Такой смешной король! Повесть третья: Капкан - Ахто Леви

На следующее утро, когда сотрудник коричневого коттеджа на Новой улице, еще сонный, отправился в гараж и обнаружил там «мерседес», он не смог осмыслить факт присутствия ключей, торчавших в замке дверцы. Забыл Алфред? Сотрудник представил ключи начальству. Прождав напрасно Алфреда два дня, начальство решило, что благоразумно доставить ключи Алфреду домой, и направили сотрудника на Малую Гавань.

Долго стучал сотрудник в желтую дверь на втором этаже — не достучался. Три дня приходил сотрудник. Тогда дверь сломали. Здесь пришлось убедиться, что Алфред по этому адресу больше не живет. А где? Куда переехал? О том никаких сообщений не сделал и не оставил даже записочки, не то чтобы какого-нибудь списка…

Сильно обиделись на Алфреда люди в коричневом коттедже: какая невоспитанность!

Глава VIII

Мир был очарователен в этот час. Белая тишина на земле, черное, усыпанное золотыми точками небо и большое бледно-желтое колесо, осветившее прозрачный ночной воздух, которым так легко дышалось Королю. Но вот и они, о которых рассказывал ему Калитко, существующие везде, видимые и невидимые тени.

Король стоял и смотрел на кусты можжевельника, от них на снегу стелились тени. Они тянулись, словно гоняясь друг за другом, догоняя тут и там другие кусты, от которых тоже отбегали тени, и действительно, как и объяснил Калитко, они играли в догонялку при свете луны; где-то здесь же, наверное, присутствовали тени Лисы и Совы. Но если даже их не было — мир теней ожил и заиграл-развеселился в вечерней прохладной красоте.

Королю представлялось, что он филин и взлетел высоко, чтобы взглянуть вниз на оба хутора Ару вместе с их пристройками, окруженные можжевеловыми рощами и старой мельницей между ними. Сверху они выглядели как нарисованные на рождественской открытке разноцветными красками: бело-снежные крыши на домах с желтыми глазницами окон. И летал Король-филин в красоте ночной, кружил над лесом и восхищался природой — как прекрасен мир! Как хорошо летать! Как хорошо быть филином! Вдруг чья-то тень в пространстве вернула его память в сосняк, где с вытянутым изо рта длинным языком в лунном освещении на сосновой ветке висел одиноко Векшель, поворачиваемый из стороны в сторону слабым ветерком… Филин опустился на землю и, став опять Королем, побежал по дорожке, ведущей к усадьбам Ару. Скоро дорожка раздвоилась. Королю куда? Направо или налево? Он повернул направо — на Малый Ару.

Эха и Усатый Таракан всегда рады высочайшему гостю. Сейчас они заняты делом, как обычно, когда бы Его Величество ни изволило здесь очутиться. В данное, позднее для городского жителя время Эха варила клецки. В такой час клецки уже не едят, но кто говорит, что их сейчас же необходимо съесть? Усатый Таракан при свете керосиновой лампы возился с сапожными колодками, на столике перед ним дратва, крючки, прочие сапожные инструменты. Королю нравилось, что Усатый Таракан сам лично чинит свою обувь. Ведь и он, хотя и король, тоже это умеет, и Алфред… Правда, Алфред умел все.

Конечно же так уж заведено везде на Островной Земле, что гость первым делом должен рассказать новости: что повидал в мире, где побывал? Нет, не мог Король не рассказать своим друзьям, как они с товарищем нашли в лесу повешенного.

Новость произвела впечатление: у плиты раздался такой привычный возглас: «Иссанд Юмаль!» Усатый Таракан даже отставил колодки, зашевелились его усы — весь внимание.

Они попросили еще раз подробно рассказать, как все было. И он повторил: работали с товарищем-полуверником из русских на Кури-Мури, рубили поросль. Потом Старая Хильда послала сосновые шишки собирать, обещала дать перловой крупы…

— Откуда у нее перловка-то! — не утерпела Эха. — Она же ячмень целиком на муку смолола… на Вальялаской мельнице.

Король признался, что насчет крупы не знает, потому что заработанную провизию они не взяли. Так вот, послала их Хильда за шишками. Дурачились, конечно, в снегу и вдруг увидели…

— Главное, его уже раньше вешали… и топили, — закончил Король. Пришлось разъяснить насчет «раньше». Он рассказал про Векшеля в воде у острова Лаямадала с веревкой на шее.

— А еще раньше он в лоханке валялся и смотрел оттуда.

Тут уж, конечно, никому ничего невозможно было понять.

— Калитко так нарисовал, — объяснил Король, уплетая клецки, оказавшиеся будто бы случайно на столе перед его носом. — Калитко рисует будущее, — говорил он удивленной аудитории, — не то, что Заморский, у которого единственно «Истерия» и ничего не понятно… Кусающиеся коровы! Для чего они? Пограничник тоже спрашивал: при чем тут коровы?

— Ни при чем, — согласился Усатый Таракан. Эха лишь смеялась. — Они, собственно, откуда? Эти… Заморский… Пограничник?

Ну и бестолковые вопросы задают иногда взрослые! Как откуда?

— Из России, разумеется.

Откуда же еще берутся русские?! Так и немцы появились из Германии, а эстонцы в Эстонии зарождаются. Что же тут непонятного? Островитяне потому и островитяне, что на Острове живут, а негры потому негры, что в Африке. Чтобы разобраться в таких простых вещах, вовсе не обязательно ходить в школу.

— Но глаза он уже загрунтовал, — рассказывал Король с набитым ртом как-то нечетко, все-таки трудно говорить с клецкой во рту. — Он сначала нарисует, а потом загрунтует.

— Наверно, не хватает холста, — высказался Усатый Таракан, ставший серьезным, задумчивым. Король чуть не подавился:

— Правда! Как ты угадал? Калитко говорил, что хорошего холста негде взять. Иван предлагал достать старые простыни, а Калитко сказал, что и новые — не холст. А нас с Иваном они чиграшами называют… «Вы здесь, чиграши?» «Живы-здоровы, чиграши?» А что такое «чиграш» — сам Иван толком не знает.

Про повешенного они словно забыли. Но Король вспомнил, что встретили еще и военных, что Иван считает, будто это были энкаведешники. Усатый Таракан, по-прежнему задумавшись, сказал, обращаясь к Эха, что, вероятно, эти военные разыскивают Рууди, который единственно разве у Терезы и может скрываться в Розвальнях, больше негде, хотя… Вряд ли они здесь задержались, тем более, если уже рыщут военные.

— Ушли, конечно, — подумал вслух Усатый Таракан, — уже в другом месте где-нибудь эти хищники…

Королю сказанное Мартином, откровенно говоря, ничего не объяснило. Но расспрашивать не в его правилах. Про Ниргит все же не удержался.

— Что-то давно, — Король зевнул безразлично, — ни Сесси, ни Ниргит не видно…

И опять зевнул эдак равнодушно: дескать, вспомнилось случайно.

Мартин взглянул на него внимательно и молча занялся сапожными инструментами. Эха протараторила скороговоркой, что перед самым, мол, фронтом девочки собирались на материк, а с ними и Антс и Калев, что сейчас им даже лучше где-нибудь там, пока война не закончится. Королю оставалось думать, что «материк» — укромное место, где хорошо жить, как на Земле Мулги, про которую уже давно не насвистывает дед Юхан, но не потому, что на Земле Мулги жизнь стала плохой, как она стала скверной повсюду, где шла война…

Протараторила Эха свою сказку про материк и собралась скотину на ночь устраивать: поросенку захватила ведро с болтанкой из муки и отрубей. А что делать Королю? Кому в чем помочь?

Мартин, Усатый Таракан, посоветовал ему взобраться на свое место, «мохнатых» встречать. Король, было дело, рассказывал про друзей с носами Микки-Мауса из страны сновидений. «На свое место» означало залезть на сохнувшие под кухонным потолком доски, которые предназначены для хозяйских нужд. Король вспомнил: точно так же сушились доски в производственном доме Алфреда; к стене пристроены брусы — лапы, на них в два ряда уложены доски, они здесь долго равномерно высыхали.

Спать на досках превосходно. Внизу люди могут при свете лампы делом заниматься, а ему это не мешает, и он не мешает никому. Бывало, вслушивался в разговоры внизу, пока не засыпал.

Вот и теперь: взял он свою подушку, одеяло и шубу (принимал от Мартина уже наверху), взобрался на стоявший в углу кухни как раз под досками сундук, с него — наверх, здесь устроил свою постель, и скоро пришли к нему гости — три маленьких мохнатеньких существа с носами Микки-Мауса, его старые знакомые: Ник, Нак и Нарр.

Опять он с ними играл в прятки, и опять они ему дерзили, задирались и твердили, что они и есть его настоящие друзья, потому они не должны его оставить, поскольку именно они олицетворяют добро. Но его Величество рассердился на них за то, что бесконечно его преследуют какие-то олицетворения, он стал их ругать, обзывать, они, наконец, обиделись и ушли.

Когда Ник, Нак и Нарр ушли, в доме все уже спали. Луна через окно освещала кухню, внизу где-то царапалась мышь — и куда ей-то надо? За печью два сверчка устроили соревнование игры на собственных ножках. Впрочем, они зря старались: Его Величество тоже уже спал, и некому было оценить их музыку.