Тяжелой поступью - Валери Фрост

Качка закончилась плавной остановкой, от чего стало еще хуже. Когда открылась дверца, Аня благополучно вывалилась из кибитки.

— Чертов средневековый комфорт! — выплюнула пассажирка остатки ужина себе под ноги.

Вокруг гостьи забегали слуги, подавая стакан воды, вытирая подол платья. Вода была немного солоновата, напомнила об отдыхе с родными в приморском санатории и придала сил, одновременно физических и моральных.

— Надеюсь, это частная вечеринка и я приглашенная звезда. — Врожденное чувство оптимизма попыталось поднять голову, но вновь было придавлено гнетущим чувством страха.

Дом, в котором Ане предстояло провести ночь, не поражал воображение. Отчасти из-за скрывающей детали темноты, отчасти из-за нулевого интереса гостьи. Земную тянули внутрь дома. Сердце стучало в висках все чаще, гнало по венам кровь с сумасшедшей скоростью, дыхание срывалось.

Темный холл, темные ступени, темные коридоры, темные дыры открытых дверей — все повторялось с завидной регулярностью, пока гостью вели на третий этаж. Одинокий дрожащий огонек поманил из глубины туннеля, когда провожатые остановились, подтолкнув Аню к свету. Бежать некуда, оставалось только идти дальше.

Сердце продолжало отплясывать канкан, никакие техники самовнушения не смогли притормозить его бег, медленно сводящий с ума. Ноги стали ватными, ладони потели, а от ночной прохлады знобило, как от порывов промозглого ветра.

Конечным пунктом короткого путешествия оказалась просторная комната с высоким потолком и одиноким силуэтом на фоне горящего звездной россыпью окна.

— Спой мне, — приказал плохо различимый силуэт голосом, от которого отнялись ноги.

Наверное, такой голос мог бы принадлежать Люциферу: обжигать адским огнем и колоть ледяным холодом в одночасье.

— Пой, — снова обжег голос.

Аня нервно сглотнула и, не выбирая песню, запела первое, что пришло в голову:

— «На темный ряд домов»…

Девушка так и стояла в дверях, пригвожденная страхом. Странно, как только голос не сорвался на фальцет?

На втором куплете за спиной грохнула дверь. Аня подпрыгнула от неожиданности, прервала пение и обернулась на шум: кроме хлопнувшей двери — никого.

Внезапно чьи-то руки грубо обхватили ее сзади, с силой сжали грудь. Если бы у Ани не перехватило дыхание, наверняка хозяин дома оглох бы от крика.

— Кричи!

— Пусти меня.

— Кричи!

— Отпусти меня!

— Еще!

— Нет!

Аня пыталась вырваться из рук маньяка — бесполезно. Мужчина с силой швырнул Аню на середину комнаты: послышался треск ткани, и часть праздничного наряда осталась в руках темного. Страх ударил в голову, ослепляя, заставляя пятиться назад, искать спасения от наступающего темного силуэта.

— Кричи!

— Отстань от меня!

Аня сдерживала норовящие выскочить, как чертик из табакерки, ругательства, чтобы не взбесить маньяка и не прийти в ярость.

— Ты будешь кричать! — Тень наступала.

— Нет, не буду!

Отползать дальше было некуда — Аня уперлась спиной в кровать. Понимая, что поворачиваться и открывать тылы слишком опасно, девушка все же решилась на неоправданный риск и рывком подбросила тело, одновременно развернувшись на сто восемьдесят градусов. Не удалось сделать и шага — узницу схватили за остатки одежды и рванули назад. Упав навзничь, девушка больно ударилась копчиком и затылком. Что болело больше, разбираться времени не было: горящие безумством и адским огнем глаза оказались в непосредственной близости к Аниному лицу, блеснули клыки. Заложница закричала и сквозь крик услышала утробное рычание.

Было жутко, было страшно, тело не слушалось, мысли разбегались, словно испуганные колыханием воды мальки. Жуткая тень с горящими глазами продолжала прижимать Аню к полу. Девушка чувствовала физическое возбуждение мужчины и боялась поверить в происходящее.

— Кричи! — Грозный рык и человеческая речь неожиданно отрезвили Аню.

— Нет. — Она словно плюнула в лицо.

И зря. Потому что зверь склонил голову набок, с интересом прищурил глаза и стал медленно спускаться к Аниному животу, не касаясь собственным телом холодной кожи пленницы. Затем отполз в темноту угла и затаился. Эта тишина стала еще большим кошмаром, чем перспектива насилия. Аня задыхалась от ужаса, пыталась проглотить подступивший к горлу комок и медленно группировалась, не спуская глаз с темного угла.

Совершенно непонятно, что за существо было перед гостьей, но то, что это было сверхсущество, доказал следующий момент. За спиной девушки раздалось сопящее дыхание. Аня не ожидала такого маневра: хищник оказался за плечом, даже не шелохнув воздуха, не выдав себя ни звуком. Попытка отпрыгнуть не увенчалась успехом — острые когти вцепились в правую голень, обжигая огнем. Аня с криком повалилась на пол. Онемевшая конечность не слушалась, мешала ползти. Внезапно на спину обрушилась когтистая лапа, придавила к полу, выбивая из тела дух и не давая вздохнуть.

Ни единого желания, кроме желания жить, не возникало. Ни единой мысли не было, кроме: «Надо выжить всему назло». Ни единого звука, кроме стука сердца. Ни единого блеска, кроме блеска звезд. Ни единого намека на запах корицы. И тишина в голове. Все. Сердце остановилось. Кровь застыла. Мир перестал существовать.

ГЛАВА 8

Мерцающий свет свечи пробивался сквозь закрытые веки и мешал спать. Тянущая боль в правой ноге мешала спать не меньше. Аня открыла глаза: мягкая постель, легкий ветерок, танцующее пламя свечи — оно слишком яркое, контрастное, мешает разглядеть, что находится дальше, чем видимое на расстоянии вытянутой руки.

Прислушавшись к собственному организму, Аня решила, что не спят лишь ее глаза, а значит, просыпаться рано. Спали воспоминания о вчерашнем дне, спали желудок и мочевой пузырь, спало уставшее и измученное страхом сердце. Только глаза не спали, беззвучно роняли стеклянные бусины на подушку.

Ане хватило сил набрать побольше воздуха в легкие и задуть свечу. Темнота принесла небывалое облегчение и веру в то, что завтра все-таки наступит.

Утро разбудило Земную громкими шагами. Даже мягкий ковер не скрадывал топота сапог.

— Вставай! — приказал на викенском знакомый ненавистный голос.

Аня повиновалась и удивилась собственному состоянию: внутри разбита на миллионы осколков, а физически здорова, собрана и свежа, как огурчик. Не обращая внимания на начальство, осмотрела пострадавшую ногу — ни царапинки. Удивленно воззрилась на хозяина.

— Лечить. Одеваться. Идти петь.

Морально раздавленная Анна, словно механическая кукла, оделась и прошла к окну. Утро оказалось не утром, а сумерками. Петь — значило работать. Работать — значило жить. Жить оставалось без надежды. Слишком много времени прошло, а за Аней так никто и не приехал. Вчерашнее приключение в чужом доме сломало волю к жизни, растоптало планы на будущее. Оставалось только петь. Возможно, песня вылечит?