Северная звезда - Татьяна Недозор

Заняв место и предъявив билет, она тут же уснула и пробудилась уже глубоким вечером, когда за вагонным окном уже тянулись пшеничные поля штата Пенсильвания.

Поезд летел с сумасшедшей быстротой, пересекая Северо-Американский континент – от океана к океану. Огайо, Иллинойс, Коннектикут, Дакота, Вайоминг…

Виды и пейзажи бесконечной чередой сменяли друг друга. Большие города с множеством фабричных труб, над которыми висели хвосты чёрного дыма. Поселки с изящными коттеджами и улицами, вымощенными брусчаткой, освещённые газом и электричеством. Бесконечные кукурузные поля, окаймлённые живыми изгородями тиса и жимолости. Леса и сады, озёра и реки, то широкие и спокойные, то узкие, пенистые, своенравно прыгающие с камня на камень.

Менялись пассажиры, хотя их гладко выбритые лица, пиджаки, купленные в магазине готового платья, и разнокалиберные саквояжи с «патентованными», неуязвимыми якобы для воров замками, облепленные гостиничными и пароходными наклейками, походили друг на друга больше, чем ландшафты.

Впрочем, после Омахи народ заметно поменялся. Чопорный деловитый Восток окончательно сменился крепким и буйным Западом. Появилось немало усатых и бородатых мужчин – здешние джентльмены считают, как и в России, несообразным с их достоинством расставаться с украшением, размещенным у них на лицах матерью-природой. Даже тощие фигуры и вытянутые лица квакеров Новой Англии неожиданно стали характерно выделяться, как ходячие карикатуры, на фоне воловьих затылков и округлых, по-хомячьи, красных щёк, принадлежавших этим «реднэкам», как называли местных мужиков.

Потом возделанные поля кукурузы исчезли; вместо зелёных всходов пшеницы явились кусты седоватой полыни и жидкие пучки степной травы, скудно прораставшие из сухой и малоплодородной песчаной почвы. Экспресс продолжил путь по полупустыне, которая, как говорили попутчики, разделяла Восток и Запад Америки и где в свое время погибли сотни караванов переселенцев. Теперь, когда через неё пролегли магистрали железных дорог, тут мало что изменилось. Станции и разъезды, попадавшиеся навстречу, имели довольно убогий вид – даже похуже, чем иные уездные полустанки в России. Жалкие скопища домишек, что-то наподобие щелястых курятников и бараков для нищих или каторжников, носили громкое название, оканчивающееся на «сити». Зато на каждом шагу виднелись вывески «салунов», «дансингов» и варьете с замысловатыми названиями. «Приют десперадос», «Золотые парни», «Свидание с ковбоем» и прочее в том же духе. Белые манишки, цилиндры и сюртуки почти пропали, уступив клетчатым рубахам и штанам из синей мешковины с медными заклепками. Лица с выражением бесшабашной смелости, лихие и одновременно хитрые взгляды из-под насупленных бровей, широкие медвежьи спины, нестриженые головы, нос картошкой, веснушки, серые глаза… Встретишь такое лицо в Петербурге и не удивишься.

Однажды утром на горизонте появилась цепь синих хребтов с белыми пятнами ещё не стаявших снегов.

У подножия Скалистых гор Мария впервые увидела индейцев. Жалкие, ободранные, кое-как прикрытые ветхими цветными одеялами, как клячи – попонами. От них пахло перегаром и дешёвым табаком, и они протягивали руку к пассажирам, прося милостыню. Женщины их копошились у разодранных шатров, полунагие ребятишки копались в песке. Ни дать ни взять цыгане на ярмарке. (Она так и не вспомнила, живут ли цыгане в Северо-Американских Штатах?) Было трудно поверить, что это те самые «краснокожие», еще каких-то двадцать с небольшим лет назад не боявшиеся нападать на поезда и даже громившие регулярные части…

Затем их поезд начал подниматься по склону, то повисая над пропастью, то прихотливо извиваясь на плато, то устремляясь в узкие ущелья. Стало холоднее, а голова кружилась – разряженный воздух высокогорья давал о себе знать.

В их спальном вагоне «население» мало менялось. Здесь собрались почти сплошь пассажиры, ехавшие прямо в Сан-Франциско. Фриско, как тут выражаются. В дороге поневоле разговоришься. Мария лишь молча благословляла наставлявшую её три года в английском гувернантку мисс Кормик. За время дороги она окончательно освоилась с языком, сменив безупречную речь Шекспира и Диккенса на местный простой и грубоватый выговор. И вскоре знала почти все про своих соседей по спальному вагону экспресса Нью-Йорк – Сан-Франциско.

Был тут седой негоциант почтенного вида с немолодой уже женой, сохранившей, однако, следы прежней красоты, и хорошенькой дочкой-школьницей. Это был один из «сорокадевятников»: так называли в Калифорнии переселенцев, которые хлынули туда после того, как в тех краях нашли золото в 1849 году. Когда-то и он пришёл в Калифорнию пешком, в рваных сапогах, а ныне стал хозяином нескольких магазинов в Окленде. Он рассказал Вороновой, что его жена не решалась приехать к нему целых пятнадцать лет, а он всё жил на золотых приисках и ждал её. «А как иначе, я же обещал! Тем более что в Калифорнии, почитай, и не было порядочных женщин», – наивно прибавил он.

В соседнем купе сидела девица не первой свежести, но довольно приличного вида. Из разговора, который она вела с женой коммерсанта, Маша, к удивлению своему, узнала, что та тоже невеста из Новой Англии, которая едет теперь к жениху, с каковым познакомилась по переписке. В Калифорнии теперь нет недостатка в доморощенных девицах, но по старой памяти многие выписывают себе подруг жизни из восточных штатов. Это считалось аристократично и модно, и приисканием этих невест занимались не без выгоды целые конторы со своими газетами.

Дантист из Нью-Йорка ехал на Запад искать счастья. Ещё одна девица – красивая, хорошо упитанная, но весьма загадочного вида – держала себя весьма неприступно и не обращала внимания на своего соседа, молодого человека, довольно худосочного, который отрекомендовался попутчикам газетёром. Из мимолетного разговора с ним Мария узнала, что его специальность состояла в сочинении рекламных объявлений. Дело в Американских Штатах довольно-таки прибыльное, если судить по количеству рекламы, что называется, на каждом шагу. В городах она затмевала газовые фонари и загораживала десятиэтажные дома и даже самое небо. Вдоль железнодорожного полотна рекламные надписи временами шли почти сплошной лентой. Как-то Мария весьма развеселилась, увидев надпись яркими красками над мостом: «Перуна! Покупайте! Перуна! Это красиво, полезно и дёшево! Покупайте! Перуна!» Еще более смешно ей стало, когда она узнала, что «Перуна» – это новая дамская пудра. Надо же такое придумать: «Покупайте Перуна!» А Юпитера с Нептуном у них нельзя прикупить?! Впервые после смерти отца она искренне смеялась.