Фантастика 2002. Выпуск 3 - Андреи Синицын

— И еще одно. Вы никогда не писать про Короля Лира.

— Идет, — вздохнул драматург. — Хотя, честно говоря, эта кельтская сага всегда притягивала меня…

— Нет, не-ет, не писать, — просительно протянул очкарик, отрицательно качая головой и морщась.

— Не нравится мне это, — начал было Шекспир, но тут же шлепнул себя ладонью по коленке. — Ну, хорошо. Ведь вы, как-никак, спасли меня! Тем более есть один сюжет… Я прочел его в «Истории Шотландии», входящей в «Хроники» Голиншеда… Пожалуй, окончательно оформив «Гамлета», я возьмусь именно за него… Сюжет о некоей кровожадной леди Макбет…

Очкарик болезненно сморщился.

— Вы против этой пьесы тоже?! — вскричал Шекспир с легким раздражением в голосе. — Хотел бы я знать, зачем вам это нужно!

— О’кей, — успокаивающе махнул рукой очкарик. — Писать. «Леди Макбет». Пускай. Хорошо. — Он достал из своего пакета тетрадку, небольшую палочку, видно заменяющую ему перо, и продолжил: — Но про мавра Отелло — не писать? Это так?

— Я дал слово! — гордо поднял голову поэт.

— Прекрасно, — кивнул очкарик, что-то чиркнув в тетрадке. — И про Короля Лира?

— Да, да, — отозвался Шекспир. — Хотя мне это и не нравится. Но обещаю. Клянусь.

Очкарик что-то вновь чиркнул, сунул тетрадь и стило в мешочек, затем поднялся:

— До свидания.

— Ну нет! — вскричал Шекспир. — Вы должны объяснится, сударь!

— Э-э… — протянул его загадочный гость, вновь посмотрел на свой браслет, сокрушенно помотал головой, а затем спросил: — Дорогой писатель, где я мог бы?.. Как это по-английски… Вода… Пс-с, пс-с. — Он сделал неприличный жест рукой.

— A-а… Пойдемте, я провожу вас, — кивнул Шекспир. — Это за пределами жилища. Но потом мы вернемся сюда, и вы все мне расскажете!

Он проводил гостя в сортир, находившийся во дворе дома парикмахера, у которого драматург снимал комнату. По пути он успел спросить:

— Из каких земель вы прибыли в Британию?

— Россия, — отозвался гость.

— Россия?! — вскричал Шекспир. — Усыпанная снегом степь и белые медведи?! Этот край будоражит мое воображение! Вы должны мне рассказать о нем!

— Вы — великий, — закрывая за собой дверь, сказал гость Шекспиру. Тот, нервно теребя бороденку, остался ждать.

Прошло минут пять… Минут десять… Шекспир приложил ухо к двери сортира. Тишина. Он прижал ухо плотнее… Ничего. Драматург легонько потянул дверь на себя… Она была не заперта и свободно отворилась! Сортир был пуст.

Шекспир перекрестился.

Как Боб и наказывал, экомобиль я отпустил за два квартала до места и оставшийся путь проделал пешком.

— Ну? — спросил я, переступая порог знакомого сарая. — И к чему эта гнилая конспирация?

— Ты зайди, зайди, — потянул меня за рукав Боб, — присядь.

Он выставил вперед руку с дистанционным пультом от старого японского телевизора, дверь за моей спиной поползла на место и со щелчком захлопнулась.

Боб (Борис Олегович Борисов) — наш студийный Кулибин, мастер на все свои золотые руки, может из чего угодно сделать нечто совсем другое. Причем, как правило, из чего-то ненужного и бесполезного нечто нужное и полезное.

— Не подделают? — кивнул я на пульт.

— Ключ-то? Нет, бесполезно, — покачал он головой, — нужно частотный код знать, а я его один знаю.

Необходимость такого человека в штате студии много раз подтверждалась практикой. Но какого черта он среди ночи поднял меня с постели и заставил переться в свой сарай-мастерскую?! Лично я понятия не имею.

Присели. Я огляделся. Да-а, как будто бы и не было последних лет пяти… Да какой там пяти! Этот гигантский сарай служил мастерской еще бобовскому отцу, а возможно, и деду. Это я в последний раз был тут лет пять назад, а не меняется в нем ничего значительно дольше.

— Короче, — сказал Боб, — я встрял.

— В смысле? — Я нервно постучал пальцами по обшарпанному верстаку, возле которого мы уселись.

— В смысле, допрыгался.

— Слушай, хватит тянуть резину! Выкладывай наконец, что стряслось?!

— Значит, так, — начал Боб. — Ты никогда не задумывался над тем, что мир вокруг нас можно сравнить с компьютерным монитором, а Бога — с процессором?

Да-а…

— Если ты вытащил меня из постели для того, чтобы познакомить с этим поэтическим образом…

— Подожди, подожди! Это не поэтический образ. Это довольно близкая аналогия. Все причинно-следственные связи — в процессоре, а на мониторе только отображение. Вот я и подумал: хоть этот компьютер и работает в автономном режиме саморазвития, можно ведь, наверное, как-то на него влиять извне?

— На Бога?

— Ну да.

— Молиться можно, — сказал я, чувствуя, что меня все-таки втягивают в идиотскую дискуссию.

— Факт. Хорошо мыслишь. Голосовое воздействие. Только нет никакой гарантии, что все будет как надо. А мне нужно, чтобы было жесткое влияние. Так что я немного покумекал и сделал приставку.

— К чему?

— К процессору.

— К Богу, что ли?! — То ли я чего-то не понял, то ли у Боба крыша съехала.

— Можно и так сказать… Только ничего толком не вышло. Возможности очень ограничены. Единственное, что получилось, это когда я на мониторе…

— В смысле, в реальном мире?

— Не понял?

— Так ведь у тебя реальный мир — монитор Бога.

— Брось! — махнул рукой Боб. — Забудь. Это я фигурально выразился. А сейчас я про настоящий монитор говорю, про монитор моего компьютера.

— Ну?

— Так вот, можно на мониторе моего компьютера выбрать любую точку пространства и времени, щелкнуть, и ты — там.

Я поднялся:

— Знаешь что, Боб, если тебе захотелось среди ночи кому-то попудрить мозги, выбери, пожалуйста, кого-нибудь другого… — Я шагнул к двери.

— Ну подожди! Ну пожалуйста! — вскричал он. Я обернулся и увидел, что он готов расплакаться. Это было так на него непохоже, что я опустился обратно на табуретку.

— Давай. Только ближе к делу…

— Да куда уж ближе? — потряс головой Боб, словно отгоняя от себя наваждение, затем полез в тумбочку верстака и достал оттуда початую бутылку водки. — Жопа пришла нашей реальности.

— Да что ты натворил-то, ответь, наконец?!

— Да не я это натворил, — вздохнул Боб. — Какукавка.

Софья Андреевна заглянула в кабинет:

— Левушка, к тебе посетитель.

— Свет мой, — не оборачиваясь, отозвался Лев Николаевич, — ты ведь знаешь, когда я работаю, я никого не принимаю… — Демонстративно скомкав почти полностью исписанный лист, он кинул его в корзину возле стола.