Ночь для любви - Мэри Бэлоу

А после обеда все собрались в гостиной для беседы. Как было бы чудесно слушать их разговоры, оставаясь невидимой! Однако кто-нибудь из гостей все время пытался вовлечь ее в разговор. И каждый раз, открывая рот, она демонстрировала чудовищное невежество.

На ней было все то же зеленое муслиновое платье, хотя Долли и сделала ей новую прическу. Все остальные переоделись к обеду, и Лили почувствовала себя невзрачной и немодной, хотя раньше ей было совершенно безразлично, во что она одета. Она одевалась в зависимости от погоды. Здесь же одежда была неким символом особого положения.

«И это станет теперь моей жизнью», — думала Лили, расхаживая от окна к кровати. Она подняла подол ночной рубашки и осмотрела его. Долли провела весь вечер, укорачивая рубашку, для чего нужно было отпороть оборки, подрезать подол и снова пришить оборки. Какая все-таки Долли добрая, ведь эту работу Лили могла бы сделать и сама. Но когда она сказала об этом Долли, та снова назвала ее смешной, и они долго и беспричинно смеялись. Долли объяснила, что, не найдя в ее сумке ночной рубашки, она решила укоротить эту, ведь не может же она позволить, чтобы ее светлость запуталась в подоле и, упав, сломала себе шею.

Кто-то постучал в дверь. Неужели это опять Долли? Эта девочка совсем не имеет времени для себя.

— Войдите! — крикнула Лили.

Но это была не Долли. То был Невиль в великолепном длинном парчовом голубом халате. А ведь он, оказывается, заглядывал в ее комнату днем, когда она спала. Вспомнив их ночь любви, Лили закусила губу. Мысль о том, что эта спальня предназначалась для брачной ночи с другой, отозвалась в ее сердце болью.

— Лили, — обратился он к ней, — у тебя есть все, что нужно?

Лили кивнула.

— С тобой все в порядке? — Он внимательно посмотрел на нее.

Лили снова кивнула.

— Сегодня у тебя был трудный день, — сказал Невиль. — Возможно, завтра станет легче.

— Ты любишь ее? — не сдержавшись, выпалила она.

Лили смотрела на него, жалея, что не смогла удержаться от этого вопроса. Она знала, что почувствует боль, если он ответит «да». Все то время, пока она была у партизан, Лили жила надеждой, что в один прекрасный день вернется к человеку, в браке с которым она состояла; он же тем временем ухаживал за другой женщиной и, возможно, даже любил ее. Все то время, пока она с таким трудом добиралась до него, согревая себя мыслью о встрече с ним, он готовился к свадьбе с другой женщиной.

Заложив руки за спину, он ответил охрипшим голосом:

— Мы выросли вместе. Она жила в нашем доме. Ее мать вышла замуж за моего дядю, брата отца, а Лорен была ребенком от предыдущего брака. С самого детства нас предназначали друг для друга. Она всегда мне очень нравилась. После моего возвращения из армии мы должны были пожениться, что само собой разумелось.

— Значит, ты был связан обещанием, когда женился на мне?

— Нет, — ответил он. — Не совсем так. Я восстал против того, что кто-либо вмешивается в мою жизнь. Даже мы, привилегированные аристократы, позволяем себе такое. Я посоветовал ей не ждать меня.

— Значит, я стала частью твоего бунта? — спросила она, сознавая, каким чудовищным оскорблением для родственников и всего окружения явилась его женитьба на дочери сержанта.

— Нет, Лили, — ответил он, нахмурившись. — Я женился на тебе, потому что так было надо, потому что я обещал твоему отцу сделать это. И еще потому, что я сам этого хотел.

Да. Это правда. Она не должна думать, что он поступил цинично. Он женился на ней, потому что был добрым и благородным человеком. И потому что сам этого хотел. Но какое это имеет значение?

— Но все это время она продолжала нравиться тебе? — спросила она.

— Да, Лили.

От Лили не ускользнуло, что он боится ответить прямо на ее вопрос, любит ли он женщину по имени Лорен. Неужели он считает, что совершил ужасную ошибку, женившись на ней под влиянием порыва?

— И сегодня ты бы женился на ней?

— Да, — ответил он, не отводя взгляда. — Я знаю ее всю свою жизнь, Лили. Она ждала меня. Мой отец умер, и я должен взять на себя все его обязанности. Одна из них — жениться, ввести в дом графиню. У нас должны быть дети, и в частности наследник. С жизнью бунтовщика покончено. К тому же ты погибла.

— И ты никому не рассказал обо мне.

Лили отвернулась, теребя в руках тяжелую парчу кроватного полога. Такой материи она никогда в жизни не видела. Лили пожалела, что не осталась в Португалии. Она не знает, что бы там делала, но лучше бы ей не приезжать сюда. Возможно, она просто цеплялась за свою мечту...

— Лили, — начал Невиль, словно прочитав ее мысли, — в душе я глубоко скорбел по тебе. Я так рад, что ты выжила. Поверь мне, дорогая.

Да, он был добрым человеком. Он всегда относился к ней с нежностью и заботой, даже когда она была еще ребенком. Конечно, он не желал ей смерти, хотя тем, что она уцелела, был нарушен плавный ход его жизни.

— Я не рассказывал о тебе вовсе не потому, что забыл тебя и собирался жениться. Я все время помнил тебя. Пожалуйста, поверь мне.

Она верила. Невиль ее помнил. Он скорбел по ней. Но если бы умер он, она бы помнила его всю оставшуюся жизнь. Она бы никогда... Она бы не смогла... Но можно ли говорить об этом с такой уверенностью? Кто она такая, чтобы судить его? К тому же между ними огромная разница: он граф Килбурн, она простолюдинка по имени Лили Дойл.

— Я... — Лили сглотнула. — Ты ведь знаешь, что произошло со мной в Испании? Ты отдаешь себе в этом отчет?

Продолжая вертеть в руках кисти кроватного полога, Лили чувствовала на себе его пристальный взгляд.

— Это был один мужчина, Лили? — спросил он. — Или много?

— Один. Мануэль, их главарь. Маленький, подвижный, темноволосый красавец, он командовал отрядом партизан, действуя обаянием, служа примером бесстрашия и лишь иногда прибегая к запугиванию. Я изменила тебе.

— Это было изнасилование, — проговорил он хрипло.

— Я... я не оказывала сопротивления. Я бесконечное число раз отказывала ему и была готова и дальше стоять на своем, но когда дошло до дела, я не сопротивлялась. — Она до сих пор чувствовала себя виноватой в том, что не дала ему должного отпора, и это тяжким грузом лежало на ее совести.

— Посмотри на меня, Лили, — сказал Невиль спокойным властным голосом, каким говорил, будучи майором. Она с неохотой посмотрела ему в глаза. — Почему ты не сопротивлялась?

— Там были и французские пленные... — начала она, и дыхание ее участилось, когда она вспомнила, что сделали с ними. — Потому что я боялась. Я так боялась. Потому что я трусиха.

— Лили, — продолжал он тем же властным тоном. Его глаза неотрывно смотрели в ее глаза, не позволяя отвести взгляд. Он внезапно снова стал для нее командиром, а не мужем. — Это было изнасилование. Ты вовсе не трусиха. Долг солдата выжить в любой обстановке, а ты была не только дочерью солдата, но и солдатской женой. Ни о какой трусости не может быть и речи. Тебя изнасиловали. Это не измена. Измена происходит с обоюдного согласия.