Принцесса Ватикана. Роман о Лукреции Борджиа - Кристофер Гортнер

Да оставалась ли она сама в спальне с Орсино в брачную ночь? Или прямо отправилась в постель к папочке?

Она холодно улыбнулась:

– Что ты понимаешь в таких делах? Тебе всего тринадцать. Вы станете настоящими супругами, только когда ты будешь готова. Об этом сказано в твоем брачном договоре. Ты понимаешь?

– Но если я слишком молода, чтобы быть женой, то зачем вообще выдавать меня замуж?

Я знала, что у нас долг перед кардиналом Сфорца, о котором говорил Хуан, но не могла не задумываться: а так ли уж это необходимо? Дорогое пиршество, свадебное платье, музыка – мне казалось, что затраты слишком уж велики.

– Ты явно ничего не понимаешь, – раздраженно вздохнула Джулия. – У тебя еще не начинались месячные. А поэтому ты не женщина. Твой брак должен оставаться только формальным, пока не разрешит его святейшество.

Такого унижения я еще не испытывала. Да, месячные у меня не начинались, но она сказала об этом так злобно, точно хотела еще раз напомнить о своем превосходстве. Ей как будто было приятно вытащить меня из брачной постели и подчеркнуть: именно я не готова к браку, вся ответственность на мне. Я ненавидела ее за это, хотя и понимала, что брак – это взаимовыгодная сделка между семьями. Если же в браке рождается любовь, это нужно воспринимать как дар. И в самом деле, ведь папочка когда-то любил мою мать, как теперь Джулию, но Ваноцца несколько раз была замужем за другими мужчинами, и папочка не возражал. Он, конечно, сам не мог жениться, потому что принял обет. И все же я никогда не считала брак следствием страсти – скорее уж это была обязанность, которую женщины должны выполнять. Да и пример Джулии показывал, как мало значит звание супруги.

– Ты должна была подготовить меня, – сказала я. – Когда я спрашивала тебя о брачной ночи, ты мне этого не объяснила, хотя знала наверняка.

– Не знала. Решение тогда еще не было принято. Его святейшество ждал до последнего момента, прежде чем использовать эту оговорку. Если бы месячные у тебя начались до сегодняшнего вечера, ты бы осталась на брачном ложе. Лукреция, меня удивляет твой тон. Мне казалось, ты должна радоваться предусмотрительности его святейшества.

– И все равно ты должна была меня предупредить. У тебя для этого был целый день. – Я намеренно подначивала ее, потому что меня задело ее невыносимое самодовольство. – Что случится, когда я достигну нужного возраста? Как ты сказала, мне тринадцать. Месячные у меня начнутся очень скоро…

Она подняла руку, прерывая меня, и взглянула на дам за моей спиной. В канделябрах горели свечи, моя постель была расстелена. Значит, Адриана побывала здесь. Она покинула праздничный зал, чтобы подготовить комнату к моему возвращению.

Она знала, что я не останусь с Джованни. Все знали, кроме меня.

– Когда у тебя начнутся месячные, сразу же сообщи мне. – Джулия так близко наклонилась ко мне, что ее лицо расплылось у меня перед глазами. – Только мне, и никому другому. Даже Адриане. Этого требует твой отец.

– Но если Пантализея или кто-то из других увидит…

– С каких это пор слуги стали иметь значение? Если они заговорят, им отрежут языки. Ты можешь только радоваться, что Родриго заботится о твоем благе. В отличие от других отцов. – Она подтолкнула меня к порогу. – День был долгий. Ты, наверное, устала.

Не то слово – я валилась с ног. В тишине напряжение постепенно уходило, уступая место подавленности. Мурилла расчесывала мне волосы, а Пантализея разбирала одежду: укладывала драгоценности в шкатулки, помещала под пресс помятые вещи, рассовывала по ящикам всякую мелочь – чулки, рукава, нижнее белье. Измученная, я опустилась на колени перед моей иконой Божьей Матери, но слова молитвы утратили смысл. Мое самое горячее желание было услышано: на какое-то время меня оставили в покое. Опыт не мог подсказать мне, чего я лишилась. Но Джованни, который уже был женат, такой опыт имел. И он не возражал. А если он смирился, то, уж конечно, незачем возражать и мне.

Но несмотря на облегчение, которое я испытала, избежав брачного ложа, меня все же разбирала злость: Джулию посвятили в интригу, а меня – не сочли нужным. Как всегда: она знала мои дела лучше меня самой, вечно совала нос в те вещи, которые ее не касались.

Мурилла устроилась на своем тюфяке на полу, а Пантализея, подоткнув мне одеяло, спросила:

– Мне остаться?

Она чувствовала мое беспокойство, и когда я кивнула, забралась на кровать.

Я прижалась к ее груди, а она погладила мои волосы и тихонько запела колыбельную.

Я забылась сном, осознавая, что ничего в моей жизни не изменилось.

По-прежнему я оставалась скорее дочерью папы римского, а до жены мне еще было далеко. Вот только теперь я знала: от навязчивой власти Джулии пора избавляться.

Глава 9

Джованни поселился в пустующем крыле по другую сторону cortile, но виделись мы редко. По большей части встречались по утрам, когда он, полностью одетый, в сопровождении слуг появлялся после завтрака из своих апартаментов. Мы обменивались любезностями, и он отправлялся на охоту или на конную прогулку, если не требовался папочке для официальных церемоний.

Одним из таких случаев стало прибытие королевского посольства из Испании. В год возвышения моего отца генуэзский мореплаватель по имени Христофор Колумб заручился поддержкой королевы Изабеллы и отправился в плавание за океан. Он вернулся с триумфом и сообщил об открытии им нового мира. Я слышала о его судьбоносном плавании, но почти не думала об этом, пока папочка не пригласил нас на прием по случаю приезда испанского посольства и получения давно ожидаемой грамоты на герцогство Гандия для Хуана.

Как и всегда, Испания грызлась с Португалией – на сей раз за право собственности на новый мир, куда португальский король поспешил отправить собственную экспедицию. И теперь испанский посол привез петицию королевы Изабеллы, которая просила, чтобы папочка согласился на компромисс. А он при всех выбранил наскоро сляпанную карту, привезенную послом, согласно которой все земли к западу и югу от той, что была обнаружена Колумбом, отходили к Испании, а все остальное – первому, кто туда прибудет. Посол явно был недоволен, что-то взволнованно бормотал папочке, но тот резко оборвал его:

– При всем моем уважении к их католическим величествам, я не могу позволить им предъявлять права на то, что им еще не принадлежит.

После этих слов он уселся на своем возвышении, чтобы благословить последующую церемонию возведения Хуана в герцогское достоинство.

Пожалуй, будь у посла такие полномочия, он отозвал бы герцогскую грамоту Хуана. Но таких полномочий у него не было, а потому он только смотрел с негодованием, как мой брат одним росчерком пера подмахнул документ, даже не дав себе труда прочесть его. Мне пришлось прятать ухмылку. Хуан с детства избегал какого-либо чтения, объявляя мою и Чезаре приверженность к книгам бабской забавой. К моему удивлению, несмотря на приступы напыщенности, он и теперь вел себя как в детстве. Он уже был готов провозгласить себя кастильским грандом, когда испанский посол жестко сказал:

– Ее величество королева Изабелла будет рада приветствовать дона Хуана Борджиа, герцога Гандия, в его имении в Кастилии. Но у нее есть к вам одна просьба.

Тишина воцарилась в зале. Папочка на своем возвышении поморщился:

– Просьба? Разве мы только что не даровали ее величеству права на землю за океаном?

– Мы вам крайне признательны, ваше святейшество, – ответил посол, и Чезаре, сидевший рядом со мной, напрягся, услышав елейный тон испанца. – Однако до ее величества дошел тревожный слух, что ваше святейшество намеревается предоставить убежище высланным ею евреям. Она озабочена, поскольку эти люди отказались повиноваться ее указу и бежали в ваши земли, хотя королева предлагала им возмещение убытков, если только они ответят на ее просьбу.

– Которая требует, чтобы они отказались от своей веры, – прорычал папочка. – Нам известен указ ее величества, доказывающий ее неизмеримое благоговение перед нашей Святой церковью. И тем не менее мне кажется, ей следует напомнить, что она здесь не правит. Как мне поступать с евреями в моих землях – мое дело.

– Они еретики, про́клятые за убийство нашего Спасителя! – вскричал посол с пугающей страстностью, которая эхом разнеслась по залу. – Ваше святейшество – избранный представитель Христа. Вы не можете позволить им войти в Вечный город.

– Вы их видели? – Чезаре, в своих алых одеяниях, вскочил на ноги.

Все в зале с удивлением посмотрели на него: никто не ожидал такой пугающей вспышки, включая и папочку, который стал еще мрачнее.

Посол хмыкнул.

– Видел их? – повторил он, словно не веря собственным ушам.

– Да. Вы их видели? Вы знаете про их обстоятельства? Если бы знали, то у вас не было бы причин для сетований. Уж скорее сетовать должны были бы мы, потому что королева вышвырнула их из Испании прямо к нам на порог. Я посетил их лагерь на Аппиевой дороге, сеньор. Вы и представить себе не можете более ужасающего зрелища. Они обосновались в полях, как животные, и я понять не могу, как у них душа держится в теле. Некоторые живут там почти год, пробираются в Рим из любого порта, который разрешает им высадиться. Мы хотим только облегчить их положение, потому что они теперь болеют лихорадкой и их отходы загрязняют воды, текущие в Рим. Или ее величество желает, чтобы на всех здешних христиан напал мор?