Венеция. История от основания города до падения республики - Джон Джулиус Норвич

причинила французам? Разве она не пустила на свою территорию его врагов, вдобавок даровав им крепость Пескьера? Теперь Франция может отомстить: вначале он пойдет на Верону и спалит ее дотла, а потом разберется с Венецией, как она того заслуживает. Когда он наконец закончил свою тираду, дрожащего адъютанта отпустили с посланием проведитору: тот должен был лично явиться в Пескьеру тем же вечером и объяснить свое поведение и действия правительства.

Фоскарини был напуган и не скрывал этого. Перед отъездом он написал сенату письмо, звучащее почти как прощальное, призывая Господа благословить то, что он описал как «самопожертвование ради блага страны», а в следующем отчете о прошедшей встрече он явно благодарен судьбе за то, что вышел оттуда живым. Бонапарт, видя его состояние, в полной мере им воспользовался. Директория, громогласно заявил он, дала ему полномочия на уничтожение Вероны, и он тем же вечером отправит туда генерала Массена с достаточным количеством войска и артиллерии, чтобы эта задача была как следует выполнена. Сам он объявит войну всем правителям Италии при любом дальнейшем проявлении проавстрийских симпатий со стороны любого из них; и он уже написал в Париж, прося полномочий выступить против Венеции. Наполеон закончил свою речь напоминанием, что Фоскарини находится на французской территории, поскольку Пескьера была вероломно передана Венецией в руки Австрии, у которой он отнял крепость по праву завоевателя. По той же причине он решил аннексировать все ранее принадлежавшие Венеции крепости вдоль Адидже.

Несчастный проведитор мог лишь молить о пощаде. Долгое время ему не удавалось повлиять на Бонапарта, однако тот наконец согласился пощадить Верону, при условии, что Массена и его армии гарантируют свободный вход в город, а все три моста через Адидже передадут под его контроль без всяких условий. Венеция также обязуется предоставить в кредит провизию и даже некоторое военное снаряжение. Когда Фоскарини наконец позволили удалиться, он пообещал дать французам все, что они пожелают, – без единого выстрела и не получив в уплату ни гроша. Он счел это невысокой ценой за спасение Вероны от сожжения.

Возможно, так оно и было бы – если бы у Бонапарта было хоть малейшее намерение ее сжечь. На самом деле он никогда об этом не помышлял и не отдавал соответствующего приказа Массена. Неделей позже он признался Директории:

Я намеренно спровоцировал эту ссору, на случай если вы захотите выудить у Венеции пять-шесть миллионов… Если у вас более определенные намерения, то я думаю, в наших интересах будет продолжать эту размолвку; просто сообщите мне, что вы желаете сделать, и мы подождем удобного момента, которым я воспользуюсь, исходя из обстоятельств…

Правда в отношении Пескьеры состоит в том, что Больё [австрийский командующий] подло их обманул: он попросил прохода для 50 человек, а потом захватил город.

Другими словами, Венецианская республика, до недавнего времени известная на весь мир проницательностью своих дипломатов, стала жертвой не двойного обмана, а двух отдельных эпизодов, быстро последовавших друг за другом, – сначала ее обманули австрийцы, затем французы. Бессильная, нерешительная и испуганная, она оказалась еще и легковерной.

В самой Венеции сенат продолжал колебаться. Сенаторы наконец поняли, как следует обходиться с настойчивыми призывами Франческо Пезаро и его сторонников: вместо того чтобы пытаться заставить их замолчать, лучше предложить какой-нибудь вселяющий надежду компромисс, а затем, отказав в финансовом обеспечении или поставив какую-нибудь бюрократическую препону, счесть это решение бесполезным и позволить ему постепенно забыться. Именно эта политика привела к назначению проведитора; вдобавок у них имелся козел отпущения на случай, если дела на материке и дальше будут идти плохо. Надо признать, что Николо Фоскарини не особенно легко привыкал к этой роли: он постоянно просил прислать ему указания к действию, обнаруживая явное нежелание брать на себя даже малейшую ответственность за что бы то ни было. Правда, этому приему было легко противостоять: просьбы игнорировались, а письма оставались без ответа.

В начале июня сенат приказал флоту приплыть с Корфу, а через несколько дней тихо отменил этот приказ – и вновь создается впечатление, что его единственной целью было унять Пезаро. Далее был назначен адмирал в территориальных водах (Provveditor alle Lagune) – семидесятишестилетний Джакомо Нани. Несмотря на возраст, Нани был способным и добросовестным офицером, который сорока годами ранее составил план по обороне Венеции, так что он и его столь же квалифицированный лейтенант Томмазо энергично принялись за дело; однако отчет Нани о состоянии флота оказался настолько обескураживающим (к службе частично годились всего четыре галеры и семь галиотов, все устаревших моделей), что план отложили на неопределенное время. Никаких дополнительных средств не выделили, и, когда Нани умер в апреле следующего года, ему не стали искать замену. Вялая попытка укрепить армию оказалась столь же бесплодной. Приглашение князя Нассау-Вейльбурга взять на себя командование вызвало бурный протест в Австрии и было немедленно отозвано; почти одновременно Наполеон заявил, что раз Венеция не попыталась перевооружиться, когда Австрия вторглась на ее территорию, он сочтет враждебными ее действия, если она сделает это сейчас просто потому, что теперь ее границу пересекли французы. На этом синьория решила, что армию и флот лучше оставить как есть. Вопрос о перевооружении или мобилизации больше никогда не обсуждался публично.

На самом деле это уже почти не имело никакого значения. Время, когда Венеция могла увеличить свои войска, давно миновало. Пятью (или даже двумя-тремя) годами ранее решительные действия, за которыми последовал бы оборонительный союз с Австрией, могли бы спасти ситуацию; но не теперь. К лету 1796 г. у Венеции остался лишь один шанс: объединиться с французами и надеяться, что, склонившись перед бурей, она каким-то образом сумеет в ней уцелеть. Вопреки всем вероятностям, этот шанс ей представился – и она его отвергла.

Нам неизвестно, как долго Бонапарт всерьез рассматривал идею о союзе с Венецией. Вполне возможно, что она посетила его в самом начале, но он намеренно тянул с предложением, пока не почувствовал, что есть хорошие шансы на то, что Венеция его примет. Но не сразу становится понятно, какие преимущества он видел в том, чтобы добиться дружбы от государства, которое, как он уже знал, находится полностью в его власти, а обязательства и ответственность по отношению к нему могли стеснить его свободу действий после уверенной победы. Однако он старательно добивался этой дружбы: менее чем за два с половиной месяца Венеция получила три отдельных предложения вступить в союз. Первое поступило 21 августа от самого Бонапарта, второе 19 сентября от французского министра Лальманта, а третье, самое официальное из всех, – 15 октября,