Белая ель - Вера Камша

Женщина натянула меховые рукавицы и второй раз за ночь покинула спальню. На этот раз навсегда.

Судьба, ударив наотмашь, сменила гнев на милость, ни на дворе, ни у конюшен никого не было, а ворота, стерегущиеся нечисти алаты, оставили открытыми. И от суеверий бывает польза. Никем незамеченная, Аполка перешла мост и ступила на сплетенную из качающихся теней тропу. Страшно ей не было, чего бояться тому, кто потерял все, кроме мести? Зачем, ну зачем Миклош лгал? Агарийские наследницы знают свой долг, она б без лишних слов приняла выбранного родными жениха, но алат заставил себя полюбить, а потом швырнул эту любовь в хлев!

Из омута горечи Аполку вырвал тележный скрип и стук копыт. Кто-то ехал в сторону Яблонь. Нужно успеть! И жена Матяша успела. По тракту неспешно ползла повозка с бочками, за которой трусила беспородная собачонка. Пегая, длинногривая кобыла словно спала на ходу, возница, молодой круглолицый парень в щегольской шляпе, тоже клевал носом, рядом примостилась грудастая крестьянка средних лет в вышитом полушубке, а на бочках развалился черноусый здоровяк.

Аполка закричала, и ее услышали. Баба ткнула возницу в бок, тот шевельнул поводьями, лошадка остановилась, уютно поведя ушами, отчаянно завиляла хвостом подбежавшая собачонка. Дочь герцога никогда не ездила на крестьянских телегах, но это было лучше, чем идти пешком. Аполка приняла протянутую руку и в мгновенье ока оказалась наверху рядом с черноусым. Тот равнодушно откинулся на спину, парень лениво шевельнул рукой, кобылка тряхнуло гривой и мерно затрусила навстречу выплывшему из туч лунному огрызку.

Глава 2

— Гици, — донеслось сквозь дверь и сон, — гици, тут… Беда, вроде!

Зашевелился, осторожно разжимая объятия Пал, но Барболка уже проснулась и села, обхватив коленки. Ночь и не думала кончатся, в окна хлестал нешуточный дождь. Зиме — конец, но в эту пору по Алати лучше не ездить, завалит и не заметишь.

Пал уже вставал, Барболка вскочила, принялась помогать. Сперва муж от ее заботы терялся, теперь они оба привыкли. Пал вышел первым, Барболка наскоро натянула юбки, косы заплетать не стало, не до того, выбежала из спальни. Пал слушал Иштвана. Рядом стоял Янчи, мокрый, как утопленник.

— … не поверили, думали, перепил Мати-то, но пошли поглядеть. Точно, нет господарки! Оделась да ушла. Мы — в погоню. За мостом следы были, к тракту она бежала, а дальше, как кошка слизала, а тут дождь еще. Вечер ясный был, а тут, как из ведра.

— Миклош что говорит?

— Да не знает он ничего. Спал, насилу разбудили, а к малому господарка не ходила. Вица б с Маргит заметили.

Пал потер переносицу, Барболка знала эту его привычку. Сейчас скажет седлать коней.

— Ума не приложу, что на нее накатило, — Миклош Мекчеи, краше в гроб кладут, стоял на пороге, — вечером человек человеком была. Может, Барболка чего приметила.

— Ничего, — Барболка для вящей убедительности тряхнула головой, — про рябину мы говорили, про охотников. Аполка веселая была, домой не хотела.

— Не хотела, а ушла, — пробормотал Пал, — ладно, дождь не дождь, а искать надо. От собак толку мало, но все равно взять надо…

Барболка знала, что это за «все равно», если Аполку засыпало хоть снегом, хоть камнями, псы почуют. Да и хозяев предупредят, если склон ненадежный или по дороге кто-то не тот встретится. Ледяная Ночка давно миновала, до Березовой далеко, нечисти удержу нет

— Барболка, — Пал взял руки жены в свои, — ты иди, досыпай. Нечего зря свечки жечь.

— Хорошо, — ужасно захотелось зареветь и повиснуть на шее у мужа, но Барболка сдержалась, не до нее, — я лягу.

— Вот прямо сейчас и ложись, — распорядился Пал и вышел, опираясь на руку Иштвана. Охотнички Боговы, да разве в эдакой круговерти чего найдешь?! Самим бы не пропасть.

Во дворе грохнул колокол, что-то громко заорал Иштван, недовольно залаяли собаки. Барболка тихонько вернулась в спальню, но не легла, а села у окна. Мешать она не станет, но разве тут уснешь.

Внизу метались, сражаясь с дождем и темнотой факелы, затем выстроились в цепочку, рыжей живой нитью потянулись в темноту и исчезли, оставив Сакаци во власти дождя и ночи.

— Мяу!

Охотники Боговы, это еще откуда? На кровати, поджав ножки и капризно отставив губу, сидела девчонка с ландышевой поляны.

— Мяу! — сказала она и засмеялась.

— Ты откуда? — нерешительно спросила Барболка.

— Из башни, — заявила голышка, поправляя жемчужное ожерелье, которым можно было дважды обвязать ее вокруг пояса, — все ушли… скучно… И ты скучная. Давай танцевать!

— Не до танцев нам, — вздохнула Барболка, — у нас Аполка ушла.

— И пусть, — засмеялась девчонка, — глупая она… Как дым... Как сухие листья… Они не летят, их несет. Крыльев нет, жизни нет, ничего нет… Не надо на них смотреть, не надо их ловить…

Почему она так? Она же Аполку не знает! Жена Миклоша такая добрая, так любит мужа и сына.

— Любовь — ветер, нелюбовь — дым, — теперь девчонка стояла на подоконнике спиной к ночи и качала головой, — не летаешь, не любишь, не пускаешь — не любишь, не видишь — не любишь!

О чем она? Почему дым? Аполка пропала, остальное неважно!

— И ты глупая, — девчонка склонила голову на плече, — не хочешь танцевать. А раньше хотела, помнишь?!

Ландыши, звезды, темная ель, звон родника и лучший сон в жизни.

— Пал, ты вернулся? Так скоро.

— Вернулся. Зачем гоняться за дымом? — седой господарь улыбнулся и притянул Барболку к себе, — мне нужна ты, а не улетевшие листья.

— Ты… ты видишь?!

— Тебя я всегда видел, — Пал подхватил жену на руки, его лицо было близко-близко. Родное, знакомое, любимое, но с шалыми живыми глазами, в которых дрожали голубые огоньки, — слепых больше, чем зрячих, но я вижу. И ты видишь... И Миклош, хоть и дышит дымом чужого костра.

Почему она забыла, как Пал красив? За делами это стало не так уж и важно, но как вышло, что он прозрел и где Аполка?!

— Не думай о ней, — горячие губы, сильные руки, дождевые капли в седых волосах, — не забывай о себе, счастье упустишь, не смотри лишь на себя, счастье задушишь. Радуйся, Барболка, радуйся…

— Пал, что я тобой! Это не ты! Не ты! Охотнички Боговы, кто ты? Покажись! Кто б ты ни был, покажись, каким есть!

Ветер, ветер и звезды с острыми синими лучами, смех колокольчиков, запах ландышей и калины. Крылатое создание встает на цыпочки, вскидывает тонкие руки, закидывает назад юную голову, смеется весело и призывно. Не понять, девушка или парень, а, может, сразу и то, и другое. В черных с просинью локонах голубеют цветы. Нет, не цветы, святые эсперы, только почему они голубые?