Жареные зеленые помидоры в кафе «Полустанок» - Флэгг Фэнни

Внезапно Смоки замолчал и поднялся. Услышав топот и крики, он сразу понял, в чем дело. Последние два месяца Американский легион[20] взялся разгонять лагеря безработных, камня на камне не оставлял. Ему было приказано вымести поганой метлой всю нечисть, которая позорит город. Смоки крикнул мальчишке:

— Вставай! Уходим!

Они бросились со всех ног, и с ними ещё двадцать два обитателя этого гувервилля[21], нашедших в ту ночь приют в парке. Было слышно, как они ломятся через доски и картон и как рушатся крытые толем лачуги под ударами ломиков и железных труб.

Смоки повернул налево, но вскоре начал задыхаться и лег, потому что знал — с его легкими ему не убежать, в два счета загребут.

Смоки прижался к земле и затаился, ожидая, пока закончится облава. Мальчишка, наверно, успел удрать и теперь ждет его где — нибудь в безопасном месте.

Когда все затихло, он вернулся к лагерю посмотреть, не осталось ли целой лачуги. Но небольшой самодельный городок превратился в груду листов толя и обломков картона и фанеры. Все хижины были разрушены. Он уже собрался уходить, как вдруг услышал голос:

— Смоки!

Мальчишка лежал неподалеку от их лачуги. Смоки подошел к нему.

— Что с тобой?

— Я знаю, ты говорил мне никогда не развязывать ботинки, вот шнурки и запутались. Я споткнулся.

— Тебя ранило?

— Меня, кажется, убило.

Смоки присел на корточки. У парня была разбита голова.

— Знаешь, Смоки, я думал, бродяжничать это весело… вовсе это оказалось не весело…

Он закрыл глаза и умер.

На следующий день Смоки позвал двух своих приятелей, и они похоронили мальчишку на кладбище для бродяг, неподалеку от Чикаго. Элмо Вильямс прочел отрывок из карманного красного молитвенника Армии спасения, который он всегда держал при себе.

Если умер друг — не плачь, не грусти,Он отныне свободен снова,Он покинул тюрьму и теперь в пути,Вдалеке от всего земного.

Они даже имени его не звали, поэтому на доске от ящика написали только одно слово: «Мальчишка».

Все ушли, а Смоки задержался попрощаться.

— Ну что ж, парень, — сказал он. — По крайней мере, ты увидел Салли Рэнд. А это уже кое-что.

Он повернулся и пошел на станцию, чтобы сесть на поезд, идущий на юг, в Алабаму. Ему хотелось уехать из Чикаго, поскольку здешний ветер, который хлестал по небоскребам, был таким холодным и резким, что порой мог выбить слезу из глаз мужчины.

«Бюллетень Полустанка»

8 декабря 1938 г.

Не разрешайте вашим детям играть у железнодорожных сортировочных станций, где взрывают динамит. Моя дражайшая половина рассказал, что несколько дней назад по дороге в Нашвилль слышал историю про парня, который откусил кусок детонатора, и ему оторвало губы.

Опал сказала, что на днях у неё в салоне была такая кутерьма, все так лихорадочно готовились к предстоящему банкету в «Восточной звезде», что кто-то по ошибке взял голубое женское пальто. Если оно у вас, верните, пожалуйста.

Поездку на грузовике с сеном оплатила баптистская церковь, Пегги Хэдли нечаянно оставили на стоянке, но потом нашли.

Иджи и Руфь в прошлую субботу осчастливили наших ребятишек — возили их в парк Эйвондейл, чтобы повидать мисс Фэнси, знаменитую слониху, которую так любят дети и взрослые. У каждого осталась на память фотография «Я и мисс Фэнси». Снимки будут готовы во вторник.

Доктор Клео Тредгуд вернулся в прошлую пятницу из клиники Майо[22], куда возил на обследование маленького Альберта. К сожалению, он привез плохие известия для Нинни. Остается только надеяться, что врачи ошиблись. Клео приступит к работе в понедельник.

Дат Уимс

Старое шоссе Монтгомери, Бирмингем, штат Алабама

15 марта 1986 г.

Сегодня они ели крекеры и разговаривали. По крайней мере, миссис Тредгуд разговаривала.

— Знаете, я была уверена, что вернусь домой к Пасхе, но, кажется, с этим придется обождать. Миссис Отис все никак не могла привыкнуть, но теперь, похоже, начала осваиваться и даже записалась на курсы рукоделия, которые тут открыли. Кстати, ваша свекровь тоже туда ходит. Джинин сказала, что на Пасху будут прятать пасхальные яйца и пригласят школьников, чтобы искали, будет весело.

Я всегда любила Пасху, с детства. Все, что с ней связано, любила. Мы когда были маленькие, то в субботу перед Пасхой собирались на кухне и красили яйца. А мама Тредгуд делала самое главное пасхальное яйцо — золотое.

Утром нас одевали в новые костюмчики и новые башмаки из папиного магазина. После церкви мама с папой сажали нас в автобус, и мы ехали до Бирмингема и обратно, пока они прятали во дворе две сотни пасхальных яиц. Призов было много, но самый главный полагался тому, кто отыщет золотое яйцо.

В тот год, когда я его нашла, мне было тринадцать. Мы битых два часа рыскали вокруг дома, но золотого яйца так никто и не нашел. Я встала посреди двора передохнуть, случайно оглянулась и вдруг заметила, как под качелями что-то сверкнуло. И действительно, там оно и лежало — золотое яйцо. Лежало в траве, меня дожидалось. Эсси Ру ужасно разозлилась. Она сама мечтала его найти, потому что главным призом в тот год было большое пасхальное яйцо из китайского фарфора, лимонно-желтое с удивительной искрящейся пыльцой. И если заглянуть через окошечко внутрь, можно было разглядеть крошечное симпатичное семейство: мама, папа, две дочки и собака возле домика. Этот домик был очень похож на наш. Я часами могла смотреть в это яйцо… Интересно, куда оно подевалось. Наверное, продали во время Первой мировой.

Пасха всегда приносила мне удачу. На Пасху Господь подал мне знак, что родится Альберт.

Временами, видя, как трудно живется другим, я вдруг понимаю: до чего же мне повезло с Клео! О лучшем муже я и мечтать не могла. Он никогда не лгал, не пил, а умный какой был! Я не хвастаюсь, я вообще не из хвастливых, это все чистая правда. У Клео была поразительная память. Он никогда не лазил ни в какие справочники. Я называла его своей ходячей энциклопедией. Когда я сомневалась, как правильно написать какое-нибудь слово, я просила: «Папочка, скажи по буквам». И он никогда не ошибался. А ещё он прекрасно знал историю. Спроси у него любую дату — ответит, ни секунды не задумываясь. И я ещё не встречала человека, который бы так хотел стать хирургом. Когда умер папа, и Клео пришлось бросить медицинскую школу, у него чуть сердце не разбилось от горя. Но я не слышала от него ни слова жалобы, ни разу.

Его все любили. Спросите любого, кто его знал, и услышите в ответ: не было в мире человека добрее, чем Клео Тредгуд.

Но молоденькие девушки такие смешные! Им подавай страстей, блеска, романтики… А Клео был тихим. Сначала мне даже показалось, что он герой не моего романа. А он все решил в первый же вечер, как из колледжа вернулся и увидел меня на кухне. Я помогала Сипси нарезать печенье на большом белом столе, обитом жестью.

Он вошел в гостиную, где сидели мама и папа, и сказал: «Я женюсь на этой высокой девочке, которая в кухне режет печенье». Прямо как молния у него в голове вспыхнула. Но вообще-то все Тредгуды такие. Мне тогда было только пятнадцать, и я сказала, что не собираюсь ни за кого замуж выходить, я ещё маленькая. А он отвечает: «Ничего, через годик я опять сделаю тебе предложение». И сделал, но я ещё была не готова. Я вышла за него в восемнадцать и все равно не была готова.

Ох, как же я сначала боялась, что Клео — не тот, кто мне нужен. Плакала маме Тредгуд в жилетку. А она говорила: «Ничего, Нинни, ты научишься его любить, не беспокойся». — Миссис Тредгуд повернулась к Эвелин: — Интересно, сколько людей не находят себе подходящей пары, а скольких судьба сводит с единственно нужным человеком? В общем, когда я оглядываюсь на все эти счастливые годы с Клео и думаю, что могла отказать ему, меня просто в дрожь бросает.

Конечно, я вышла за Клео совсем зеленой. — Она хихикнула. — Вы даже представить не можете, насколько я была зеленой. Ни о сексе ни малейшего понятия не имела, ни о том, что после этого бывает. Вообще ни о чем, голого мужчину до того ни разу не видела. Так и напугаться можно до смерти, милочка. Но Клео долго приручал меня, и постепенно я начала кое в чем разбираться.

За всю жизнь мы друг другу ни одного грубого слова не сказали, честно. Он был мне отцом и матерью, мужем и учителем. У него были все качества, необходимые мужчине. Ой, а как тяжело было расставаться, даже на время! Сначала эта война, потом он поступил в школу мануальной терапии, и мне снова пришлось жить с мамой Тредгуд. Клео всего добивался сам, ни от кого помощи не принимал. И никогда не жаловался, просто делал свое дело. Вот какой был Клео.

Нам ужасно хотелось иметь ребенка, но что-то никак не получалось. Так он даже не заговаривал об этом, чтобы лишний раз меня не травмировать, а уж я-то знаю, как он мечтал о сыне. Потом врач сказал, что у меня загиб матки, и детей у нас никогда не будет. А Клео обнял меня и говорит: «Не волнуйся, дорогая, мне никого, кроме тебя, не нужно». И никогда не давал мне почувствовать, как ему горько. Но Боже мой, как я хотела подарить ему малыша! Каждый день молилась: «Господи, если я сделала что-то дурное, если поэтому Ты не даешь мне дитя, то прошу Тебя, пожалуйста, не заставляй страдать Клео!» Я долго мучилась из-за этого.