Сорванная маска - Саманта Шеннон

Я осеклась, мечтая провалиться сквозь землю. Заодно пусть рухнет потолок и меня погребет под обломками.

– Надеюсь, ты пришла не обсуждать специфику моей анатомии, – бесстрастно произнес рефаит.

– Конечно нет. – Собрав крупицы смелости в кулак, я наконец решилась: – Хочу извиниться за сегодняшний инцидент. Прости, что сорвалась, прости за оскорбления. Мне очень стыдно.

Арктур повернулся и откинулся на подушки:

– Не извиняйся. Я действительно навлек на тебя множество бед.

– Ничего подобного. Не твоя вина, что меня заточили в каземат, а Вэнс казнила отца. Я жутко устала, поэтому и сорвалась. Прости.

Арктур подвинулся, приглашая меня сесть, и положил книгу в стопку, высившуюся на прикроватной тумбочке. Я робко устроилась на краешке кровати и плотнее закуталась в кардиган. В спальне рефаита было холоднее, чем в моей.

– Ты прав. В шахты я полезла только из желания доказать самой себе, что со мной еще не все потеряно. Полезла, совершенно не задумываясь, что тем самым ставлю тебя под угрозу, ведь ты не бросил бы меня ни при каком раскладе. – Наши взгляды встретились. – Я не кривила душой по поводу своих планов, но и упустить такой шанс тоже не могла. Впредь не буду давать обещаний, которые не собираюсь выполнять.

– Никто не упрекал тебя в умышленном обмане, – глухо откликнулся рефаит.

– Знаю. – Под его пристальным взглядом я запустила пальцы в свалявшиеся кудри. – Прости, что иногда спускаю на тебя всех собак. Но, справедливости ради, не ты первый, не ты последний. Всем моим друзьям досталось. Элиза говорит, я полностью оправдываю свое имя: книжная страничка на вид мягкая, а вот края у нее острые[30].

– Хм… И порезы от бумаги недолго болят.

– Почему ты все это терпишь? – Мой голос упал до шепота. – Ведь я не Нашира. Ты не обязан сносить мои выходки.

– Просто мне хорошо знаком твой гнев. Когда терзают твою плоть, в душе происходит надлом. Ты теряешь самого себя. И малейшие претензии в свой адрес воспринимаешь как посягательства на личность. Поэтому инстинктивно обороняешься.

С глаз словно упала пелена. Всякий раз, когда Арктур пытался проявить заботу, часть меня моментально зверела. Часть, зародившаяся в каземате под пытками.

– А кроме того, я очень боюсь тебя потерять. Боюсь, как никогда прежде, – почти ласково сообщил Арктур. – Не удивлюсь, если именно страх вынудил меня чинить тебе препоны.

Он пытался помешать моей капитуляции, а я в ответ взяла его на мушку.

– Страх – вернее, мой страх – не должен служить препятствием. Ты вольна поступать, как тебе заблагорассудится.

– Давай мириться, – выдержав его взгляд, произнесла я. – Ты меня прощаешь?

– Только если ты простишь мой страх.

– Договорились.

В комнате воцарилось молчание. Я чувствовала: пора уходить. Возвращаться в постель и ворочаться до изнеможения. Однако с губ сорвалось:

– Никак не могу уснуть. Не возражаешь, если я переночую здесь? – В горле запершило, мне не сразу удалось продолжить. – Постоянно чудится, что меня снова приковали цепями. И вокруг никого.

Арктур скользнул по мне горящим взглядом и, после томительной паузы, сдвинулся, освобождая левую половину кровати.

– Располагайся.

– Уверен?

– Конечно.

Не дав себе опомниться (и передумать!), я устроилась рядом. Рефаит снова взялся за книгу. Удостоверившись, что мне удобно, он потянулся к выключателю, но я остановила его со словами:

– Не волнуйся. Мне свет не мешает.

– У меня свои приборы ночного видения. – Арктур выразительно потер веки. – Но если тебе некомфортно в темноте, лампу можно оставить.

– Нет, выключай. От фобий надо избавляться.

Раздался щелчок, и комната погрузилась во мрак. У меня моментально перехватило дыхание.

– Что читаешь? – спросила я в надежде хоть как-то отвлечься.

– Стихи. – Арктур перевернул страницу. – А ты любишь читать, Пейдж?

– В свое время увлекалась страшилками, плюс бабушка с дедом постоянно рассказывали сказки, но сидеть целыми днями над книгами вообще не мое. Терпения не хватает.

– Просто ты не нашла «своего» автора, но рано или поздно это случится.

– Жду не дождусь, – улыбнулась я.

Раньше его присутствие успокаивало, но сейчас сердце норовило выскочить из груди – и отнюдь не из-за тревоги.

Тишину нарушал только шелест страниц. Банальный звук вытеснил чувство одиночества. Мною уже овладела приятная дремота, как вдруг Арктур произнес:

– Помнишь, я говорил, что золотая пуповина связала нас, поскольку мы неоднократно спасали друг друга?

– Помню, – сонно пробормотала я, не сразу сообразив, о чем речь. – А еще ты говорил, что сомневаешься.

– Пуповина – тайна за семью печатями. Древняя легенда о нити, объединяющей преданные души. Насколько мне известно, другие рефаиты ею не обладают.

– Мм… любопытно. Получается, мы с тобой единственные?

– Получается, – повторил Арктур. – Пейдж, я утаил от тебя кое-какую деталь.

Сон как рукой сняло. Я вся обратилась в слух, однако Арктур молчал как рыба.

– Ну, не тяни! – вырвалось у меня.

– Извини, я дал обет молчания.

– Не хочу тебя расстраивать, но ты не монах, а на дворе не двенадцатый век.

– Такие обеты – не только монашеская прерогатива.

– Тебе виднее. – Поерзав, я выпросталась из-под многослойного кокона покрывал. – Если секретом нельзя поделиться, зачем его вообще упоминать?

– Ты сама докопаешься до сути. Ты сообразительная и рано или поздно соберешь разрозненные фрагменты пазла. Когда это случится, знай: я хранил тайну не по своей воле. И впредь между нами не возникнет никаких недомолвок.

– Ладно, – буркнула я.

Настаивать не имело смысла. Арктур вообще не любил откровенничать. Я подсунула сложенную вдвое подушку под голову, чтобы не уснуть. Потерплю, сейчас есть дела поважнее.

– Ты так долго не доверял мне в колонии. Почему потом поменял мнение?

– Когда Нашира ударила меня, ты отправилась за мной в часовню. Проявила сочувствие. А там, где сочувствие, нет места предательству.

Наследная правительница заставила жениха приветствовать ее на коленях. Спустя столько времени меня наконец осенило: он такой же пленник.

– И часто она поднимала на тебя руку?

– По мере необходимости, чтобы не расслаблялся, – бесстрастно откликнулся рефаит. – Наш союз перерос в самое настоящее противостояние. Нашира не сомневалась, что когда-нибудь выбьет из меня революционную дурь, переманит на свою сторону и заставит возжелать ее. Два столетия она пыталась сломить мое сопротивление. Наверное, у сборщиков это в крови.

Точнее не скажешь. Джексон тоже считал, что способен подчинить любого – без разницы, живого или мертвого.

Если бы не сонливость, я бы никогда не сморозила такую глупость, но усталость заглушила голос разума.

– Вы с Тирабелл встречались. А почему разошлись? – (Золотая пуповина ощутимо напряглась.) – Прости, не хотела совать нос не в свое дело.

– Я неоднократно копался в твоих воспоминаниях. Настал твой черед.

Я приподнялась на подушке. Сновидения вились надо мной, как птицы над гнездом, но