Испытатели - С Вишенков

Летчик взглянул вверх. Купол был цел. Парашют остановил падение и теперь бережно опускал испытателя на землю.

Неужели он потерял слух? Стефановский произнес несколько слов. Услышал слабый, но внятный голос. Значит, слух в порядке: просто после гула, свиста и воя самолета, вошедшего в пике, внезапно наступившая тишина обманула его. Что же стряслось? Он принял машину от техника в полном порядке.

Погода? Не сказать, чтобы идеальная, но и пожаловаться нельзя: на высоте семи-восьми тысяч метров ходили облака, изредка закрывая солнце. Но он не добрался до них. Летчик нормально взлетел, как десятки раз до этого, проводя обширную программу испытаний той же машины.

Мотор великолепно тянул, и двумя размашистыми кругами летчик быстро набрал заданную -- более шести тысяч метров -- высоту. Он не чувствовал кислородного голода, хотя был без маски: сказывалась постоянная тренировка.

Он сделал несколько пикирований, каждый раз наращивая скорость. Машина вела себя вполне хорошо. Оставалось последнее пике, самое ответственное. Нужно было испытать, как ведет себя самолет на определенной и весьма большой скорости пикирования. Летчик вернул потерянную высоту, выбрал ориентир и с работающим мотором ринулся вниз.

Стрелка указателя скорости быстро отсчитывала сотни километров, по мере того, как гул мотора, сливаясь с визгом рассекаемого воздуха, превращался в нестерпимый вой, стрелка замедляла свой бег. Ей уже с трудом давались десятикилометровые черточки. От огромной скорости и резкой перемены давления звенело в ушах. Стефановский чувствовал, что машина натянулась, как струна, что она дрожит и дышит, как человек, которому очень тяжело и страшно. Нужно набрать еще пять километров скорости -- и можно выходить из пике.

Летчик до отказа отжал ручку вперед. Дрожь самолета усилилась и передалась ему. Все вокруг содрогалось в мелком и частом ознобе. "Можно выводить", подумал летчик, но в этот момент сильный глухой удар потряс машину. Ее стало заносить в сторону, она уже не слушалась рулей. Потом он услышал треск. Это он вышиб своим телом борт самолета и вылетел наружу. Он очнулся в воздухе. Кругом, колыхаясь, падали обломки.

Внизу был фабричный поселок. Острое чувство обиды и бессилия охватило летчика. К чему должны пострадать люди, не имеющие никакого отношения к самолету? Он провожал взглядом эти кувыркающиеся куски, пока они не слились с серым фоном земли и не пропали из виду.

Тут он увидел, что его самого несет в озеро. Над самой водой он отцепился от парашюта и скользнул вниз, -- иначе набухший купол утащит его на дно. Озеро, однако, стало уходить в сторону.

Воздушное течение понесло его к берегу. Летчик подтянулся на лямках, развернулся по ветру и мягко шлепнулся оземь.

К нему уже бежали люди, прыгая по кочкам, неслась автомашина. Его сразу же успокоили: обломки упали на стадионе, и в лесу вокруг него никто не пострадал.

На душе стало легче. Он почувствовал, что все тело наливается тупой, ноющей болью. Хотелось лечь и забыться. Но было исключительно важно осмотреть обломки машины, чтобы дать правильное заключение об аварии.

Преодолевая боль, он поехал к месту падения машины. Около бесформенных остатков самолета толпился народ. Наперебой ему стали рассказывать подробности того, что он сам пережил. Какой-то старик, увидев ордена на груди летчика, громко сказал:

-- Ничего страшного! Машину новую скоро сделают, а такого орла не больно скоро.

Все стали звать летчика к себе домой -- отдохнуть, полежать, выпить чайку.

Стефановский почувствовал, что у него кружится голова, становилось все труднее стоять на ногах. Он взглянул на себя и ужаснулся: вместо одежды на нем были какие-то лохмотья. Сквозь эти лохмотья виднелось почерневшее от ушибов тело.

Его уложили в машину и повезли домой. Только уложили в постель, как раздался телефонный звонок.

Товарищ Ворошилов спрашивал о состоянии летчика, может ли он дойти до телефона.

Климентий Ефремович внимательно выслушал взволнованные слова летчика, задал несколько вопросов, пожелал поскорей выздороветь и отдохнуть.

Уже находясь на юге, летчик по радио услышал радостную весть.

Торжественно диктор читал указ Президиума Верховного Совета, и голос его слушал весь Советский Союз:

"За исключительные заслуги в деле испытания опытных образцов самолетов и проявленное при этом мужество и отвагу наградить летчика майора Стефановского Петра Михайловича орденом Ленина".

Летчик заканчивал лечение и отдых, торопился домой. Ценные испытательные материалы его последнего полета, когда от вибрации в воздухе на некоторой скорости развалился самолет, уже были использованы инженерами. Они искали и находили пути борьбы с вибрацией.

Майор Стефановский спешил, -- новый, улучшенный вариант этой машины был готов и ждал испытателя.

Надо было быстрее испытать и довести эту машину и вручить ее всем нашим летчикам. Ведь каждый летчик-испытатель живет одной заботой: чтобы его собратья, летчики-бойцы, всегда были хозяевами в небе.

Когда сзади человек...

Военный летчик-испытатель Долгов любил скорость. Он редко передвигается пешком: большей частью на автомобиле, мотоцикле или, на худой конец, на велосипеде.

Долгов неравнодушен к каждой новой машине, которую ему поручают испытать, но чаще всего он имеет дело со штурмовиками. Они атакуют внезапно, хотя на бреющем полете, в них хорошо чувствуется скорость, а Долгов ее любит.

Долгов -- очень строгий испытатель. Испытывая штурмовики и зная трудные условия их работы, он даже придирчив.

Новый двухместный штурмовик, стоя на земле, был очень красив и казался удобным. В воздухе же с первых полетов стало выясняться, что между его внешним видом и внутренними качествами -- значительная разница. Управление машиной было тяжелым, она была недостаточно послушна, мотор был не совсем по машине.

С каждым подъемом Долгов находил в ней новые "грехи". Над машиной надо было еще немало поработать.

Заводские инженеры захотели в этом убедиться сами, и вот в один из испытательных полетов (после некоторых переделок машины) в заднюю кабину стрелка сел инженер.

Делая на разных высотах площадки, Долгов добрался до такой, где сохранившаяся благодаря нагнетателю мощность мотора и пониженное сопротивление воздуха позволяли выжать из машины наибольшую скорость.

В тот самый момент, когда инженер заткнул уши на самой высокой ноте отчаянно взвывшего мотора, Долгов почувствовал, что самолет резко вздрогнул.

В следующую секунду он ощутил, что ручка управления, только что свободно двигавшаяся по его желанию во все стороны, внезапно оказалась зажатой с боков. Элероны перестали действовать.