Убить мажора (антисоциальный роман) - Денис Ли

— На самом деле любимых моментов в этом фильме у меня много…

— А мой, — перебил Сергей, — где этот… как его? Георгия находят в коммуналке: …он же Гоша, он же Гора, он же Гога… Василий?.. И где в трамвае он рассказывает, как кусок хлеба посыпают зеленым лучком, и сверху килечку… Она еще говорит: ты так вкусно рассказываешь… А он говорит: договорились, в следующий раз беру тебя с собой… На «ты», с ней… — сказал Сергей, словно оправдывал, некогда свой непредупредительный переход на «брудершафт».

— Сережа, можно тебя попросить… Можешь постоять со мною рядом? — смущенно спросила Александра. — Я хочу танцевать, на Танц-поле… А там, так много людей, все толкаются…

— Конечно… пошли…

Александра действительно хорошо танцевала. Легко и увлеченно. Красиво. Эротично. Сергей смотрел на нее со спины и думал:

«Могла ли она станцевать интимный танец… для своего мужчины? Для меня, например… будь я ее мужчиной? Кажется, я смотрел бы и смотрел на нее — бесконечно. И у нее действительно красивые ноги!» — решил Сергей. Упругие сексуальные голени Саши, слегка косолапые ступи, придавали изящную пикантность.

Саша танцевала у края танцпола. Сергей весело щурился на вспышки яркого белого света. Танцующая Манхеттен поднимала настроение. В этот момент, в клетках танцевали «Go-Go», танцевали «топлесс», притягивая освещение зала и сотни восторженных взглядов на свои белоснежные одежды — лоскутки легкой материи. Но Манхеттен нисколько не уступала им в танцевальном эротизме. И Сергей был, как никогда взволнован.

«Влюблен… или увлечен? — вопрос, не нашедший ответа, по-прежнему беспокоил Сергея. Он посмотрел на часы, на часах было за полночь. — Чувства или секс?»

Натанцевавшись, Манхеттен проскользнула к Сергею и, сложив руки на груди, соединив ладони лодочкой, как делают монашки во время молитвы перед распятием, прижалась к нему, сидевшему на высоком стуле. Обомлевший Сергей только успел опомниться, распростер объятья, в которые поймал Александру. На мгновение Сергею показалось, будто он поймал Жар-птицу. Внутренний жар охватил изнутри все тело, и ударил в самое сердце, словно обдав горячим паром. От нее снова веяло уже ускользнувшим от Сергея сладким ароматом.

— Я устала… — сказала она. — Ты отвезешь меня домой?

— Конечно, отвезу! — согласился Сергей.

В машине ехали молча. В машине, Сергей сидел, сложив руки на колени, и смотрел в боковое стекло, перед которым сидела она. В которое она смотрела. Глядя в боковое стекло, он смотрел на нее, а когда она неожиданно оглядывалась на него, он смотрел в пробегающие за стеклом: витрины магазинов, сменяющиеся темными проулками между домами, перекрестками, со стоящими на светофорах машинами, ночными магазинами, у входа в которые, не смотря на позднее время, толпились шумные молодые люди. Как только она отворачивалась в сторону окна, Сергей смотрел на нее. Сначала смотрел на красивый овал лица, тонкую шею, на которой пульсировала венка, плечо, тонкие руки, что лежали на коленях, ее ноги, любуясь их формой и изгибом, и снова смотрел в ночь за ее боковым стеклом.

Не глядя на Сергея, она на ощупь отыскала его руку и взяла ее за ладонь, вплетая в его пальцы свои. Глядя в окно. Продолжая делать вид, будто ничего не происходит. Словно так должно было быть. Словно так она делала и прежде, и так было всегда. Она смотрела в свое окно, держала его за руку, тихо думая о чем-то личном.

Сергей думал о своем. Сергей тушил внутренний пожар возбуждения.

Когда машина остановилась у очередного темного дома, с тускло светящимся подъездом, она посмотрела на Сергея, словно заметила его только теперь:

— Я приехала.

— От тебя вкусно пахнет. Что это?

— Пафюмированная вода «Inside», — тихо произнесла она, — «Trussardi»… от Кутюр…

— Очень приятный запах…

Они замолчали.

— Жалко расставаться, — сказал Сергей.

— Жалко… — согласилась Манхеттен.

— Мы еще можем встретиться?

— Если сегодня расстанемся, — вдруг произнесла она, — не встретимся.

— А мы расстанемся? — неуверенно спросил Сергей.

Она закачала головой.

— Значит — не встретимся… — Сергей вздохнул, и в груди его все сжалось. Очень многое Сергею хотелось сказать Саше, очень сильно хотелось все рассказать. Очень сильно хотелось прикоснуться к ней и удержать ее. Очень сильно, но было страшно. И стеснительно, и больно.

Сергей смотрел на нее и видел Манхеттен, — далекий и недоступный, блестящий огоньками ее ночных глаз остров, — «холмистый остров», как называли его индейцы племени Манахата. Он никогда не видел этого города, он его представлял. Он представлял Манхеттен, выдумывая его небоскребы, неоновые витрины, морской бриз, туманный смок… статую Свободы с ее лицом. Он ее представлял такой. Таким он видел этот город. Ничего не зная о небоскрёбах Эмпайр-стейт-билдинг и «Утюг», о музее Гуггенхайма, о китайском квартале Чайна-таун и популярном ресторане «Русский самовар». Не зная о том, что статуя «Свобода, озаряющая мир» — ее полное название, и находиться она на остров Миниссаис, в нескольких километрах от южной оконечности Манхеттена.

За это время, равное мгновению, Сергей выдумывал свой Манхеттен. Прямо здесь. Глядя ей в глаза.

В голове кружилось: «Я хотела бы жить на Манхеттене…», а он смотрел на нее. И трепетно зажмурил глаза, когда Александра приблизилась к его лицу, и нежно-нежно коснулась своими теплыми бархатными губами его губ и…

Ее язык скользнул по его зубам.

…Сергей открыл глаза в тот момент, когда дверь машины хлопнула. Александра уже вбегала в подъезд своего дома.

— Мы что… не увидимся?.. — крикнул Сергей ей в след, выскакивая из машины. Она остановилась в дверях и оглянулась. Ее глаза светились огоньками уличных фонарей.

— Увидимся… — пожала она плечами, — если я захочу!

Машина уезжала в ночь. Сергей был глубоко взволнован. Странное чувство горечи навалилось с такой необъяснимой силой, что хотелось выпрыгнуть с этой чертовой машины, увозящей его в совершенно противоположную сторону, выпрыгнуть даже на ходу. Сергей представил как его тело, выпавшее на скользящий с небывалой скоростью асфальт, многократно ударится о его шершавую поверхность, и полетит, вращаясь и перекатываясь, неровно подпрыгивая на безвольно растопыривающихся руках и ногах. Но, Сергею будет не больно. Он не будет испытывать боли по одной только причине: боль душевная, сердечная, сейчас была настолько небывалой, что никакие физические муки неспособны ее заглушить. Осознав, что ничего уже невозможно изменить даже отчаянным падением из движущегося транспорта, Сергей обреченно уставился в окно:

«Вдруг, я видел ее в последний раз? — с грустью думал Сергей. — Можем больше никогда не встретиться! Ведь сколько раз так было: заметишь, встретишь красивую девушку… в метро, в троллейбусе, на улице. Пока идешь ей на встречу, она успевает понравиться. Думаешь: красивая, нежная, добрая… Надо познакомиться! А поравнявшись, не найдя в себе смелости, думаешь о том, как глупо будешь выглядеть, если она отмахнется от тебя, откажет… И все. Прошел. Успокоился. И больше можешь никогда ее нигде не встретить: ни здесь, ни где-то в другом месте — где-нибудь в парке или метро… Вот так все и бывает! Так может быть и теперь, в моем случае… В моем случае так бывает в каждом случае, когда… — Сергей тоскливо вздохнул. — А я прикрыл глаза, дурак блаженный! Упустил, потерял… больше не встречу! Дурак, какой же я — дурак! — мысленно выругался Сергей. — Никогда больше не закрою глаза… Никогда! Морпех говорил: первое правило на войне — смотри туда, где страшно! — Вспомнил Сергей, с силой сжав кулак, что заломило в пальцах. — Никогда больше не закрою глаз… Никогда! Чтобы не случилось!»

Часть вторая

Сергей проснулся следующим утром раньше прежнего. Проснулся среди желтых заворачивающихся под потолком обоев, в душной, затворенной квартире, что обрела за ночь, свой истинный стариковский запах. В задурманенной голове, запах стоял особенно отчетливо:

«Старушечий… — раздраженно подумал Сергей. Едва проснувшись, Сергей уже был какой-то взвинченный, взведенный, как курок; желчный, злой и уставший. На тумбочке рядом с кроватью, среди прочих мелочей — дешевых наручных часов, неряшливо скомканных бумажных денег, очков и раскрытого футляра, геля для продления полового акта, с содержанием пантенола, лежал «позеленевший» шприц. — Может, это он так воняет? — с ненавистью посмотрел Сергей на одноразовый пластиковый шприц, с грязно-прозрачной жидкостью внутри, и зеленоватым налетом на стенках. — Может, он протекает и воняет? Из-за этого и головная боль? ... из-за отравы! — мелькнуло в уме Сергея.

Где-то в одежде зазвонил телефон.

Сергей вытянул руку, ковыряясь в ворохе одежды: — джинсы… одна штанина; вторая… с носком; рукав джемпера; рукав рубашки, ворот рубахи, карман… — оказался пуст.