Арлекин. Скиталец. Еретик (сборник) - Бернард Корнуэлл

Томаса разбудил пинок. Пауза, потом новый пинок и кружка холодной воды в лицо.

– Боже!

– Это я, – сказал Скит. – Отец Хобб сказал мне, что ты здесь.

– О боже! – снова простонал Томас.

Голова трещала, в животе было кисло, к горлу подкатывала тошнота. Он слабо зажмурился на дневной свет, потом хмуро вгляделся в Скита:

– Это ты.

– Наверное, приятно быть таким умным. – Скит осклабился на Томаса, который совершенно голым лежал на соломе в конюшне у таверны с одной из дочек вдовы. – Ты, видать, напился по-королевски, раз нашел такие ножны для своего меча, – добавил он, взглянув на девицу, натянувшую на себя одеяло.

– Я был пьян, – простонал Томас. – И пьян до сих пор.

Он, пошатываясь, встал на ноги и надел рубашку.

– Тебя хочет видеть граф, – сообщил Скит, забавляясь.

– Меня? – встревожился Томас. – Зачем?

– Возможно, хочет выдать за тебя одну из своих дочерей. Боже правый, Том, посмотри на себя, в каком ты виде!

Томас натянул рейтузы и кольчугу, потом достал из соломы сапоги и надел поверх кольчуги суконный камзол. На камзоле был герб графа Нортгемптонского – три красно-зеленые звезды, выбитые на тройке львов. Томас плеснул в лицо водой и острым ножом поскреб щетину.

– Отпусти бороду, парень, – посоветовал Скит. – Это спасет от лишних хлопот.

– Зачем Билли хочет меня видеть? – спросил Томас, называя графа по прозвищу.

– После того, что творилось в городе вчера? – задумался Скит. – Он решил, что кого-нибудь надо повесить в назидание другим, и спросил, нет ли у меня какого-нибудь никудышного ублюдка, от которого нужно избавиться, и я вспомнил про тебя.

– Я чувствую себя так, что в самый раз повеситься.

Его едва не стошнило, и он выпил воды.

Вернувшись в центр города, Томас с Уиллом Скитом разыскали графа Нортгемптонского при исполнении служебных обязанностей. Здание, на котором красовался его флаг, видимо, было ратушей, хотя, вероятно, уступало размерами караульному помещению в собственном замке графа. Перед графом выстроилась череда просителей, умолявших о справедливости. Они жаловались на грабежи. Это было бессмысленно, учитывая, что жители отказывались сдать город. Но граф слушал довольно вежливо. Наконец один стряпчий по имени Бела, с хитрой, как у ласки, мордой, поклонился графу и долго причитал о том, какое обращение испытала графиня Арморика. Сначала Томас не вникал в его слова, но настойчивость в голосе господина Бела заставила его прислушаться.

– Если бы не вмешательство вашей светлости, – делано улыбаясь, говорил Бела графу, – графиня подверглась бы надругательству со стороны сэра Саймона Джекилла.

В стороне стоял сэр Саймон.

– Это ложь! – запротестовал он по-французски.

Граф вздохнул:

– Так почему же, когда я вошел, ваши штаны были спущены ниже колен?

Люди в зале засмеялись, а сэр Саймон покраснел. Томас перевел сказанное Уиллу Скиту, который кивнул, поскольку уже слышал эту историю.

– Ублюдок собирался осчастливить одну титулованную вдовушку, – пояснил он Томасу, – и тут входит граф. Понимаешь ли, услышал ее крики. И увидел герб на воротах. Аристократы не дают друг друга в обиду.

А стряпчий продолжал выдвигать обвинения против сэра Саймона. Похоже, тот объявил вдову и ее сына своими пленниками, за которых требовал выкуп. Он также похитил у вдовы два корабля, доспехи ее мужа, его меч и все деньги. Возмущенно изложив жалобы, Бела поклонился графу и подобострастно добавил:

– Вы имеете репутацию справедливого человека, милорд, и я вверяю судьбу вдовы в ваши руки.

Графа Нортгемптонского удивили слова о его репутации.

– Чего вы хотите? – спросил он.

Бела приосанился:

– Возврата всего указанного, милорд, и защиты вдовы и ее благородного сына именем короля Англии.

Граф побарабанил пальцами по подлокотнику, потом хмуро посмотрел на сэра Саймона и сказал:

– Нельзя требовать выкуп за трехлетнего ребенка.

– Но он же граф! – запротестовал сэр Саймон. – Титулованная особа!

Граф вздохнул. Сэр Саймон, понял он, обладает умом бесхитростным, как у ищущего корм быка. Рыцарь не признавал другой точки зрения, кроме собственной, и думал лишь об удовлетворении своих аппетитов. Возможно, это и делало его столь грозным воином, и тем не менее он оставался болваном.

– Мы не захватываем трехлетних детей с целью выкупа, – твердо сказал граф, – и не берем в плен женщин, если это не дает выгод, перевешивающих галантность, а тут я не вижу таковых. – Граф обернулся к стоявшим у него за спиной секретарям. – Кого поддерживал Арморика?

– Карла Блуаского, милорд, – ответил один из них, высокий бретонец в сутане священника.

– У Арморики богатые поместья?

– Очень маленькие, милорд, – припомнил бретонец, шмыгая носом. – У него есть владения в Финистере, которые уже в наших руках, несколько домов в Гингаме, кажется, и больше ничего.

– Ну, – сказал граф, снова обращаясь к сэру Саймону, – какие же выгоды мы получим от трехлетки без гроша за душой?

– Не без гроша, – запротестовал сэр Саймон. – Я взял там богатые доспехи.

– Которые отец мальчика, несомненно, выиграл в бою!

– И дом богат. – Сэр Саймон начинал злиться. – Там корабли, склады, конюшни.

– Дом, – скучным голосом произнес секретарь, – принадлежал тестю графа. Кажется, торговцу вином.

Граф вопрошающе приподнял бровь в сторону сэра Саймона, который только качал головой, злясь на секретаря.

– Этот мальчик, милорд, – ответил рыцарь с подчеркнутой учтивостью, граничащей с дерзостью, – родственник Карла Блуаского.

– Но без гроша за душой, – сказал граф, – вряд ли он вызовет у него нежные чувства. Он скорее обуза, вам не кажется? И вообще, чего вы от меня хотите? Чтобы я заставил ребенка присягнуть истинному герцогу Бретани? Истинному герцогу, сэр Саймон, пять лет, и он сейчас в Лондоне. Это будет детский фарс! Трехлетний мальчик, приседающий перед пятилетним! И рядом их няньки? А потом будет пир с молочком и булочками? Или после церемонии устроим игру в «отними туфлю»?

– Графиня сражалась против нас на стене! – выдвинул последний аргумент сэр Саймон.

– Не спорьте со мной! – вскричал граф, стукнув по подлокотнику. – Вы забываете, что я здесь представитель короля и имею его полномочия!

Кипя гневом, он откинулся на спинку кресла, и сэр Саймон проглотил свою ярость, но не удержался и пробурчал себе под нос, что графиня стреляла из арбалета в англичан.

– Это Черная Пташка? – спросил Скита Томас.

– Графиня? Да, так говорят.

– Она красавица.

– После той девицы, с которой я нашел тебя нынче утром, что ты можешь понимать в красоте? – усмехнулся Скит.