«Как в посольских обычаях ведется...» - Леонид Юзефович

«Убавка корма», а также отказ в отдельных его разновидностях были знаком царского нерасположения, средством воздействия на послов в рамках русского посольского обычая. Но полностью прекратить снабжение продовольствием считалось невозможным, ибо это было уже нарушением самого посольского обычая, многие нормы которого покоились на представлениях о после как госте государя.

Глава V. ПУТЬ ВО ДВОРЕЦ

От подворья до Кремля

В России XVI в. за дипломатами всех стран и всех рангов признавали безусловное право быть принятыми государем, что являлось первым из основных прав посла.

Число аудиенций у царя, которых удостоивался иностранный дипломат, зависело от его ранга, от характера миссии и отношений между двумя странами. Это число могло быть большим или меньшим, но по крайней мере единожды перед царскими очами представали даже простые гонцы. Послы и посланники бывали на аудиенции не менее двух раз — обязательным считалось представление их государю и прощание с ним («отпуск»). В приеме отказывали в редчайших случаях. Так, в 1577 году Иван Грозный не принял шведского гонца, потому что «он латыш, молодой человек». А через восемь лет другому посланцу Юхана III, привезшему грамоту, где шведский король вспоминал, по-видимому, обиды, нанесенные ему Иваном Грозным, было сказано: «Очей своих государь наш (Федор Иванович. — Л. Ю.) видети тебе не велел для того, что с тобою прислал Яган король грамоту с укорительными словы про отца государя нашего»[109].

Из всех аудиенций, назначавшихся послу, самой торжественной была первая, на которой он представлялся царю, вручал грамоты и подарки.

О времени предстоящей аудиенции послов официально извещали заранее, потом предупреждали накануне и еще раз напоминали в утро назначенного дня. В конце XVI в. послы предварительно получали подробное предписание о правилах придворного этикета и о том, как им следует себя вести по дороге в Кремль и во дворце. Беседу проводили приставы или посольские дьяки. Они же задолго до дня аудиенции начинали просить у прибывших дипломатов привезенные ими грамоты. Иногда с этой целью на подворье к послам «великим» являлись даже специальные делегации, состоявшие из бояр и думных людей, чтобы получить посольские документы или хотя бы прочесть их: в зависимости от содержания грамот послам при следовании на аудиенцию и в самом тронном зале оказывалась большая или меньшая «честь». Впрочем, лишь гонцы отдавали свои грамоты до приема у государя, да и то не часто. Как правило, подобные попытки оказывались безуспешными, и церемониал первой аудиенции строился «вслепую», в зависимости от общего состояния двусторонних отношений в данный момент. Но в дальнейшем, если посол еще раз представал перед государем, церемониал последующих аудиенций корректировался в зависимости от характера его миссии.

Обычно иностранных дипломатов сопровождали на аудиенцию их же приставы. За крымскими и ногайскими послами прибывали толмачи Посольского приказа. Приставы отправлялись из дворца, когда там все уже было готово к приему, и послы к условленному часу тоже должны были приготовиться и ждать, чтобы выехать немедленно по прибытии приставов на подворье. В посольской книге с возмущением описано поведение посольства Ю. Ходкевича в 1566 году, члены которого ввели оскорбительное для русского государя новшество («у тех послов ново учало быти»): как раз в то время, когда им нужно было ехать в Кремль, они решили отстоять обедню в церкви у себя на подворье и не вышли к приставам до ее окончания. Сделано это было с очевидной целью — заставить ждать себя во дворце, чем Ходкевич «с таварыщи» надеялись поднять престиж короля. «А у прежних послов того в обычае не было, чтобы государю послов долго ждати»[110], — с осуждением говорится в посольской книге. Долгое ожидание было унизительно для царя, и на следующей аудиенции Иван Грозный отплатил представителям Сигизмунда II Августа той же монетой: приставы доставили их в Кремль к положенному сроку и вынудили ждать, пока царь отстоит обедню в Благовещенском соборе.

Приблизившись к подворью, на котором размещались иностранные дипломаты, приставы спешивались у ворот, а послы в это время появлялись на крыльце. Затем те и другие медленно сходились посреди двора, причем первые стремились отнести место встречи ближе к воротам, а вторые — ближе к лестнице, чтобы таким образом пройти меньшее расстояние: это было «честнее». Если посольство было размещено на нескольких частных подворьях, оно должно было загодя собраться на одном, куда и приезжали приставы. Численность отправленного с ними почетного эскорта, который должен был сопровождать иностранных дипломатов на аудиенцию, зависела от ранга и значения данной миссии. Если имперского посла А. Дона эскортировали 120 русских дворян и детей боярских, то прибывшего в том же году от императора гонца Б. Мерле — всего 20.

Следовать на аудиенцию, как и въезжать в город, послы должны были непременно верхом или в санях. Редкие исключения, которые могли быть превратно истолкованы как пример самовольного нарушения обычая в ущерб государевой «чести», старательно объяснялись в посольских книгах, указывались причины, побудившие в данном случае отступить от правила. Когда А. Дон с немалым, надо полагать, трудом добился разрешения следовать на аудиенцию в собственном экипаже («в возку немецком непокрытом»), то посольский подьячий, описавший этот факт, счел необходимым оговориться: имперский посол ехал в экипаже, ибо «у него болезнь в ногах, камчюг („камчуж-ной болезнью“ на Руси называли подагру. — Л. Ю.), и он бил государю челом, что верхом ему ехати не мочно»[111]. Дело происходило в 1597 году, при Федоре Ивановиче, но при его отце такое нарушение принятого порядка вряд ли было возможно даже при «челобитье» посла: Грозный с его подчеркнутой приверженностью к традиции не посчитал бы эту болезнь уважительной причиной для пренебрежения этикетом.

Обычно время посольских аудиенций назначалось на первую половину дня. Правда, Иван Грозный принимал иногда крымских послов «после вечерни» (по окончании вечерней службы в Благовещенском соборе), а Т. Рэндольф, посол и доверенное лицо английской королевы, однажды был приглашен во дворец даже глубокой ночью, но в этих случаях прием у царя носил подчеркнуто неофициальный, частный характер. Самым удобным и естественным для высочайшей аудиенции в Москве считали время между заутреней и обедней. Это было обусловлено еще и тем, в частности, что после приема во дворце послов могли пригласить на торжественный обед, а обед по русским обычаям устраивался примерно в полдень.

Но были и другие причины, более важные. Когда в 1595 году М. И. Вельяминову в Праге предложили быть на приеме у императора Рудольфа II «после стола, о вечерне», он решительно воспротивился, заявив, что в такое время «на посолство ехати непригоже». И дело тут не только в щепетильном следовании правилам, принятым в России. Аудиенция — это «честь» для посла и одновременно знак уважения к приславшему его монарху, что должно проявляться всенародно, публично. Значит, «непригоже» послу ехать во дворец по вечерней Праге, когда на улицах малолюдно. В итоге Вельяминов добился, чтобы аудиенцию перенесли на первую половину дня — «по русскому обычаю»[112].

В Москве посольское шествие в Кремль обставлялось с еще большей пышностью, чем въезд в столицу. По свидетельству иностранцев, толпы москвичей заполняли улицы, если посольство было значительным, на Красной площади прекращалась торговля. С. Герберштейн писал: «Из окрестностей и соседних мест по приказанию князя созывают народ, крепостных людей и воинов всякий раз, как надобно вести во дворец знатных послов от иностранных государей; около этого времени запираются все лавки и мастерские в городе, продавцов и покупателей гонят с площади…»[113]. Хуан Персидский (перс-католик, воспитанник испанских иезуитов), с восточной цветистостью описывая следование шахских послов на прием к Борису Годунову в 1600 году, сообщал, будто в такие дни «указом объявляется, чтобы никто не работал». Он наивно считал это величайшим благом для русских, которые, по его мнению, «в обыкновенные праздники в течение года ничуть не стесняются работать целый день»[114]. Что касается специального царского указа, это известие можно оставить на совести рассказчика, не отличавшегося особой объективностью. Но факт, что первые аудиенции наиболее значительных посольств часто назначались в Москве на воскресные и праздничные дни.

Автор «Казанской истории» писал, что иностранные послы прибывают в Россию «с честию и з дары на болшую славу самодержцу нашему»[115]. Да и Герберштейн с присущей ему проницательностью сумел верно оценить смысл этого многолюдства — «толпами подданных показать чужестранцам могущество князя, а такими посольствами от иностранных государей явить всем его величие»[116]. Впрочем, иностранцы сильно преувеличивали элементы государственной регламентации такого обычая, считали его именно «мероприятием», что не совсем так. Сотни и тысячи любопытных москвичей сами, без всякого принуждения, стекались полюбоваться зрелищем посольского шествия, посмотреть на чужестранцев, и не случайно, как замечает тот же Герберштейн, женщины в эти дни наряжались и румянились, как на праздник, хотя уж их-то никакие указы не обязывали выходить на улицу.