Обманщики. Пустой сосуд (СИ) - Иорданская Дарья Алексеевна

2 Айди — обращение к дочери любого значимого для племени человека. В случае с дочерью вождя можно перевести как «княжна»

Глава 8

В которой свершаются добрые дела и воздаются по заслугам дурные (продолжение)

Первым Шен увидел свет, очень странно падающий: словно через тонкий слой воды или же драгоценную джуёсскую органзи. Шевельнувшись, он обнаружил, что связан, хуже того — скован, и что у него болит голова. Руки у него были за спиной, поэтому пришлось неловко, ужом отползать к стене, к которой тянулась длинная цепь. Привалившись к стене плечом, Шен, закусив от боли губу, подергал кольцо. Оно не поддалось, крепко вделанное в камень. Только цепь загремела, заставив Шена содрогнуться и затаиться. Но ничего не произошло. Приказав себе успокоиться, Шен огляделся.

Он находился в пещере, вырубленной в сероватом камне. Ей придали вид просторной залы, даже украсили колоннами с резьбой. Кое-где на стенах сохранились следы росписей, безнадежно выцветшие. Единственным ярким пятном было алое шелковое полотнище в дальнем конце залы. Оно шевельнулось, точно потревоженное сквозняком, а потом в залу скользнула молодая женщина.

Шену встречалось немало красавиц. В столичном Пионовом квартале можно было увидеть женщин, отличающихся прелестью небесных фей. Зачастую благодаря краскам для лица, нарядам и украшениям, но это ничуть не умаляло их красоты. Вошедшая была прекрасна сама по себе, и Шен прежде не встречал ничего подобного. Она ступала изящно, босыми ногами, под звон единственного своего украшения: браслета на щиколотке. Огромные глаза — пара абрикосовых косточек — смотрели ясно, с живым любопытством. Простой алый наряд оттенял ее смуглую, золотистую кожу, а длинные волосы казались густым черным шелком. Когда девушка подошла совсем близко, Шен уловил ароматы сандала и корицы, довольно необычные для женщины. Красавица Карраски предпочла бы пион или розу.

Присев рядом, девушка залопотала на своем языке. Шен ни слова не понял, но улыбнулся ободряюще. Девушка выглядела совсем юной, и в ней не ощущалось коварства или злобы. Шен не сомневался, что сможет уболтать ее. Девушка в скором времени его отпустит. Пусть они и не могли поговорить, но Шен всегда полагался на свое обаяние, и оно его редко подводило. Сперва он показал жестами, что кожаные ремни слишком сильно сдавили запястья, а цепь слишком тяжелая. Девушка села на пятки, потом вскочила и умчалась куда-то. Спустя пару мгновений она вернулась с чашкой воды.

Пить не слишком хотелось, но Шен все же сделал глоток и повторил свою пантомиму. Девушка разглядывала его около минуты, убежала и вернулась с меховым плащом. После третьей попытки она просто села, скрестив ноги и глядя на Шена с живым любопытством.

— Дура! — в сердцах высказался мужчина. — Сними ремни! У меня болят руки!

Девушка улыбнулась очаровательно, обезоруживающе и — непонимающе. Шен едва не застонал. Он поменял немного позу, позвенел цепью — это все так же не вызвало сочувствия — и устало прикрыл глаза. Девушка посидела немного и ушла, послышались шорох ее одежд и звон браслета.

Шен, должно быть, задремал. Очнулся он от легкого прикосновения. Прелестница вновь села очень близко, так что можно было в подробностях рассмотреть ее лицо — ни единого изъяна. Освободив Шену одну руку, девушка подвинула ближе блюдо с лепешками и жестами показала, что это нужно съесть. В этот раз Шен не стал отказываться.

Пока он ел, девушка сидела близко и разглядывала его с любопытством и какой-то детской наивностью.

— Как тебя зовут?

Девушка взмахнула пушистыми длинными ресницами. Шен вздохнул и ткнул себя в грудь.

— Шен Шен. Ты? — и он указал на девушку.

Та снова взмахнула ресницами, прелестная дурочка. Пришлось повторить еще дважды, прежде чем девушка наконец поняла. Приложив руку к высокой груди, затянутой алым шелком, она проговорила старательно:

— Кала-ана.

— Прелестное имя.

Девушка быстро закивала.

— Поможешь отсюда выбраться, Кала-ана?

Девушка снова закивала, широко улыбаясь. Однако же, досадно, что она не понимала ни слова.

Главарь посмотрел на Лин с легкой тенью любопытства, а потом вдруг схватил ее за плечи и прижал к себе. Лицо его исказилось от боли, но казалось, боль эта ему нравилась.

— Что ты можешь такого сделать, маленькая глупышка?

Так близко от язв вонь была совсем невыносима. Все же, переборов тошноту, Лин смогла сказать:

— Я… ученица… лекаря… я знаю… как… это… вылечить…

Главарь чуть отстранился, разглядывая ее. Смотрел с любопытством, и Лин чувствовала себя насекомым, которому дурной мальчишка собирается оторвать крылья.

— Хорошо, — сказал он наконец. — Как ты это сделаешь?

— У меня при себе есть травы. Нужен жир, чтобы сделать мазь.

Главарь рассматривал ее еще какое-то время, потом толкнул на постель и, небрежно запахнув рубаху, подозвал одного из своих приближенных — из числа тех, кому не позволено было пить.

— Принеси миску жира. И тавро. Если эта малышка будет вести себя глупо, придется ее пометить.

Лин содрогнулась.

Вернувшись к постели, главарь развалился на ней, подперев щеку рукой и разглядывая Лин. Холодок от этого взгляда бежал по коже.

— Как ты собираешься вылечить болезнь, о которой не знают мои лекари?

— Ее давно уже лечат в Хункасэ, — Лин вздернула подбородок, пытаясь спрятать страх за бравадой. — Мой наставник научил меня всему. После лечения даже шрамов не останется.

Наставник в самом деле рассказывал ей, как лечить песчаную лихоманку. В Хункасэ едва ли можно было встретить ею заразившихся, но наставнику приходилось лечить людей, пока он жил на юге. Это была непростая задача, требовалось немало трав, порошков и притираний, целебные ванны и пилюли, и все перечисленное отнюдь не гарантировало излечения. Об этом Лин, конечно же, умолчала, стараясь держаться уверенно, даже самоуверенно. Не дать главарю ни малейшего повода усомниться в ее знаниях и способностях.

Когда принесли жир, она подвязала рукава и, выложив пакетики с порошками на стол, начала смешивать мазь. Снотворное Лин отложила отдельно, надеясь воспользоваться, когда подвернется случай.

— Почему ты не читаешь заговоры?

Лин обернулась через плечо. Главарь продолжал на нее смотреть с интересом, но чуть поумерил свою плотоядность.

— Неудивительно, что ваши лекари ничего не могут поделать, — покачала головой Лин. — Вас лечат заговорами и бормотанием.

Она ниже склонилась над чашей с жиром, отмеряя порошки. Какой у мази будет эффект, Лин даже не подозревала, знала только, что будет больно — таково свойство страшных гнойных язв, оставленных на теле песчаной лихоманкой. Больные, принимающие целебные ванны, по словам мастера, «кричали, как резаные». Поэтому снотворное в вино Лин добавила, уже не таясь.

— Лечение причиняет боль. Это поможет ее уменьшить. Выпейте, а я нанесу мазь на ваши язвы.

Глядя на Лин с очень неприятной настороженностью, главарь подошел, понюхал вино — снадобье, конечно же, ничем не пахло — и после кратких раздумий сделал глоток. Увы, ни одно снотворное не действует мгновенно. Только в сказках чары погружают людей в сон после первого же касания.

— Будет больно сперва, лекарство сразу не подействует. Я помогу вам снять рубашку. Сядьте.

Главарь опустился на складной табурет, глядя на Лин снизу вверх. Не в первый раз она подивилась тому, как скверно сочетаются его прекрасное лицо и грубая жестокость. Или же язвы на теле, а не лицо, были отражением его натуры?

Когда девушка начала наносить мазь, мужчина даже не дрогнул, хотя Лин знала, что боль должна быть сильной. Он сидел, прихлебывая вино, и продолжал смотреть на нее снизу вверх. А потом вдруг схватил ее за шею больно, нагнул к себе и поцеловал. Лин замутило от страха и отвращения. Отстранившись, мужчина прикусил ей губу, больно, до крови, и улыбнулся.

— Теперь тебе тоже больно, маленькая моя. И будет еще больнее.