Воспоминания. Том 1. Сентябрь 1915 – Март 1917 - Николай Жевахов

Не Он ли, уже два раза приводивший меня к Царю, хотел довести теперь и до Царицы; а я упирался и отклонил настояния графа Ростовцова – вдруг пронеслось у меня в сознании... Может быть, я и в этот раз не распознал Его воли...

И эта мысль перепугала меня... И не с кем было поделиться... Вдруг раздался звонок... В надежде встретить протоиерея А.И. Маляревского, я выбежал в переднюю...

Навстречу шли мой сослуживец, помощник Статс-Секретаря А.И. Балабин, и кузен, барон Р.Ф. Бистром.

"Все Вы под небесами летаете, да по Царям ездите, – приветствовал меня барон, а нам даже не расскажете, где были и что видели"...

"Знаете ли, – ответил я, – сколько раз мне приходилось рассказывать о своей поездке... Счетом не менее двадцати раз, и в таком порядке. Сначала гофмейстерине Е.А. Нарышкиной, затем графу И.А. Апраксину, графу Я.И. Ростовцову, Обер-Прокурору Св. Синода А.Н. Волжину, сослуживцам по Государственной Канцелярии, и не всем сразу, а чуть ли не каждому в отдельности, епископу Белгородскому Никодиму, архиепископу Харьковскому Антонию, Харьковскому губернатору Н.Протасову, священнику А.Яковлеву, протопресвитеру Г.И. Шавельскому, архиепископу Могилевскому Константину, Государю Императору, епископу Варлааму Гомельскому, а сегодня опять другим товарищам по службе... Нет больше сил. Спросите кого-нибудь из этих лиц"...

"А мне и не рассказали", – рассмеялся барон...

"Не рассказал, ибо даже не предполагал, что Вы можете интересоваться церковными вопросами: наши интересы никогда не попадались друг другу навстречу"...

"Не скажите – я всегда интересовался "мистикою"...

В устах барона это было смешно: сказав это, он сам рассмеялся...

Неожиданный телефонный звонок прервал нашу беседу... Было 11 с половиной часов вечера; в этот поздний час я редко разговаривал по телефону. Я подошел к письменному столу и взял трубку.

"Не может быть!" – почти вскрикнул я от волнения...

"Что случилось? – в один голос спросили меня барон и А.И. Балабин, увидев полную растерянность на моем лице... – Пожар, убили кого-либо?.."

"Камергер Никитин сообщает от имени графа Ростовцова, что Императрица ожидает меня завтра в 12 часов и что я должен выехать в Царское Село с поездом, отходящим в 11 с половиной часов утра", – ответил я упавшим голосом...

"Вполне естественно, – ответил А.И. Балабин. – Вы были в Ставке по поручению Ея Величества, и понятно, что Императрица не удовлетворилась докладом графа Ростовцова, а желает расспросить Вас о подробностях"...

"Как ни упирайтесь, а теперь уже ехать нужно, – сказал барон, – по-моему, Вам не нужно было отклонять предложения графа Ростовцова, а следовало представиться Ея Величеству и перед отъездом в Ставку"...

"Я и сам нашел это нужным, но было уже поздно... Может быть, если бы я это сделал, то и миссия моя удалась бы больше"...

Гости стали прощаться, оставив меня в крайне угнетенном состоянии духа. Не то смущало меня, что злые языки будут по-своему объяснять Высочайшую аудиенцию у Императрицы, а смущали меня неизвестность, при каких обстоятельствах последовал мой вызов в Царское Село, невозможность предварительного свидания с графом Ростовцовым, обещавшим мне не настаивать на аудиенции; смущало то, что Императрица, к Которой я питал чувства благоговейного почитания, могла объяснить мое желание уклониться от аудиенции другими причинами и отнести меня к числу тех, кто не понимал Ее и осуждал, и избегал встречи с Нею...

И еще долго после ухода гостей я оставался наедине со своими тяжелыми мыслями и перекрестными вопросами, и не мог разобраться в них...

Вдруг, неожиданно, точно яркий луч солнца, озарила меня мысль о том, что я ведь не только не искал этой аудиенции, а, наоборот, всячески уклонялся от нее и, если, при всем том, аудиенция неизбежна, значит такова воля Божия, а, потому, не нужно ни робеть, ни смущаться... Эта мысль дала мне так много спокойствия и радости... Я вновь увидел Промыслительную Руку Божию над собою и отдавал себя Ее водительству. Так кончился день 9-го октября 1915 года.

Глава XVIII. Аудиенция у Ея Величества

На другой день в 11 часов утра я стоял у железнодорожной кассы Царскосельского вокзала... Придворный мундир и треуголка обращали на меня внимание... Какой-то генерал, в папахе и казачьей форме, подошел ко мне и спросил:

"Вы, верно, к Ея Величеству?.."

"Да", – ответил я.

"Я тоже; будем ехать вместе", – сказал он, заметно волнуясь.

Я потерял его из виду, но, заняв место в вагоне, снова встретился с ним.

"Вы, верно, часто видели Императрицу, – обратился он ко мне, – скажете, как... я, знаете, в первый раз".

"Я тоже в первый раз", – ответил я.

Подле нас, в вагоне, сидел еще один штатский, со складной треуголкой в руках, тоже, очевидно, вызванный к Ея Величеству.

Он пристально всматривался в меня и затем сказал:

"Мы знакомы с Вами, князь, не узнаете?.." Я посмотрел на него, но, как ни старался вспомнить, где его видел, ничего не мог вспомнить...

"Я Белецкий, товарищ министра внутренних дел, – сказал он. – Вы 6ыли у меня, в Департаменте полиции, в бытность мою вице-директором, за кодификационными справками... Давно это было, впрочем"...

"У Вас память лучше, чем у меня, – ответил я, – теперь вспомнил... Вы тоже к Ея Величеству?.."

"Да, – ответил С.П. Белецкий, – и тоже в первый раз".

В оживленной беседе мы не заметили, как подъехали к перрону Царскосельского вокзала, где три придворных лакея, в красных ливреях, уже ожидали нас.

На площади, у подъезда Царского павильона, стояли три придворных кареты. В первую карету сел казачий генерал, во вторую – я, в третью С.П. Белецкий. В этом порядке нас и вызывали к Императрице. Не успели мы войти в гостиную Ея Величества, как тотчас же явился придворный лакей и вызвал генерала. С.П. Белецкий и я остались в гостиной и стали осматриваться... Прелестная, светлая, почти квадратная комната была убрана с большим вкусом, но очень просто. Стены были увешаны картинами и портретами, между которыми выделялись небольшого размера портрет Государя, висевший высоко, над дверьми, ведущими в коридор, и огромный, во весь рост, портрет Императрицы, поразительного сходства и замечательной работы. В глубине комнаты стояли два рояля в таком положении, что сидевшие за роялем могли видеть друг друга, находясь один против другого. Масса маленьких столиков, диванчиков, с живописно расставленными вокруг мягкими креслами, делали комнату уютной, несмотря на ее большие размеры. Прошло не более 10 минут, как из кабинета Ея Величества вышел казачий генерал и, быстро простившись с нами, направился, в сопровождении придворного лакея, к выходу. В этот же момент вошел в гостиную другой лакей и, обращаясь ко мне, сказал: "Ея Величество просит".

Я последовал за ним по направлению к коридору. У первой двери, направо, стоял огромного роста негр, весь в белом, с белой чалмой на голове; когда я подошел к двери, он, не сходя со своего места, быстро и очень ловко открыл ее.

В глубине комнаты стояла предо мною Императрица.

Улыбка кротости, смирения и какой-то покорности судьбе отражалась на страдальческом лице Ее.

Я сделал низкий поклон и, подойдя к Ея Величеству, поцеловал протянутую мне руку.

"Я давно уже слышала о Вас и следила за вашей работой в Белгород и в Бари, и хотела познакомиться с вами... Садитесь, пожалуйста, сюда", встретила меня такими словами Императрица, указывая кресло подле Себя.

Это было сказано так просто, так естественно, как не говорила со мною ни одна из тех светских дам столичного bean-monda, с которыми мне приходилось встречаться... Я сразу почувствовал ту искренность, какая дала мне уверенность в себе и позволила говорить без той связанности, какая является, когда нет уверенности в ответной искренности собеседника. Впрочем, и с внешней стороны, Императрица не была похожа на этих дам. Ее поношенное, темно-лиловое платье было не первой свежести и не отвечало требованиям моды; длинная нитка жемчуга вокруг шеи, спускавшаяся до пояса, была единственным украшением туалета; но главное, что отличало Императрицу от дам большого света, было это отсутствие напыщенности и рисовки, чистота и непосредственность движений, отсутствие заботы о производимом впечатлении... Я видел перед собой простую, искреннюю, полную бесконечного доброжелательства, женщину, кроткую и смиренную...

"Где же эта надменность и высокомерие?" – пронеслось в моем сознании в этот момент моей первой встречи с Государыней.

"Вы были в Ставке", – сказала Императрица, однако таким тоном, который говорил, что вопрос предложен только между прочим и не является главным. И, действительно, когда я стал рассказывать о своих впечатлениях, начав прежде всего говорить о Наследнике Цесаревиче, то Императрица прервала меня, сказав:

"Да, да, Я знаю; теперь Он здоров и чувствует Себя лучше"...

Упоминание о Ставке дало иной ход мыслям, и Императрица, точно обращаясь к Самой Себе, воскликнула с неподдельной горечью и страданием: