Чёрт не дремлет (сборник) - Петер Карваш

Но на площади по-прежнему стояли тишина и туман, густой, как мелкий просеянный песок, полисмен не появлялся, а молодой человек в смокинге философствовал:

— Вариант «а» — в последнюю минуту вас оставило мужество. Вариант «бе» — вы сумасшедший. Вариант «це» — это сделали не вы. Но вам никто не поверит. Следовательно, это сделали вы, хотя вы этого и не делали. Вариант «де»…

Ричард Грен взглянул на незнакомца. «Нет, этот меня полиции не сдаст», — безнадёжно подумал он. Никто не приходил. Осколки стекла валялись на тротуаре, а среди ручных часов и серебряных кубков красовался забрызганный грязью кусок кирпича. Никаких последствий не наступало.

— Ну, что ж, пойдёмте выпьем коньяку, — покорно сказал господин в цилиндре.

До сознания Ричарда Грея дошло, что он продрог,

«Опять не вышло», — мелькнуло у него.

Коньяк моментально ударил ему в голову — так бывает, когда пьёшь на голодный желудок.

— Мне нравятся такие парии, как вы, — бормотал незнакомец, блаженно улыбаясь. — Я тоже никогда не знаю, чего хочу. Коньяку! — крикнул ом недовольным тоном. — Коньяку-ньяку-ньяку!

У Ричарда Грея на глазах показались слёзы. В этот предрождественский час его всегда одолевала тоска. Ёлки, подарки, рождественская индейка, грог, счастливые детские глаза. Детские глаза…

— Нужно издать такой закон, чтобы на рождество все люди были счастливы. Чтобы у всех была работа, и крыша над головой, и жареная индейка. Но разве дождёшься такого закона? Дырки от пудинга дождёшься… — пробормотал он.

— Но, но, но! — Молодой джентльмен плутовски погрозил указательным пальцем и облил себе брюки коньяком. — О законах ни одного худого слова. А то папа будет сердиться.

Ричард Грей не ел два дня и только что выпил третью рюмку. Он крайне непочтительно отозвался о папаше своего собеседника, присовокупив к этому правдивую характеристику кабинета её величества.

Молодой человек вскочил.

— Я никому не позволю в моём присутствии неуважительно отзываться о правительстве! — воскликнул он.

Ричард Грей подверг правительство уничтожающей критике. Он неуместно упрекал министров за то, что у них нет работы для Ричарда Грея и за то, что Ричарду Грею негде ночевать.

— Замолчите! — гаркнул джентльмен, оскорблённый до глубины души.

Ричард Грей стал шёпотом высмеивать правительство за то, что оно не охраняет ювелирные магазины.

— Полиция! — крикнул молодой франт так громогласно, что даже хризантема в петлице его смокинга задрожала. — Коммунистический агитатор! Бунт! Полиция!

Ричарда Грея повели. В дверях он обернулся и, еле держась на ногах, с серьёзным видом провозгласил:

— У нас замечательное правительство.

Он многозначительно поднял голову, одурманенную алкоголем, запрокинул её назад и с нежностью в голосе прошептал:

— Там топят…

Его вытолкнули на улицу и посадили в машину. Ричард Грей от страшного утомления моментально уснул и во сне улыбался.

Перевод И.Иванова

Гений

Доктор Адриен де Гроот вошёл в камеру, не поздоровавшись, так, словно это была его собственная квартира. Он подождал, пока тюремный надзиратель закроет за ним дверь. Когда прекратился скрежет ключа в замке и вдали замер топот сапог по каменному полу антверпенской тюрьмы, посетитель тихо обратился к лежавшему на нарах человеку, явно недовольному тем, что ему помешали размышлять:

— Гендрик, я здесь в последний раз.

— Слава богу, — отозвался заключённый. — Наконец-. то вы оставите меня в покое.

Доктор де Гроот снял пальто, поставил в угол палку с серебряным набалдашником, сёл за маленький стол и положил перед собой туго набитый чёрный портфель. Он ласково взглянул на заключённого — темноглазого, медлительного молодого человека, за неторопливыми движениями которого, казалось, скрывался бурный, с трудом сдерживаемый темперамент. Заключённый сел на нарах и бросил взгляд на гостя.

— Когда вы перестанете надоедать мне, господин защитник? — спросил он.

— Когда вы поумнеете. — ответил адвокат. — И потом, я уже говорил вам, что прихожу сюда сейчас не как защитник, а как любитель искусства, как, с вашего позволения, знаток его и почитатель вашего таланта.

— Боже мой! — вздохнул заключённый. — Опять начинается. До чего же вы нудный!

Доктор Адриен де Гроот задумался. Он задумчиво кивнул, но продолжал молчать и только чуть слышно хмыкал.

— Насколько мне известно, — процедил заключённый с усмешкой, — в вашем распоряжении всего полчаса.

Адвокат устало заморгал и с искренним сокрушением заговорил:

— Почему вы не верите, Гендрик, что я желаю вам добра? Знаете, чего мне каждый раз стоит добиться разрешения на встречу с вами? Поймите, вы мне крайне нужны.

— Почему же вы не выиграли мой процесс? — перебил его заключённый и нахмурился.

— Потому что это было невозможно, — произнёс де Гроот успокоительным тоном, явно повторяя эти слова уже в сотый раз. — Вы неумело совершили подлог, и вас поймали с поличным. Всё-таки продать четырнадцать поддельных Ван-Дейков — дело нешуточное!

Заключённый вскочил:

— Это были не подделки! Это были мои собственные картины! Мой сюжет, моя трактовка, всё моё!

— Да, это были не копии, — сказал де Гроот примирительно. — А настоящие подделки, мой дорогой. Собственные картины вы подписывали: «Aio van Dyck fecit»[13]. Чего греха таить, это было гениальное жульничество.

Заключённый горько рассмеялся:

— Жульничество… А сами-то вы, господин доктор, не жульничаете?..

Адриен де Гроот ухватился за эту соломинку.

— Вот, вот, Гендрик, — воскликнул он обрадованно. — В том-то всё и дело! В том-то и дело! Пройдёт каких-нибудь три года, и всё забудется. А вы гений! То, что смогли создать вы, никто не создаст! Поймите, дружище, вы гений! И я просто хочу, да что там хочу, это мой долг, мой долг патриота открыть вас, спасти вас для нашего искусства!

— Чёрт возьми! — взмолился заключённый. — Опять вы за своё!

— Да, опять. — Де Гроот заговорил быстро, с неподдельным воодушевлением. — Я думаю об этом днём и ночью. Родился величайший талант нашего времени и нате-ка, сидит за подлог в тюрьме. Разве я могу спокойно смотреть на это, как любитель искусства, как гражданин, как один из той горстки людей, которые знают, что вы собой представляете?..

— Мне здесь вполне хорошо, — заметил заключённый.

Де Гроот, адвокат по судебным делам и тонкий ценитель классической и современной живописи, встал и взволнованно заявил:

— Полагаю, талант вас кое к чему обязывает, не так ли?

— Я могу выкинуть его в окошко, — ответил заключённый. Он снова растянулся на нарах и стал смотреть в потолок. Потом быстро повернул голову к юристу:

— Чудной всё-таки вы человек, доктор, как я погляжу. Вы, случайно, не с луны свалились?.. Ведь вы отлично знаете, что я не заработал бы и на кусок хлеба, если бы собственные картины подписывал своим именем. Кто бы их стал покупать?..

— Я не свалился с луны, — терпеливо ответил Гроот. — Я знаю, что вам было тяжело. Так человек поступает только из-за нищеты. Но я хочу помочь вам. Художник, который способен столь блестяще подражать Ван-Дейку в портретной живописи, в драпировке, в колорите, в технике, такой художник, милый человек, должен быть славой нашего новейшего искусства!

— Плевал я на славу нашего новейшего искусства, — отрезал заключённый. Он на минуту погрузился в свои мысли. — Со мной в одном классе учился некий Штерке и некий Квеборн, которого мы прозвали Гансом-Клёцкой… Оба были в десять раз талантливее меня. Один умер от туберкулёза, другой прозябает где-то в провинции, так как ему не на что снять комнату… Слава нашего новейшего искусства! Спасибо. Я в ней не нуждаюсь.

— Но я гарантирую вам, что вы будете материально обеспечены, — упрашивал де Гроот. — Скандал с Ван-Дейком, процесс, посрамление знатоков, и вся эта шумиха пойдут вам только на пользу! Публика будет драться за ваши картины! Ведь вся пресса единодушно признала, что вы — феноменальное явление!

— Я был голодным явлением, а не феноменальным, — заметил заключённый с отсутствующим видом. — Собственно говоря, — спохватился он, — почему вы не уходите?

Адриен де Гроот почувствовал, что наступила решительная минута. Он подошёл к заключённому и ласково дотронулся до его плеча.

— Гендрик! — сказал он чуть слышно. — А что, если я всё-таки вызволю вас отсюда?

Заключённый медленно приподнялся на нарах и испытующе посмотрел юристу в глаза. На лбу у него углубились сбегающие к носу морщинки. Но напряжение длилось только мгновенье. Заключённый снова лёг и сказал:

— Ганс-Клёцка куда талантливее, а…

Де Грооту хотелось вступить в горячую полемику, но он вовремя осознал, что это абсолютно бесполезно. Он взглянул на маленький квадрат неба, расчерченный решёткой.