я бросил папку на стол и сказал:

— Что ж, я прочитал письмо.

Фаллон спросил:

— И что вы думаете?

— Он был хорошим человеком.

— Это все?

— Вы прекрасно знаете, что не все, — ответил я спокойно. — Я хорошо понимаю, в чем здесь дело. Мне кажется, я не ошибусь, если предположу, что этот город… Уаш… Уашуа… — Я запнулся.

— Ваш-ван-ок, — подсказал Фаллон нетерпеливо. — Вот как произносится его название.

— …Короче, этот город до сих пор не найден вашими коллегами.

— Один-ноль в вашу пользу, — сказал Фаллон. Он постучал пальцем по папке и сказал с напряжением в голосе: — По свидетельству де Виверо, Уашуанок был больше, чем Чичен-Ица, больше, чем Ушмаль — а это достаточно крупные города. Это был центральный город цивилизации майя, и человек, который его найдет, сделает себе имя; он сможет ответить на множество вопросов, до сих пор ждущих своей разгадки.

Я повернулся к Халстеду:

— Вы согласны?

Он посмотрел на меня горящими глазами.

— Не задавайте дурацких вопросов. Разумеется, я согласен; это, пожалуй, единственное, в чем я могу согласиться с Фаллоном.

Я сел.

— И вы пытаетесь опередить друг друга — надрываете кишки, чтобы успеть первым. Бог ты мой, что за нравы царят в науке!

— Подождите минутку, — сказал Фаллон резко. — Это не совсем верно. Да, я пытаюсь опередить Халстеда, но только потому, что не могу ему доверять в таком важном вопросе. Он слишком нетерпелив, он страстно желает раскопать что-нибудь значительное, создав себе тем самым быструю репутацию, — я знаю его достаточно давно, а при таком подходе многие свидетельства могут оказаться безвозвратно утерянными.

Халстед не вступил в спор так, как я от него ожидал. Вместо этого он повернулся ко мне.

— Перед вами прекрасный образец профессиональной этики, — сказал он иронично. — Фаллон готов втоптать чью угодно репутацию в землю, если это поможет ему получить то, что он хочет. — Он наклонился вперед и обратился непосредственно к Фаллону: — Я полагаю, вы совсем не стремитесь добавить к своей собственной репутации славу открытия Уашуанока?

— Моя репутация уже создана, — сказал Фаллон с достоинством. — Я уже достиг вершины.

— И не желаете, чтобы вас кто-нибудь подвинул, — язвительно добавил Халстед.

Я был сыт по горло этой перебранкой и только собрался вмешаться, как Кэтрин Халстед вставила свое замечание.

— И профессор Фаллон принял предварительные меры, чтобы быть уверенным в том, что его не подвинут.

Я поднял брови и спросил:

— Что вы хотите этим сказать?

Она улыбнулась.

— Он украл оригинал письма Виверо.

— Вы снова принялись за свое, — сказал Фаллон с отвращением. — Я уже говорил вам, что купил его у Джеррисона в Нью-Йорке и могу это доказать.

— Хватит! — произнес я решительно. — Пора покончить с этими взаимными обвинениями. Давайте вернемся к делу. Насколько я понял, старший де Виверо послал своим сыновьям письмо и подарки. Вы считаете, что подарками являлись два золотых подноса и что эти подносы скрывают какой-то секрет, разгадка которого может привести к Уашуаноку. Это верно?

Фаллон кивнул и взял в руки папку.

— Здесь говорится про то, что в Уашуаноке много золота — он упоминает про это снова и снова и ясно дает понять, что хочет видеть своих сыновей в роли лидеров при дележе добычи. Единственное, чего он не сделал, так это не объяснил им, где найти город. Вместо этого он послал им подарки.

Халстед вмешался.

— Мне кажется, кое-что я способен понять не хуже Фаллона. Семейная жизнь Виверо была не слишком счастливой — похоже, что его сыновья ненавидели друг друга, и Виверо это огорчало. Я думаю, будет логично предположить, что он дал каждому из них по кусочку информации, и чтобы понять ее смысл, обе части нужно соединить вместе. Таким образом, братья были вынуждены действовать вместе. — Он развел руками. — Информации нет в письме, следовательно, она должна быть заключена в подарках — золотых подносах.

— Я думаю точно так же, — сказал Фаллон. — Поэтому начал охоту за подносами. Я знал, что поднос мексиканских де Виверо все еще существовал в 1782 году, поскольку к тому времени относится свидетельство Мервилла, и принялся отслеживать его от этой точки.

Халстед хмыкнул, и Фаллон продолжил поспешно:

— Да, я сделал из себя дурака. — Он повернулся ко мне и сказал со слабой улыбкой: — Я прочесал всю Мексику и в конце концов нашел его в своем собственном музее — он принадлежал мне все это время!

Халстед громко рассмеялся.

— Тут я вас обставил; я узнал об этом раньше, чем вы. — Улыбка исчезла с его лица. — Затем вы изъяли его из экспозиции.

Я недоверчиво покачал головой.

— Как, черт возьми, вы могли владеть такой вещью и не знать об этом? — спросил я.

— Так же, как и ваша семья, — резонно заметил Фаллон. — Но в моем случае есть некоторое отличие. Я учредил археологический фонд, который среди всего прочего имеет свой музей. Я не отвечаю лично за каждое приобретение, сделанное музеем, и не знаком со всей экспозицией. Как бы то ни было, поднос оказался в музее.

— Это первый поднос. А как насчет второго?

— С ним дело обстояло несколько сложнее, не так ли, Поль? — Он улыбнулся Халстеду, сидевшему напротив. — Мануэль де Виверо имел двух сыновей, Хаима и Хуана. Хаим остался в Мексике и основал мексиканскую ветвь рода де Виверо — вы уже про это знаете, а Хуан пресытился Америкой и вернулся обратно в Испанию. Он привез с собой богатую добычу и впоследствии стал алькальдом, как и его отец, — это что-то вроде сельского мирового судьи. У него родился сын Мигель, который преуспел еще больше, став богатым судовладельцем.