Отверженные (Перевод под редакцией А. К. Виноградова ) - Виктор Гюго

Чтобы понять то, о чем сейчас будет речь, следует знать, что в описываемую эпоху гауптвахта Бастилии помещалась на другом конце площади, откуда не могло быть замечено часовыми ничего, что происходило около слона.

В исходе того часа, который непосредственно предшествует рассвету, из улицы Сент-Антуан торопливо вышел на площадь Бастилии какой-то человек. Осмотревшись вокруг, он бегом направился через площадь к Июльской колонне, обогнул ее и проскользнул сквозь палисадник под брюхо слона. Если бы свет озарил этого человека, то можно было бы заметить, что он весь промок, проведя, очевидно, всю ночь под дождем. Добравшись до слона, он испустил странный крик, который мог бы быть вполне воспроизведен разве только попугаем. Он два раза повторил этот крик, о котором следующее сочетание букв может дать приблизительное понятие: «Кири-кикиу!»

На вторичный крик из брюха слона отозвался молодой, ясный и веселый голос:

— Здесь!

Вслед за тем доска, закрывавшая отверстие в слоне, отодвинулась, и из-за нее показался мальчик, который, проворно скользнув вдоль ноги слона, спрыгнул с ее нижней оконечности на землю. Мальчик этот был Гаврош, а вызывавший его — Монпарнас.

Должно быть, крик Монпарнаса был условным и означал: «Здесь ли ты, Гаврош?»

Услышав этот крик сквозь сон, гамен тотчас же вскочил, выполз из своего алькова, раздвинув немного сеть, затем снова тщательно задвинул и закрепил ее, после этого он открыл люк и спустился вниз.

Монпарнас и Гаврош сразу узнали друг друга в ночной темноте. Монпарнас ограничился словами:

— Ты нам нужен. Иди, помоги нам немного.

Гамен не потребовал других объяснений.

— Иду, — сказал он.

Они направились к улице Сент-Антуан, из которой появился Монпарнас, проворно пробираясь между повозками крестьян, в свою очередь спешивших пораньше попасть на рынок.

Крестьяне, лежавшие на своих повозках посреди различных овощей и плотно закутанные с головы до ног от проливного дождя в плащи, даже не взглянули на этих странных прохожих.

III.

Перипетии бегства

Вот что происходило в эту самую ночь в тюрьме Форс.

Бабэ, Брюжон, Гельмер и Тенардье договорились бежать, несмотря на то, что последний находился в одиночной камере. Бабэ уже успел скрыться днем, как мы уже узнали из слов Монпарнаса. Монпарнас должен был помочь бегству остальных. Брюжон воспользовался своим месячным пребыванием в карцере для того, чтобы, во-первых, сплести веревку, а во-вторых, спокойно обдумать план побега. В былое время карцеры, в которых наказываемый предоставлялся самому себе, состояли из четырех каменных стен, каменного потолка, вымощенного каменными плитами пола, защищенного решеткою окошечка, и двери, обитой железом. Вся обстановка этих помещений состояла из походной койки, и они назывались тюремными кельями. Ныне же, когда нашли, что подобные карцеры не соответствуют идее гуманности, эти помещения состоят из железной двери, решетчатого окошечка, каменного пола, каменного потолка и четырех каменных стен, они снабжены походной койкой и называются камерами для наказуемых. Около полудня туда заглядывает свет. Неудобство этих камер состоит в том, что заключенные в них предоставлены своим мыслям, вместо того чтобы быть занятыми работой.

Брюжон, как мы уже говорили, вынес из своего заключения веревку и много мыслей. Считая его слишком опасным для помещения во дворе Карла Великого, его посадили в Новом здании. Первое, что нашел Брюжон в Новом здании, был Гельмер, второе — гвоздь. Гельмер представлял собою преступление, гвоздь — свободу.

Брюжон, о котором пора дать читателю полное понятие, при всей своей наружной хилости и глубоко рассчитанной вялости, был ловкий малый, хитрый прохвост, с ласкающими глазами и жестокой улыбкой. Его взгляд был результатом его воли, а улыбка — результатом его натуры. Первые его опыты в изучении воровского искусства проделывались над кровлями домов; он сильно способствовал развитию прогресса той отрасли промышленности, которая состоит в срывании цинковых листов с крыш и в отвинчивании свинцовых водосточных труб.

Настоящий момент казался очень благоприятным для попытки бегства, так как в это время кровельщики работали над возобновлением части аспидных крыш тюрьмы. Благодаря этому двор Сен-Бернара не был полностью изолирован от дворов Карла Великого и Сен-Луи, потому что рабочие между этими дворами устроили леса и лестницы, то есть мосты и ступени, которые могли вывести на свободу

Новое здание, до невозможности ветхое и истрескавшееся, было слабым местом тюрьмы. Стены этого здания были так изъедены селитрой, что оказалось необходимым обшить тесом все своды дортуаров, потому что с них сыпались камни прямо на спящих заключенных. Несмотря на ветхость Нового здания, в него, по странной ошибке администрации тюрьмы, сажали как раз самых опасных подсудимых, за «особо важные дела», как говорится на тюремном языке.

Новое здание заключало в себе четыре камеры и мезонин, носивший название Бель-Эр. Широкая печная труба, очевидно, сохранившаяся со времен герцогов Лафорс, проходила снизу вверх через все четыре яруса и, разрезав надвое все камеры, в виде сплющенного столба выходила на крышу.

Гельмер и Брюжон находились в одном дортуаре. Из предосторожности их поместили в нижнем ярусе. Благодаря случайности изголовья их коек упирались в печную трубу. Тенардье помещался как раз над их головами, в Бель-Эре.

Прохожий, который остановится на улице Кюльтер-Сен-Катрин, возле казармы пожарных, перед воротами бань, может увидеть большой двор, наполненный цветами и растениями в ящиках. В глубине двора расположена небольшая белая каменная ротонда, оживленная зелеными ставнями и удлиненная по бокам флигелями, точь-в-точь как в идиллических мечтах Жан-Жака. Не более десяти лет тому назад над этой ротондой высилась голая, черная, отвратительная стена, к которой зданьице примыкало своей задней стороной. Это была стена тюрьмы, по которой ходил дозор. Она имела вид Мильтона*, выглядывавшего из-за Беркена.

Но, как ни была высока эта стена, над нею еще выше поднималась крыша. Это была крыша Нового здания. В ней виднелись четыре слуховых окна, снабженных железными решетками. Это были окна Бель-Эра. Из крыши высовывалась та самая труба, которая проходила по всем дортуарам.

Обширная мансарда Бель-Эр была защищена тройной решеткой и дверями, обшитыми толем и усеянными громадными гвоздями. Если войти в эту мансарду с северной стороны, то по левую руку можно было видеть четыре слуховых окна, а по правую, как раз против окон, четыре довольно большие квадратные клетки, отделенные одна от другой узенькими проходами и состоявшие в нижней части из каменной кладки, а в верхней — из железных брусьев.

Тенардье находился в одной из этих клеток с ночи 3 февраля. Впоследствии никак не могли понять, каким путем ему удалось добыть и скрыть у себя бутылку того наркотического средства, изобретение которого приписывается Дерю и которое было так прославлено шайкой знаменитых «усыпителей».

Во многих тюрьмах под видом служащих водятся мошенники, которые помогают бегству заключенных и при случае, если это выгодно, продают полиции вверенные им тайны.

В ту самую ночь, когда Гаврош приютил «у себя» бездомных ребятишек, Брюжон и Гельмер, знавшие, что бежавший утром Бабэ ожидает их на улице, так же как и Монпарнас, потихоньку поднялись и принялись сверлить гвоздем, найденным Брюжоном, трубу, смежную с их койками. Обломки кирпичей падали прямо на койку Брюжона, так что не производили никакого шума. Порывы бури, сопровождавшей грозу, сотрясали двери на тяжелых петлях и вместе с раскатами грома производили ужасный шум, очень выгодный для собравшихся бежать. Те из заключенных, которые просыпались от этого грохота и стука, делали вид, что не замечают деятельности Гельмера и Брюжона, и старались снова заснуть. Брюжон был ловок, Гельмер — силен. Прежде чем до ушей тюремщика, спавшего рядом с дортуаром в своей решетчатой клетке, дошли подозрительные звуки, труба была уже пробита, беглецы успели выбраться через нее на крышу, пробив железную сетку, защищавшую верх трубы. Дождь и ветер бушевали. Крыша была скользкая.

— Ну, ночка! В такую только и драпать деловым ребятам! — заметил на своем блатном языке Брюжон.

Между крышей, на которой теперь находились беглецы, и стеной, по которой ходили часовые, лежала пропасть футов шесть шириной и восемьдесят глубиной. В глубине этой пропасти сверкало в темноте ружье часового.

Беглецы привязали сделанную Брюжоном в карцере веревку к перекладинам трубы, на которых держалась железная решетка, и перебросили свободный конец веревки через стену дозорных, потом одним смелым прыжком перескочили через зиявшую под ними пропасть и, уцепившись за верхний край стены, один за другим спустились по веревке на маленькую крышу, примыкавшую к зданию бань; соскочив затем во двор этого здания, они быстро перебежали его, толкнули форточку привратника, около которой висел его шнур, отворили ворота и очутились на улице.