Современный российский детектив-2. Компиляция. Книги 1-23 - Андрей Владимирович Поповский

с Башаном. Смотрят, а Пузыря-то нет на месте. Они так и присели. Потом охреневший от происходящего Башан спрашивает мужика, который находился в купе: — А где типа наш братишка, который тут спал на верхней полке? Мужик смотрит на них честными глазами и отвечает: — А хрен его знает, на последней станции он вышел и не сказал куда, наверное покурить пошел… Тут братишка с Башаном вообще попутали, как покойник может выйти покурить? В общем, сидят они потихоньку офигевают, головы у них после вчерашнего совсем чугунные — колесики туго проворачиваются, когда к ним в купе врываются мусора из охраны поезда.

— Всем стоять руки за голову, а ну признавайтесь, сволочи, кто из вас человека в окно выкинул?

Мужик, падла, глазки потупил, типа он тут ни при чем, и ни в чем не сознается. Братишка мой с Башаном вообще в ауте — какой еще человек, в какое окно? Тут в купе залетает бабулька-божий одуванчик, и орет:

— Это они, я точно все видела! Они все втроем его бедолагу в окно кидают, а он бедненький орет «Помогите, люди добрые! Убивают!», упирается руками и ногами изо всех сил, не хочет, значит, смертушку мученическую принимать. А они, ироды проклятые, ему по рукам, по рукам, которыми он за окошко то держался… Так они, сволочи, его и выкинули…Тьфу на вас, нехристи поганые!

К концу рассказа Вована и Сергей, и Егор от смеха уже просто катались по шконкам.

— Ой, не могу, — Сергей, утирая тыльной стороной ладони слезы, выступившие на глазах от смеха, переспросил Вована: — она так и сказала про смертушку мученическую?

— Ага, — серьезно подтвердил Вован, — прямо все, говорит, своими глазами все видела: и как пихали его в окошко, и как он упирался, и как орал слышала…

Последовал новый взрыв дикого хохота.

— Ну и чем все кончилось? — наконец, отсмеявшись, спросил Егор.

— А чем кончилось? Их всех троих на первой же станции ссадили, и в итоге просидели они пару дней в местном обезьяннике… Пока Пузыря нашли, пока разобрались что там к чему… — махнул рукой Вован.

Немного попозже разговор затронул уже более серьезные темы. Начало девяностых стало переломным моментом в жизни не только для законопослушных граждан, но и для преступного мира. Перестройка, затеянная на одной шестой части суши, как мощный водоворот, вынесла всю гниль, пену и грязь со дна на поверхность. Раньше, при сильном государстве, регулярный криминальный промысел, был уделом небольшой кучки людей, избравших воровскую жизнь своей профессией, живших и на воле и в заключении по воровским законам. А теперь в криминал, сверкая смазанными салом пятками, рванули все кому не лень. Если раньше слово «вор» у большинства людей вызывало брезгливую гримасу на лице, то теперь многие недалекие молодые люди, никогда в жизни тюрьмы не нюхавшие, стали откровенно кичиться своей близостью к криминальной теме.

В местах лишения свободы большую часть заключенных всегда составляли «мужики» — люди, попавшие в тюрьму во многом случайно, по воле неблагоприятно сложившихся обстоятельств. Сидели они, как правило, за неумышленные преступления, либо за незначительные кражи, или за хулиганку, а многие просто по глупости. Профессиональных преступников в тюрьмах и на зонах всегда было гораздо меньше, чем «мужиков», и они образовывают тонкую «элитную» прослойку «блатных», живущих по своим воровским понятиям и законам. Блатные, как люди избравшие своим уделом «бродяжью жизнь», отрицали всякую государственную власть, признавая только свои неписанные понятия. Классический бродяга не должен был когда-либо состоять в любых общественных объединениях, включая даже пионерию и комсомол, он не должен был служить в армии или работать в любых государственных органах. На жизнь бродяга должен был зарабатывать преступным путем и при этом не быть стяжателем, умение не копить, «не жаться» и в один момент спустить все деньги до последней копейки всегда считалось особым шиком, показывающим широту бродяжьей души. На зонах «правильные блатные» никогда не шли на сотрудничество с администрацией и никогда не становились активистами, бригадирами или завхозами, так как эти должности считались «козлячьими». Наиболее упрямые и дерзкие из блатных гордо именовались «отрицалами» — это были арестанты, открыто бравирующие своим демонстративным неподчинением администрации. Работать на «промке» или горбатить на хозяина «отрицалам» «западло», выполнять правила внутреннего распорядка тоже «западло», для «отрицал» лучше месяцами не вылазить из ШИЗО (штрафной изолятор), чем в чем-то уронить свой статус — ведь в преступной среде авторитет зарабатывается долго и мучительно, а потерять его можно из-за любого неосторожного поступка или даже слова. Именно «блатные» зачастую реально заправляют положением вещей на зонах, и тогда такие зоны именуются «черными». Подобное управление, кроме прочих методов, осуществляется с помощью идеологического воздействия на основную массу арестантов, то есть на «мужиков». Авторитетные воры, в случае необходимости, могут спровоцировать массовые акции неповиновения заключенных и даже поднять их на бунт. Для администрации подобные инциденты весьма нежелательны. Конечно, в любом случае, зековский бунт будет подавлен усилиями спецназа ГУИН, но зато в результате, в ходе обязательных в таких случаях проверок «сверху», на местах могут полететь головы, а ломать свою карьеру не хочется никому. Именно поэтому администрации зачастую предпочитают договариваться с авторитетными блатными, и здесь открываются широкие возможности для торга как для одной, так и для другой стороны.

В противовес «черным зонам» существуют еще и «красные зоны». Там особо ретивыми администрациями влияние «блатных» сведено до минимума, и достигается это во многом с помощью самих заключенных — так называемых активистов, или на тюремном жаргоне «козлов». Активисты пользуются на зонах определенными и весьма существенным привилегиями и, как правило, выходят на волю намного раньше положенного им срока по условно досрочному освобождению, УДО. Кстати, для «правильного бродяги», в отличии от мужика или того же «козла», выйти с зоны по условно-досрочному — это тоже западло. Между активистами и «блатными» на зонах всегда происходило глухое противостояние, которое нередко выливается в открытые кровавые стычки.

Выбирать между «черной» и «красной» зонами — это все равно что, по меткому выражению классика, выбирать, на каком именно дереве тебя должны повесить, но обычному арестанту, как правило, лучше жилось на «черных зонах». Бездушный административный аппарат на зонах всегда стремится максимально закрутить гайки и низвести арестантов до состояния тупого рабочего быдла. Администрации тюрем и зон в абсолютном большинстве случаев нет дела до истинной виновности или невиновности сидельцев. Раз ты попал в места заключения, значит, ты априори преступник и с тобой будут обращаться соответствующим образом. Почему-то у нас считается, что человек, осужденный на лишение свободы за какое-либо преступление, ограничением