Генерал Багратион. Жизнь и война - Евгений Анисимов

Наполеон, остававшийся в Смоленске, узнал о столкновении с русскими под Гедеоновкой и усилил корпус Нея войсками корпуса Даву, а генералу Жюно с 8-м корпусом приказал переправиться через Днепр южнее Смоленска, чтобы вместе с конницей Мюрата ударить в левый фланг отступающей по Московской дороге русской армии. В полдень войска Нея атаковали Тучкова 3-го у Колодни и оттеснили его ближе к Дубину. Однако Барклай, внимательно следивший за ходом сражения, начал посылать на помощь Тучкову новые полки. Когда стало ясно, что кавалерия Мюрата и Жюно6 приближается слева от дороги, то и Ермолов перебросил в этом направлении кавалерийский корпус генерала В. В. Орлова-Денисова. Позиция русской кавалерии была примечательна тем, что сзади находились болота, которые не позволили бы в случае неудачи отойти с поля боя. Чтобы вдохнуть мужество в своих гусар и казаков, Орлов-Денисов «приказал полкам отправить из каждого эскадрона осмотреть места, способные к отступлению и к переходу через болота, и когда дознано было, что болота непроходимые окружают нас, то предложил войску умереть или победить»7.

Так завязалось серьезнейшее дело, крупномасшабное полевое сражение, в огонь которого противники все время подбрасывали новые и новые силы. Русским противостояла вестфальская кавалерия. Кавалеристы обменивались атаками, которых только со стороны вестфальцев было двенадцать. У французов проявил странную медлительность и даже инертность генерал Жюно, долго тянувший с вводом в бой своего уже переправившегося через Днепр корпуса. Во многом заминка Жюно у переправы благоприятствовала успешной обороне Тучкова. Русские полки держались стойко, отбивая все атаки противника, продолжая бой даже в уже сгустившейся темноте. Тут-то, в одной из рукопашных схваток, был ранен и взят в плен генерал Павел Алексеевич Тучков 3-й. От смерти его спасло только то, что замахнувшийся на него для последнего удара французский солдат увидел блеснувшую на груди Тучкова орденскую звезду и решил взять в плен знатного офицера. Тучков был увезен во Францию.

В итоге этого боя отход основных сил от Смоленска был прикрыт. Благодаря решительным и мужественным действиям Тучкова к вечеру все русские войска, дотоле продиравшиеся по лесным проселкам, наконец выбрались на Московскую дорогу и ночью вместе с обескровленным арьергардом отошли по Московской дороге. Утром 9 августа они соединились со 2-й армией. Как писал Граббе, «ошибки дня были исправлены стойкостию войск и присутствием главнокомандующего», а также, добавим от себя, гибелью тысяч наших солдат. На месте боя, занятом французами и вестфальцами, осталось 5–6 тысяч убитых и раненых русских солдат и столько же неприятельских. Участник сражения с французской стороны Брандт писал: «Гора трупов в награду, за столько жертв ни одного трофея, ни одного орудия, ни одной… повозки. Захват этого участка, покрытого мертвыми, — вот единственный плод победы. Лучезарное солнце залило светом это поле бойни»8. Другой очевидец (из вестфальцев) вспоминал: «Мы расположились биваками в каре на поле сражения. Вечером мы пытались помочь многочисленным русским раненым — тяжелое дело, так как столь многих невозможно было транспортировать. Эти бедняги были оставлены лежать и умирать там, где они лежали. В конце концов силы покинули нас, и мы спокойно заснули на поле опустошения посреди стонов и жалоб раненых и умирающих»9.

Военные историки, анализируя это «возникшее на ровном месте» крупное сражение, считают, что Наполеон ошибся, приняв его за обычный арьергардный бой — стычку наступающего авангарда и отступающего арьергарда. В какой-то момент у него появился реальный шанс «вытащить» русских на столь желанное им генеральное сражение, общий контур которого выстраивался явно в пользу его армии, имевшей больше оперативного простора и возможностей развивать наступательные комбинации. При этом русские на сей раз не смогли бы от него ускользнуть, ибо были сильно «защемлены» именно в этом месте и ни под каким видом не могли оставить перекресток у Лубина, пока из леса не вышли бы идущие по проселкам колонны войск 1-й армии. И на этот раз предусмотрительность генерала П. А. Тучкова, без приказа занявшего позицию, оставленную Горчаковым, а главное — беспримерная стойкость русских солдат и офицеров спасли армию из почти безвыходной ситуации. Как вспоминал Жиркевич, «после я слышат суждение Ермолова, что здесь была важная ошибка в эту кампанию. Багратион шел уже по Московской дороге, мы были в гористых ущельях, французы, хотя и не перешли Днепра, но уже стояли почти противу того пункта, где мы гусем выходили из ущелья, и у них под носом был брод, так что ежели бы Жюно схватился и перешел через Днепр, мы все… были бы перехвачены или самое лучшее еще — отрезаны опять от Багратиона и отброшены к Духовщине»10. По воспоминаниям А. А. Щербинина, он сам «слышал… отзыв Барклая Беннигсену в том, что из ста подобных дел можно выиграть только одно. Личная храбрость войск и отдельных начальников заслуживают венца, но Барклаю хвастать было нечем»". Это так — армия отступала.

При этом нужно оценить по достоинству все происшедшее в ходе нескольких дней боев под Смоленском. Наполеону опять не удаюсь разобщить русские армии ни рывком на Смоленск, ни в сражении на Большой Московской дороге по выходе из Смоленска. Обе русские армии смогли начать беспрепятственный отход, имея противника только позади себя. Картина для французов складывалась не очень благоприятная: первоначальный план войны не удался, война затягивалась, приближалась осень, предстоял поход вглубь вражеской страны. Можно полагать, что именно об этом думал Наполеон в Смоленске. Участник похода Рапп вспоминал: «Наполеон посетил места, где происходил бой: “Узел битвы был не у моста, а вон там, в деревне, где должен был выйти Восьмой корпус. А что делал Жюно? Из-за него русская армия не сложила оружия, ведь это может мне помешать пойти на Москву…” — “Ваше величество, — якобы сказал императору Рапп, — только что говорили мне о Москве. Армия не ожидает этого похода — дело начато, надо довести его до конца…”»12. Заметим, кстати, что сведения о том, когда Наполеон все-таки решил идти на Москву, довольно противоречивы. Очевидно, что, начиная «Вторую Польскую войну», он не предполагал двигаться вглубь России, а намеревался ограничиться сражением в Литве или Белоруссии. Когда же им было принято окончательное решение двигаться на Москву, точно сказать невозможно.

Уход русских от Смоленска по Московской дороге означал для многих, что над старой столицей сгустились тучи. Взять ее и вынудить Александра подписать выгодный для Франции мир стало теперь главной задачей Наполеона. В разговоре со взятым в плен генералом П. А. Тучковым Наполеон прибег к солдатскому образу, сказав, что если Москва будет взята, то это обесчестит русских, так как «занятая неприятелем столица похожа на девку, потерявшую честь. Что хочешь потом делай, но чести не вернешь»". Грубость Наполеона достигла ушей Ростопчина, который стал понимать, чем грозит Москве начавшееся от Смоленска отступление русской армии. Перечисляя подготовленные в Москве резервы, он писал Багратиону: «Неужели и после этого и со всем этим Москву осквернит француз! Он говорил, что п… Россию и сделает из нее б…, а мне кажется, что она ц… останется. Ваше дело сберечь».