В поисках солнца (СИ) - Берестова Мария

Как мама — добрая, нежная, заботливая мама, — всегда сглаживала острые углы, утешала его, уверяла, что отец ценит его старания. И как всё в их семьи распалось, когда мама умерла — Райтэну тогда было четырнадцать.

Он правда старался; но отец стал таким строгим и холодным! Это теперь-то, с высоты прожитых лет, Райтэн понимал, что отец тогда просто замкнулся в своём горе, отгородился от всех эмоций стеной воли и долга. Но тогда, там, ему казалось, что отец просто его не любит, что он никогда не станет достойным сыном и наследником, что он каждым своим поступком и словом только разочаровывает отца.

И как он бился, бился об эту стену воли и долга в попытках заслужить любовь своей старательностью — а получал только новые замечания и придирки.

И как он сбежал, не оставив даже записки.

Как не открыл ни одного отцовского письма.

Как не стал говорить с Кэном.

Как шарахался от любых общих знакомых — кроме Этрэна, который пришёл однажды вроде бы по делу, и ни о чём другом не говорил, как о деле, и вёл себя так, как будто это не он играл с Райтэном ещё с колыбели, как будто они и вообще раньше не были знакомы, и теперь впервые сошлись — как деловые партнёры.

Как он вцепился в Этрэна, жадно выхватывая из его оговорок любые новости о своей семье — но бескомпромиссно и холодно отгораживаясь от любых попыток поговорить.

Как он, в конце концов, перебрался в Аньтье.

Как впервые столкнулся с отцом — в одной из светских гостиных — и как гордился тем, что ему вполне удалось сделать вид, что они совершенно чужие друг другу люди.

Как научился сталкиваться со своими совершенно случайно и обмениваться с ними совершенно безликими этикетными фразами. Как вполне убедил себя, что ему нет до них дела, потому что им нет дела до него. Как упрямо не замечал многочисленные приметы того, что дело именно что есть, и что все они — и отец, и Кэн, и Тэнь, — ищут этих нечаянных встреч с ним, чтобы хоть так соприкоснуться с ним и его жизнью. Как у отца вечно приходит надобность устроить ревизию верфи именно тогда, когда там у него есть какое-то дело; как ненавидящая светские приёмы Тэнь является чуть ли ни на каждый, куда может забрести и брат; как Кэн за какими-то демонами полюбил загородные пешие прогулки — непременно в той части, где располагалась лесопилка Райтэна.

Как, в конце концов, он мучился под домом отца, когда понял, что у Дерека нет документов; как страшно, стыдно и мучительно было ему прийти туда с этой просьбой.

Как он боялся того, что Тэнь будет бросать ему в лицо многочисленные упрёки, которые он заслужил; и как ещё паче он боялся того, что она будет вести себя с ним как чужая, холодно и надменно; и как он не мог поверить, что она в самом деле ни разу не упрекнула его — не упрекнула до сих пор! — и просто сразу обдала его вихрем своей заботы, любви и доверия.

Как он испугался, что отец никогда, никогда не простит ему, что он помог ей поступить в университет; и как он не мог не помочь ей, после того, как она отнеслась к нему так великодушно.

Как он дрожал и чуть ли не плакал от страха от этого неизбежного столкновения с отцом — столкновения, которое лишит его остатков иллюзий и надежд на то, что между ними ещё возможны какие-то отношение — а после этой встречи из-за документов в Райтэне отчаянно и мощно разгорелась надежда на то, что отношения эти будут.

Как столкновения не произошло; как был лишь подавленный отец, который совсем не выглядел бесчувственным и каменным воплощением долга и родовой чести; который был просто отцом, огорчённым тем, что не понимает собственных детей.

Как, наконец, благодаря Дереку он сумел преодолеть себя и наладить контакт с отцом и братом — и как он был счастлив этому.

Как он волновался, когда отец неожиданно пропал; и как мучительно больно ему было в тот день на карьере, когда внезапно объявившийся там отец жестоко и насмешливо бросал ему в лицо его же собственные слова, какие он говорил на эмоциях в далёкой юности.

Как… он говорил, говорил и говорил — всё то, что всегда было тайной его сердца, о чём он даже сам с собой не думал прямо, что не называл истинными именами и прятал глубоко-глубоко в душе.

Поражённая, ошеломлённая этими неожиданными откровениями Олив тихо плакала и гладила его по волосам, пытаясь хоть немного утишить его боль. Оба Тогнара — и старший, и Тэн, — казались ей такими уверенными в себе, взрослыми, умными людьми, что теперь ей было сложно осознать тот факт, что они умудрились столько лет мучить друг друга, в упор не понимая, что оба нуждаются в любви друг друга.

Наконец, Райтэн дошёл до последней ссоры, выдохся и умолк.

Внутри у него в этот момент зародилось странное, непривычное, хрупкое чувство. Он впервые в жизни так откровенно и прямо вывалил на другого человека эмоции, которые всегда казались ему досадной слабостью, недостойной человека с его уровнем интеллекта. Он раскрылся сейчас перед Олив полностью, беспомощно, беззащитно, — и ему было странно ощущать тёплую нежную поддержку, которая теперь исходила от неё. Ему казалось, что никогда раньше они не были так близки, как сейчас, — возможно, потому что никогда раньше он не раскрывался перед нею так.

Хотя она за всё то время, что он говорил, не промолвила и слова, он ощущал себя таким любимым, как никогда в своей жизни, — просто потому что она обнимала его, прижимала к себе, целовала в висок и нежно перебирала пальцами его волосы. Ему казалось, что он весь растворился в её любви; что любовь эта мягким неслепящим светом залила его изнутри, залечивая собой всё то, что болело, ныло, кровоточило и жгло его все эти годы.

Наконец, помолчав немного, Олив резюмировала:

— Очень по-тогнаровски. — И тут же добавила: — Все мы вечно пытаемся из гордости скрыть, что нуждаемся в любви.

И это «все мы», с которым она причислила себя к Тогнарам, сказало о её любви больше, чем любые «я люблю тебя, Райтэн».

Перехватив её в свои объятья, он поцеловал её — горячо, глубоко, жадно, пытаясь выразить этим всё своё чувство.

Как это всегда с ними бывало, начав целоваться, они уже совсем не могли остановиться — им хотелось большего, большего, и ещё большего.

В этот раз, впрочем, Олив неожиданно вывернулась из-под его губ со словами:

— Мелкий скоро разорётся, а мы не договорили, между прочим!

Нависший над ней на руках Райтэн — они, целуясь, успели совсем уже сползти на пол — удивлённо замер. Ему одинаково хотелось и продолжить с поцелуями, и узнать, что там ещё они не договорили, — и выставить приоритетность этих желаний оказалось затруднительно.

Оценив выражение его лица и разгадав характер его затруднений, Олив рассмеялась, ловко выскользнула из-под него наружу и даже отошла на несколько шагов — потому что и ей, определённо, слишком хотелось продолжить.

Вздохнув, Райтэн сел настолько чинно, насколько это можно было сделать прямо на полу, и посмотрел на неё снизу вверх с вопросительным выражением.

Усевшись на пол напротив, Олив разъяснила:

— Смотри. Сделанного не воротишь, но, по крайней мере, мы можем научить Браэна не повторять наших ошибок, — она загнула первый палец, а Райтэн кивнул, соглашаясь, что меньше всего ему хотелось бы повторить с собственным сыном тот сценарий, в который он влип со своим отцом, — потом, мы можем постараться не делать так друг с другом, — загнула второй палец Олив, и Райтэн кивнул и тут, припомнив, как в своё время они могли бы так и не пожениться просто потому, что не решились объясниться, — далее, мы, по крайней мере, можем теперь отдать твоему отцу всю любовь, на которую способны, — третий палец, и снова согласный кивок и тёплое чувство от очередного «мы», — и, пожалуй, — Олив прикусила губу, задумалась, тряхнула головой и решительно загнула четвёртый: — Нам стоит разобраться и с Дереком!

— С Дереком? — удивлённо переспросил Райтэн, не понимая, как в эту типично тогнаровскую историю оказался замешан его вечно лучащийся любовью друг.