Поведение - Константин Крылов

Народы, имеющие в качестве основы поведения Первую этическую систему, как правило, живут, разбитые на небольшие группы или кланы, каждый со своими, отличающимися от соседей, обычаями, преданиями, а главное — авторитетами. Размер клана определяется возможностью непосредственного знакомства и контакта каждого человека с группой лидеров клана (а по возможности и со всеми остальными людьми клана), поскольку нужно все время иметь перед глазами образец для подражания. По этой причине такие народы никогда не бывают большими, поскольку они все время делятся на мелкие группы, относящиеся обычно друг к другу безразлично или (чаще) враждебно.

Разумеется, сознание представителей народа, принадлежащего цивилизационному блоку Первой этической системы, воспринимает в каком-то виде все основные ценности — разумеется, воспринимает по-своему, в своей интерпретации. Это значит, что у таких людей есть стыд, совесть, представления о добре и зле, чувство справедливости, желание превосходства над другими людьми и какие-то мечты о свободе. Остается разобрать все это по существу.

Начнем с представлений о справедливости. Первое этическое правило гласит: относись к другим так же, как они — к тебе. Из этого вытекает ряд необходимых следствий. Например: веди себя во всем так же, как остальные. Такого рода общества не поощряют оригинальности ни в чем, особенно во внешних проявлениях: необходимо даже выглядеть одинаково. Например, такого рода люди очень часто одинаково одеваются — как будто существует некая униформа или неписаная мода. Достаточно вспомнить внешний вид тех же самых горцев, чтобы убедиться в этом. Другое дело, что в современных условиях полная униформа настораживает, и ее приходится избегать по прагматическим соображениям. На худой конец, должна быть какая-нибудь деталь одежды (скажем, кепка или шляпа), играющая роль стандарта.[53]

Еще один вывод из первого этического правила: поступай с другими так, как они поступают с тобой. Это относится и к друзьям, и к врагам (из своих). Понятно, что первое порождает своеобразный культ приятельства (сводящийся обычно к демонстрации щедрости), второе — к идеям мести, нередко доходящей до мести кровной.

Польза (и добро) как ценности в рамках Первой этической системы понимаются в самом приямом смысле. "Сделать добро" (себе или другому) — значит принести пользу, материальную или какую-то другую. Если совместить представление о добре и принцип: "делай другим то же, что они тебе", получим понятие о добре, как оно функционирует в рамках Первой этической: делай другим больше, чем они сделали тебе. Например, если тебя пригласили в гости и хорошо приняли, ты сам должен пригласить этих людей к себе и принять еще лучше: это и будет значить, что ты хороший (добрый) человек. И так во всем. Это приводит к своеобразному соревнованию за право называться "самым лучшим".

Здесь важно понять, что это самое «больше» является чем-то чисто количественным, а потому не противоречит понятию "то же самое", поскольку оно — качественное. Разумеется, в рамках понятия о справедливости лучше всего воздавать абсолютно тем же самым, но (как мы уже это обсуждали) чаще всего существует набор представлений о взаимной компенсации тех или иных действий. Так что совсем не обязательно в ответ на какую-то услугу оказывать ту же самую в большем объеме (это зачастую бывает просто бессмысленно и ненужно), но ее можно чем-нибудь заменить.

Интересно, что тот же самый механизм работает и в тех случаях, когда речь идет о воздаянии за зло (понимаемое как вред). Справедливым кажется воздаяние за зло равным количеством зла, а понятие добра требует нанесения даже большего ущерба противнику. (Например, в отместку за кражу хочется убить, за убийство — истребить всю семью и т. п.) Заметим, что ничего «эгоистического» в таких желаниях нет. Это именно следствие представлений о добре и справедливости, не более того. Очень часто месть превращается в опасное и дорогостоящее занятие, требующее огромных затрат сил и времени. В фольклоре народов, живущих по Первой этической системе, всегда имеются истории о великих мстителях, потративших на это занятие всю жизнь и жестоко страдавших при этом.

Теперь о понятии превосходства. Человек, каким-либо образом его заслуживший (то есть имеющий власть или авторитет), может позволить себе инициативу, то есть имеет возможность задавать другим нормы поведения — в тех случаях, когда их еще нет. Допустим, происходит что-то новое, как на это реагировать — непонятно, и все ждут, что другой отреагирует раньше: тогда можно просто подражать его реакции. Лидер имеет право первым отреагировать на сложившуюся ситуацию. Когда никто не знает, куда идти, именно он первым поворачивает направо или налево, а остальные бегут за ним. Но в случае неудачного выбора в нем обвиняют именно того, кто его сделал первым, а не себя. В этом смысле моральная ответственность лидера за поведение группы очень велика. Сами же члены коллектива не чувствуют почти никакой моральной ответственности за то, что они делают, — пока они это делают в рамках привычного подражания друг другу (и в конечном итоге лидеру группы).

Из этого прямо следует, что представители таких народов (в каком-то смысле) безынициативны и не способны создавать ничего нового. Всякое принципиальное новшество может исходить (с их точки зрения) только от "уважаемых людей", а "уважаемые люди", имеющие право на инициативу, думают в основном о том, как бы не уронить свое положение, не потерять лицо, не ошибиться, не вызвать сомнений в своих правах — короче, они совершенно не заинтересованы в поведенческих новшествах. Если оставить такое общество в покое, оно будет существовать сколь угодно долго, совершенно не изменяясь, и даже болезненно реагируя на любые попытки что-то поменять, откуда бы они ни исходили — извне или изнутри.[54]

Такого рода неприятие чужого не всегда выглядит просто как упрямство. Как правило, общества, основанные на Первой этической системе, агрессивны, и эта агрессивность не случайна: она является следствием самой же Первой этической системы. Дело в том, что поведение (в отличии от мышления) не различает себя и других: человек может относиться к своим и к чужим совершенно по-разному (и, как правило, так и делает), но вести себя он будет по отношению к ним одинаково, если только не вспомнит, что перед ним чужие — то есть не подумает. Общество, основанное на Первой этической, в принципе не может быть терпимым ни в каком смысле — ни к своим, ни к чужим. Все, кто не подражают заданному поведению, плохи — вот его кредо. Это распространяется и на представителей других обществ. Какой-нибудь мелкий горский народец презирает земледельцев только за то, что они земледельцы и ведут другой образ жизни. Это презрение больше ничем не обоснованно: земледельцы могут иметь более высокий уровень жизни, быть более культурными, они даже, как правило, не причиняют никакого зла горцам (и даже наоборот, страдают от их набегов) — но они ведут себя не как горцы, и этим все сказано.

Именно среди народов, следующих Первой этической системе, возникает агрессивный национализм, то есть ненависть и отвращение к другим народам (даже тем, которые не сделали лично им ничего плохого). Они верят, что все, кто ведет себя иначе, чем они — дурные люди, заслуживающее презрения или ненависти. И это презрение или ненависть не остаются просто "чувствами про себя": такие народы считают себя вправе обходиться со всеми остальными как угодно, — если, конечно, на это хватает сил и позволяет обстановка.

Такое отношение к другим может показаться аморальным. На самом деле это следствие одного из видов морали. Разумеется, с позиций какой-нибудь другой этической системы подобный агрессивный национализм кажется дикостью и варварством. (Например, с позиции Второй этической системы можно, конечно, презирать других про себя, но нельзя же их грабить и убивать, пока они же не сделали тебе ничего плохого.)

С другой стороны, люди, ведущие себя в некоторых отношениях так же, как представители данного народа, могут вызвать у них нечто вроде уважения, даже если те люди причинили им зло. Сам факт подражания оценивается положительно и вызывает понимание. В этом плане поучительны истории войн, которые более развитые нации на протяжении веков вели с такими народами. Очень часто противник, демонстративно берущий на вооружение какие-то модели поведения, свойственные подобному народу, вызывал больше понимания, чем даже союзник, но действующий иначе. Не стоит, однако, обольщаться этим. Демонстративная симуляция некоторых элементов поведения, свойственных этим народам, нисколько не увеличивает взаимопонимание между ними и всеми остальными. Реальная разница в этических системах остается, и она все равно проявится в самый неожиданный и неподходящий момент.