У истоков Черноморского флота России. Азовская флотилия Екатерины II в борьбе за Крым и в создании Черноморского флота (1768 — 1783 гг.) - Алексей Лебедев

Но и здесь не обошлось без проблем. Для всего турецкого флота надлежало иметь 10 тыс. матросов, а налицо было только три тысячи. Порта обещала добровольцам платить по 60 пиастров за кампанию, но охотников не явилось. С азиатских пристаней удалось на отходящие пять кораблей старым турецким способом (насильно) набрать тысячу человек.

И здесь из Крыма прибыл турецкий шкипер, который сообщил Порте, что Шагин-Гирей отрекся от ханства, а на его место возведен его брат Батыр-Гирей. Порта, зная, насколько Батыр-Гирей неприемлем для России, приняла эту новость за ложь. Но с этого дня город стал наполняться слухами о войне, что россияне и австрийцы скоро нападут на турецкую империю со всех сторон. И дабы прояснить ситуацию, капитан-паша отправил в Черное море свою яхту, а находившегося при нем Реиз Яталлы Хаджи Мегмета — шпионом в Крым.

Между тем, к концу мая пришли очередные сообщения из Крыма о том, что там всем управляет российский генерал, при котором находится Шагин-Гирей, что татары в смущении. Порта пришла в полное недоумение. Не имея достоверных сведений из Крыма и официальной информации от российской стороны, Турция не могла предъявить претензий.

Тем временем Шагин-Гирей, без тени сомнения в своих поступках, 28 июня сам направил Порте сообщение о преобразованиях в Крыму. Его известие, хотя и ожидалось, тем не менее, не на шутку растревожило сераль. Ситуация усугубилась и тем, что именно в это время среди христианского населения начала ходить старинная книга «Агафангелос», наделавшая много шума в прошлую войну. Написанная «тайным слогом»,-она пророчествовала о скором падении Османской империи, а потому под страхом смерти была запрещена. Запрещалось не только ее иметь, но даже говорить о ней.

В создавшихся обстоятельствах Порта немедля обратилась к своим давним друзьям, Франции и Испании, надеясь на их поддержку. И не ошиблась.

Резче всех протестовала Франция. Так, глава французского внешнеполитического ведомства Вержен в ответ на объяснение российскими дипломатами И.С. Барятинским и А.И. Морковым действий России в 1783 г. в Крыму заявил им в ответ: «Ведаете ли вы, что из Кафы и из Балаклавы в Царьград суда часто приходят за тридцать шесть часов? Уже потому таковое соседство не может быть сходственно с их интересами».{1633} Далее Версаль начал распускать слухи о посылке своего флота на помощь туркам, провел военные демонстрации на границах Австрийских Нидерландов, активно толкал на противодействие России Пруссию и Швецию и, наконец, доказывал туркам, что война теперь с Россией неизбежна. Более того, И.С. Барятинский докладывал в ответ на информацию о планах Петербурга перебросить Балтийскую эскадру в Архипелаг, что испанский посол в Париже шевалье Чередиа, сказал ему, намекая на союзнические отношения между Испанией и Францией: «…Я не думаю, чтоб мы пропустили в Архипелаг российскую эскадру», как это было в 1770 г.{1634}

Здесь, правда, следует отметить, что Петербург не очень-то опасался французских угроз, найдя средство противодействия: «Одних угроз его (Версальского двора. — Авт.) будет, конечно, не довольно к удержанию Нас от посылки из Балтийских Портов флота Нашего в неприятельские воды, — писала Екатерина II российскому послу в Париже И.С. Барятинскому в 1783 г., — а насильственное оного с пути обращение вспять немногую туркам пользу даст, ибо чувствительнейшие удары им последуют на сухом пути и со стороны Черного моря, но зато даст Нам полное право счесть действия Франции за сущий с Нами разрыв и пустить на французскую морскую торговлю множество корсаров, к чему конечно везде, а особливо в Англии, сыщется много охотников».{1635} Кстати, это письмо Екатерины II важно еще и тем, что лишний раз подтверждает всю серьезность планов Петербурга по отправке вновь в Архипелаг эскадры Балтийского флота, даже несмотря на проблемы со Швецией.

Между тем, одновременно с угрозами Франция предложила России «посреднические услуги» в предотвращении войны. Причина этого во многом крылась в усталости Франции от войны 1778–1783 гг. с Англией, которая только усилила финансовые проблемы. Об этом и писал в Петербург А.И. Морков: «…Сделанный нам ответ доказывает скромность и осмотрительность, с каковыми намерена Франция вести себя в сем деле. Правда, что сии качества должно приписать скорее ее бессилию, нежели доброму расположению к нам…».{1636}

Однако предложенное Версалем «посредничество» выглядело пока также протурецким. Вот какой разговор произошел между вице-канцлером И.А. Остерманом и французским посланником маркизом де Вераком, напросившимся на аудиенцию к нему. «Занятие Крыма, господин вице-канцлер, — начал де Верак, — не препятствует употреблению добрых услуг, посредством коих может ее величество в замену того получить другую полную надежность, ибо много есть примеров, что таковые занятия чужих земель отменяются при получении иного удовлетворения». «Государыня не имела прежде намерения овладеть означенными татарскими областями, — заметил И.А. Остерман, — и приняла такую резолюцию по необходимости, когда Порта Оттоманская обнажила свое вероломство присылкою от суджукского паши чиновника в Тамань, коий объявил тамошних жителей подданными Порты и отрубил голову посланнику Шагин-Гирея. Что же касаемо до возвращения Крыма, то сии земли не принадлежат Порте уже издавна. Равномерно нельзя их оставить и в прежней независимости, которая по легкомыслию жителей, побудившему и самого Шагин-Гирея отказаться от правления, им не свойственна». На это де Верак ответил так: «Не входя в исследование причин, побудивших императрицу принять вышеозначенную резолюцию, не могу я обойтись без изъявления моего короля, чтобы Ее Величество предпочла полюбовную сделку неизвестности оружия. В случае же не отмены сей резолюции, мне кажется, турецкое министерство, хотя и хотело бы пребывать в миролюбивых расположениях, принуждено будет уступить буйности простого народа, а от сего и возгорится в Европе жестокий пламень (курсив наш. — Авт.)».{1637}

Более конкретно позицию Версаля по крымскому вопросу обозначил российский посланник в Вене Д.М. Голицын. В своей реляции на высочайшее имя он писал: «…Впрочем, не может Франция спокойно смотреть на предприятия, кои бы простиралися к крайнему разорению Турецкой империи».{1638} Причины же такой позиции вскрыли российские дипломаты в Париже. «…Здесь полны решимости не допустить никоим образом до совершенного изгнания турков из Европы, как до такого происшествия, которое может потрясть и политическую и коммерческую систему», — докладывал из Парижа А.И. Морков.{1639} Посол же И.С. Барятинский продолжал: «Франция чрез присвоение Россией себе Крыма потеряет свою исключительность в торговле архипелагских продуктов».{1640}«Вержен был убежден, — отмечал французский историк П. Рэн, — что слабая Оттоманская империя — это самый лучший защитник французской торговли в Леванте. Перспектива увидеть в Черноморском бассейне и тем более у берегов Сирии молодую и дерзкую Россию ужасала его в той же степени, как и распространение австрийского владычества на нижний Дунай…».{1641}

Достаточно жесткую позицию против занятия Россией Крыма заняла и Пруссия, серьезно озабоченная возобновившимся союзом России и Австрии. В результате прусский поверенный в делах в Константинополе постоянно внушал реис-эфенди и высшему духовенству Турции, чтобы ни в коем случае не уступали Крыма России и пошли на войну с ней.{1642}

Не осталась в стороне и Швеция, король которой своими военными маневрами фактически сорвал возможность отправки Балтийского флота для удара по Константинополю. Однако все это было не так страшно, поскольку Англия и Австрия после некоторых колебаний заняли другую позицию.

К тому же финансовые трудности и отказ Англии от сотрудничества с Францией в противодействии России заставили Париж: изменить свою позицию.[273] Вот что писал Екатерине II И.С. Барятинский: «Франция, конечно же, Порту к воспалению войны приводить не будет, а напротив того, станет прилагать старание о соблюдении тишины; ибо здесь войны весьма не желают, потому что финансы в великом неустройстве; а между тем все ее приготовления имеют целью поставить себя в почтительнейшее состояние на суше и на море, дабы по обстоятельствам, какой оборот примет сие дело, могла она принять решительность для удержания политического равновесия».{1643} Как справедливо отмечает далее П.П. Черкасов, «в переводе с архаического дипломатического языка XVIII в. это означало, что все демонстративные военные приготовления Франции и сознательно распространяемые Верженом слухи о возможности военного союза с Пруссией имели одну-единственную цель — удержать Россию (и Австрию) от нападения на Турцию. Ради этого французская дипломатия готова была продолжать свои миротворческие усилия в Константинополе, сдерживая там агрессивные порывы “партии войны”».{1644}