Операция «Хаос» - Пол Андерсон

Сомневаюсь, чтобы когда-нибудь кого-либо одевали быстрее. Пальто очень жало в плечах, но было достаточно длинным — если я вел себя осторожно. Ночной ветер холодил мои голые колени, зато лицо будто по-прежнему жгла саламандра.

Это одна из причин, по которым среди моих тревог отсутствовала мысль о встреченном мною видении. Другая причина — непосредственно угрожающая нам опасность.

Опасность сиюминутная, реальная. Кроме того, уж очень не правдоподобно было пережитое мною. Сознательная реконструкция расплывшегося воспоминания о случившемся, причиняло физическую боль. Даже более сильную, чем когда я вспомнил о предыдущем случае. И, наконец, не уверен, чтобы мне вообще хотелось думать об этом. В голове мелькнуло: дважды, когда я умирал, терял сознание, у меня были схожие видения. Может, следует обратиться к психиатру? Нет, это было бы глупо. Увиденное — не более, чем идиосинкразическая реакция на травму. Скорее всего, подобного рода травма в моей жизни больше не будет.

И я забыл обо всем этом.

Вместо этого я торопливо сказал:

— Теперь куда? Проклятая тварь может быть где угодно.

— Думаю, она околачивается возле студенческого городка.

Там ей достаточно места, где разгуляться, а она не слишком торопится. В путь.

Пивной зал тлел. Джинни принесла метлу, и мы взмыли в небо.

— Итак, — сказал я. — Мы ничего не добились, лишь потеряли время.

— Нет, не совсем так. Я немного разобралась в ее психологии.

Под нами проносились крыши.

Джинни обернулась ко мне:

— Саламандру породили заклинания, и я не знала точно, что она собой представляет. При создании стихийного Духа можно получить практически все, что угодно. Но, очевидно, руководитель парада был убежден, что саламандра должна знать английский. У нее есть даже рудиментный интеллект. Учти при этом изменчивую природу огня. И что мы в результате получаем? Ребенка!

— Ничего себе ребенок! — проворчал я, поплотнее запахиваясь в пальто.

— Нет, нет, Стив, это не важно. Ей присущи две характерные черты, отличающие ребенка. Ограничивающие его черты. Непредусмотрительность, беззаботность, бездумность…

Умная саламандра не бушевала бы. Она втихомолку и постепенно накапливала бы силы. А эта даже не понимает, что ей не следует сжигать всю планету. Либо просто не задумывается с такого рода вещах. Потому что, откуда она возьмет после всего этого кислород? Вспомни так же ее фантастическое тщеславие. Она пришло в неописуемую ярость, когда я сказала, что существуют силы, более могущественные и прекрасные, чем она. Причем, замечания, касающиеся могущества и красоты, разозлили ее одинаково сильно. Неспособность надолго задерживать на чем-либо свое внимание. До того, как беспокоиться причинением, сравнительно незначительных неприятностей, она могла сперва убить тебя, либо Свартальфа, либо меня. Вместо этого она начала разбрасываться. И она могла бы, когда ты вцепился в нее, скрежеща зубами, выдержать боль на короткое время, не слезать с тебя, пока ты… пока ты не погибнешь…

Ее голос дрогнул и она торопливо продолжила:

— В то же время, пока ее внимание не рассеивалось, пока ничто не отвлекало ее, она концентрировалась только на одном исходе. Она забыла, что он лишь часть большого целого, и исключала все возможные результаты, — Джинни задумчиво кивнула. — Должен существовать какой-то путь воздействия на ее психику.

Мое собственное тщеславие не такое уж маленькое.

— Я не был сравнительно незначительной неприятностью… — проворчал я.

Джинни улыбнулась и, дотянувшись, погладила меня по щеке:

— Все хорошо, Стив, все прекрасно. Я рада, что ты такой же. Я убедилась, что ты будешь хорошим мужем.

Эта фраза здорово ободрила меня, но хотелось бы знать точно, что она подразумевала под этим.

Мы обнаружили саламандру. Там, внизу, она подожгла театр. но пока я смотрел на нее, она, полыхнув, исчезла и вновь появилась на расстоянии мили, возле медицинского исследовательского центра. Не выдержав жара, кирпич начал покрываться стекловидной пленкой. Мы приблизились, а саламандра тем временем с раздражением ударилась о стенку.

Потом она вновь исчезла. Невежественная, импульсивная… ребенок, адское отродье!

Развернувшись над студенческим городком, мы увидели свет в окнах академического корпуса.

— Вероятно, здесь устроили штаб, — сказала Джинни. — Узнаем новости.

Свертальф приземлился на бульвар перед зданием. Мы, спотыкаясь, побрели вверх по ступеням.

Дверь охраняли вооруженный противопожарным снаряжением легавые.

— Эй, вы! — один из них загородил нам дорогу. — Куда вы направляетесь?

— На совещание, — Джинни пригладила волосы.

— Вот как? — полицейский взглянул на меня. — Одет и взаправду для совещания…

Все, что творилось этой ночью… Хохот полицейского переполнил чашу терпения. Я превратился в волка и тряхнул легавого за штаны. Он замахнулся дубинкой, но Джинни превратила его в маленького удава. Я снова превратился в человека и представил банде полицейских решать возникшие у них проблемы самим. Мы прошли в зал.

Зал совещания преподавательского состава был набит битком. Мальзус собрал всех своих профессоров. Мы вошли и я сразу же услышал его звучный голос:

— …постыдно. Власти не захотели прислушаться к моему мнению. Джентльмены! Город выступил против носящего мантию ученого. Мы обязаны защитить честь…

Мальзус замигал, увидев меня и Джинни с Свертальфом входящими. Его лицо приобрело цвет тирского пурпура, когда он заметил торчащие голые колени. В самом деле, я был в блеске своей славы, отделанное норкой пальто и щетинистой подбородок.

— МИСТЕР МАТУЧЕК!!!

— Он со мной, — отрывисто сказала Джинни. — Пока вы тут заседаете, мы сражались с саламандрой.

— Возможно, чтобы победить ее, требуется нечто больше, чем мускулы, — улыбнулся доктор наук Алан Аберкромби. — Больше даже, чем мускулы волка. Как я вижу, мистер Матучек остался без штанов в самом прямом смысле этого слова…

Джинни холодно глянула на него:

— Я полагала, что ты руководишь гидрой…

— О, у нас уже достаточно специалистов, чтобы использовать одновременно трех водяных Духов, — сказал Аберкромби. — Рутинная работа. Я понял, что мое место здесь.

Скоро мы без труда справимся с пожарами.

— А саламандра тем временем зажжет новые, — отрезала Джинни. — И с каждым пожаром она делается все сильнее и сильнее… Пока вы здесь сидите и благодушествуете.

— Ну, моя дорогая, спасибо, — он рассмеялся.

Я так сжал челюсти, что сделалось больно. Джинни, в ответ на смех, улыбнулась. Улыбнулась на самом деле.