Две Дианы - Александр Дюма

– Откуда же ждать препятствия более значительного, чем немилость или хотя бы только холодность короля?

– Со стороны герцогини Ангулемской, например, – ответил Арно.

– Что-то ты учуял, ищейка? – подошел к нему явно заинтересованный коннетабль.

– А на что же иное, по-вашему, ушли у меня минувшие две недели, монсеньор?

– Да, о тебе давненько не было слышно.

– Ну, вот видите! – подхватил гордо Арно. – А вы-то меня упрекали, что я слишком часто попадаю в донесения полицейских дозоров. Кажется, последние две недели я работал осмотрительно и бесшумно.

– Это верно, – подтвердил коннетабль, – и я немало удивлялся, что мне не приходится выручать тебя из узилищ, каналья. Ты ведь если не играешь, то пьянствуешь или если не дерешься, то развратничаешь.

– Но истинным героем последних двух недель был не я, монсеньор, а некий оруженосец нового капитана гвардии виконта д’Эксмеса по имени Мартен-Герр.

– Да, да, припоминаю, Мартен-Герр заменил Арно дю Тиля в рапортах, которые мне представляют каждый вечер.

– Кого недавно подобрал мертвецки пьяным дозор? – спросил Арно.

– Мартен-Герра.

– Кто подрался из-за шулерских игральных костей и пырнул шпагой самого красивого из жандармов французского короля?

– Опять же Мартен-Герр.

– Наконец, кого вчера накрыли на попытке похитить жену слесаря, мэтра Горжю?

– Все того же Мартен-Герра. Этот негодяй так и просится на виселицу. Должно быть, не большего стоит и его хозяин, виконт д’Эксмес, за которым я поручил тебе наблюдать; он вечно выгораживает и защищает своего оруженосца, уверяя, что нет человека более смирного и добропорядочного.

– То же самое вы, по доброте душевной, не раз говорили и обо мне, монсеньор. Мартен-Герр думает, что он одержим дьяволом. В действительности же он одержим мною.

– Как? Что это значит? Не сатана ли ты? – в ужасе вскричал коннетабль, крестясь. Ведь он был невежествен, как рыба, и суеверен, как монах.

Мэтр Арно ответил только сатанинским смешком и, заметив, что коннетабль достаточно напуган, сказал:

– О нет, я не черт, монсеньор. Чтобы вы убедились в этом и успокоились, я прошу у вас пятьдесят пистолей. Будь я чертом, согласитесь, мне бы не нужны были деньги и я бы сам себя выручал из затруднительных положений.

– Ты прав, – облегченно вздохнул коннетабль, – и вот тебе пятьдесят пистолей.

– Я их заслужил, монсеньор, завоевав доверие виконта д’Эксмеса. Я, правда, не дьявол, но я немножко колдун, и стоит мне надеть особый, темного цвета камзол и желтые штаны, как виконт начинает беседовать со мною, точно с испытанным, старым другом, от которого нет у него тайн.

– Гм!.. Все это пахнет веревкой, – хмыкнул коннетабль.

– Мэтр Нострадамус,[26] едва взглянув на меня, когда я однажды проходил мимо него по улице, предсказал мне по моей физиономии, что я кончу жизнь между небом и землей, так что я смирился со своим жребием, а это бесценное преимущество. Человек, которому суждено кончить виселицей, не боится ничего, даже петли. Для начала я сделался двойником оруженосца виконта д’Эксмеса. Ну вот, знаете ли вы, догадываетесь ли вы, кто такой этот виконт?

– Знаю, конечно: яростный сторонник Гизов.

– Хуже того: он счастливый возлюбленный госпожи де Кастро.

– Что ты плетешь, бездельник, и откуда это известно тебе?

– Я сказал, что у него от меня нет секретов. Это я чаще всего отношу записки его любезной и приношу ответы. Я в наилучших отношениях с камеристкой этой дамы, причем камеристка только удивляется непостоянству характера своего кавалера: сегодня он предприимчив, как паж, а завтра робок, как монашенка. Виконт д’Эксмес и герцогиня де Кастро трижды в неделю встречаются у королевы, а пишут друг другу ежедневно. Однако – верьте или не верьте – их любовь безгрешна. Они любят друг друга, как херувимы, и, по-видимому, с детских лет. Время от времени я заглядываю в их письма, и они меня умиляют. Госпожа Диана ревнует, и, представьте себе, к кому, монсеньор, – к королеве! Но она совсем не права, бедняжка. Возможно, что королева неравнодушна к виконту…

– Арно, вы клеветник! – остановил его коннетабль.

– Но ваша усмешка, монсеньор, достаточно выразительна! – продолжал негодяй. – Вполне возможно, говорю я, что королева к нему неравнодушна, но виконт-то равнодушен к королеве, в этом нет никакого сомнения. Любят друг друга эти два голубка, как в Аркадии,[27] безупречной любовью, трогающей меня, как неясный пастушеский или рыцарский роман, что, впрочем, не помешало мне, прости меня боже, выдать этих птичек за пятьдесят пистолей. Но согласитесь, монсеньор, я неплохо начал и вполне заслужил свои пятьдесят пистолей.

– Пусть так, – сказал коннетабль, – но я тебя еще раз спрашиваю, откуда у тебя эти сведения?

– Ах, монсеньор, простите, пока это мой секрет. Вы можете разгадать его, если пожелаете, но я еще должен таить его от вас. Впрочем, способы мои не имеют для вас ни малейшего значения, вам лишь бы достичь своих целей. А ваша главная цель – быть посвященным в планы и поступки, которые могут вам повредить, и мне кажется, что сегодняшнее мое донесение небезынтересно для вас, монсеньор, и не бесполезно.

– Разумеется, плут. Но надо и впредь следить за этим проклятым виконтом.

– Буду следить, монсеньор. Я предан вам так же, как и своим порокам. Вы будете доставлять мне пистоли, я вам – сведения, вот мы и будем довольны друг другом. Но кто-то идет… Женщина!.. Черт! Имею честь кланяться, монсеньор.

– Кто же это? – близоруко прищурился коннетабль.

– О, сама герцогиня де Кастро! Она, вероятно, идет к королю, и нельзя допустить, чтоб она увидела вас со мной… Я исчезаю…

И он быстро ушел.

Что же касается коннетабля, то он, поколебавшись, решил лично удостовериться в правоте слов Арно и двинулся навстречу герцогине Ангулемской.

– Вы направляетесь в кабинет его величества, герцогиня? – спросил он ее.

– Да, господин коннетабль.

– Боюсь, что король не будет расположен к беседе с вами, – продолжал Монморанси, обеспокоенный возможными результатами этой беседы, – и важные вести, только что полученные…

– Они-то и делают этот момент как нельзя более удобным для меня, сударь.

– А для меня неудобным. Вы ведь, сударыня, относитесь к нам очень враждебно.

– Господин коннетабль, я ни к кому не питаю вражды.

– Не питаете вражды? Что ж, вы и впрямь способны только любить? – спросил Анн де Монморанси так выразительно, что Диана покраснела и опустила глаза. – И не эта ли любовь побуждает вас противиться так долго желаниям короля и домогательствам моего сына?

Диана в замешательстве промолчала.