Гобелены Фьонавара - Гай Кей

Флидис был в Камелоте. Видел этих троих в их первой жизни и еще не раз после, когда они не узнавали его, во время многих возвращений, которые они были вынуждены совершить. Он знал эту историю. Он был ее участником.

А теперь, вспомнил Флидис с радостью, вспыхнувшей подобно лучу света во мраке леса, он знает имя, которым призывают Воина. Это, однако, напомнило ему о его клятве. Он сказал:

— В лесу еще находится ребенок… сын Джиневры. — И настойчиво спросил: — Где сейчас мой брат?

— Бежит на север, — ответил Кернан. На мгновение он заколебался. — Он пробежал мимо ребенка, всего в сотне ярдов от него… некоторое время назад, пока ты спал. Он не увидел и не почувствовал его. У тебя в лесу есть друзья, которых рассердила твоя пролитая им кровь, и ему не передали никаких сообщений. Никто с ним не разговаривает.

Флидис закрыл глаза и прерывисто вздохнул. Так близко. В его воображении промелькнула картинка: волк и ребенок, разминувшиеся друг с другом в черноте леса в час перед восходом луны. Они пробежали так близко друг от друга, не зная этого, и никогда уже этого не узнают. Или знали? — спросил он себя. Не потянулась ли какая-нибудь частица души к почти упущенным возможностям, к тому, чему никогда не сбыться, из-за столь малого расстояния в ночном лесу? Он ощутил в тот момент дуновение воздуха. Ветер, в котором таился намек, — возможно, всего лишь воображаемый — на нечто большее.

Флидис открыл глаза. Он был настороже, чувства его обострились, он еще испытывал возбуждение после того, что случилось. Боли не было. Он сказал:

— Мне нужно, чтобы ты сделал для меня одну вещь Чтобы помочь мне сдержать клятву.

Темные глаза Кернана гневно сверкнули.

— И ты тоже? — произнес он, вкрадчиво, словно охотничий кот. — Я сделал то, что пожелал. Я вылечил рану, нанесенную моим сыном. Сколько еще запретов Ткача я должен ради тебя нарушить?

— Я тоже твой сын, — ответил Флидис, сильно рискуя, так как он чувствовал гнев Бога.

— Я этого не забыл. И сделал то, что пожелал сделать.

Флидис встал.

— Я не могу приказывать лесу в таком деле. У меня для этого мало сил. Но я не хочу, чтобы ребенок погиб, пусть он даже сжег то дерево. Я дал клятву. Ты — повелитель леса, как и повелитель зверей. Мне нужна твоя помощь.

Казалось, гнев Кернана постепенно угас. Флидису пришлось сильно задрать голову, чтобы увидеть лицо своего отца.

— Ты ошибаешься. Тебе не нужна моя помощь в этом деле, — сказал Бог с высоты своего величественного роста. — Ты забыл кое о чем, мудрый ребенок. По причинам, с которыми я никогда не соглашусь, сыну Ракота дали Венец Лизен. Силы и духи леса не причинят ему прямого вреда, пока он его носит. Они сделают кое-что другое, и ты должен знать, что именно, самый маленький малыш.

И он знал.

— Роща, — прошептал Флидис. — Его ведут в Священную рощу.

— И против того, что встретит его там, — сказал Кернан, — что встретит его там и убьет, у меня нет никакой власти. Да я бы и не пожелал такой власти. Даже если бы я мог это сделать, я бы не стал вмешиваться. Его не следовало оставлять в живых. Ему пора умереть, пока он не добрался до отца, ведь тогда всякая надежда рухнет.

Он уже повернулся, чтобы уйти. Он сказал все, что намеревался, и сделал то, что считал своей обязанностью, но тут его сын ответил голосом глубоким, как корни деревьев:

— Возможно, но я так не думаю. Мне кажется, в этом переплетении есть еще кое-что. Ты тоже кое о чем забыл.

Кернан оглянулся. На том месте, где они стояли, появился первый проблеск серебра. Он коснулся его обнаженной фигуры и обрисовал ее. Ему хотелось быть в определенном месте после восхода луны, и одна мысль о том, что его там ждет, пробуждала в нем желание. Но он все же задержался на мгновение и ждал.

— Ланселот, — произнес Флидис.

И сам повернулся и побежал со своей всегда неожиданной быстротой к роще, где давным-давно родилась Лизен в присутствии всех Богинь и Богов.

В гневе и смятении, обиженный тем, что отвергнут, Дариен уже далеко углубился в лес, прежде чем сообразил, что поступил не самым мудрым образом. Он не собирался поджигать дерево, но поток событий никогда не развивался так, как он ожидал, и все всегда получалось не так. А когда это случалось, в нем возникало что-то другое, к нему снова возвращалась сила, его глаза менялись, и тогда загорались деревья.

Даже в этом случае ему хотелось лишь вызвать иллюзию — ту же иллюзию огня, которую он создал на поляне у Древа Жизни. Но на этот раз он был сильнее и чувствовал беспокойство в присутствии такого количества людей, а его мать была красивой и холодной, и она отослала его прочь. Он не мог контролировать того, что делал, и поэтому огонь получился настоящий.

И он убежал в тень леса от кажущихся более холодными, ранящими больнее теней на берегу.

Теперь совсем стемнело, луна еще не взошла, и постепенно его ярость стала угасать, и Дариен все острее чувствовал, что он в опасности. Он ничего не знал об истории Великого леса, но он и сам бы андаином и поэтому многое понимал из тех сообщений, которые проносились по Пендарану, сообщений о нем самом, о том, что он сделал и что носил на голове.

По мере того, как росло чувство опасности, росло и понимание того, что его заставляют двигаться в определенном направлении. Он подумал, не превратиться ли в филина, чтобы подняться в воздух и улететь из леса, но при этой мысли почувствовал себя утомленным до предела. Он пролетел большое расстояние в облике филина и не знал, сможет ли выдержать это снова. Он был силен, но не безгранично, и ему обычно требовался прилив эмоций, чтобы черпать в нем силу: страха, голода, тоски, ярости. Теперь ни одного из этих чувств он не испытывал. Он чувствовал опасность, но не мог собрать силы для реакции на нее.

Отупевший, безразличный, одинокий, он остался в собственном обличье, одетый в одежду, которую прежде носил Финн, и шел, не сопротивляясь, по неуловимо меняющимся тропам Пендаранского леса, позволяя лесным силам вести его туда, куда они пожелают, что бы ни ожидало его там. Он слышал их гнев и предвкушение мести, но никак не реагировал. Он шел, не заботясь по-настоящему ни о чем, и думал о ее высокомерном, холодном лице и о ее словах: «Что ты здесь делаешь? Чего ты хочешь, Дариен?»

Чего он хотел? Чего ему позволено хотеть, на что надеяться, о чем мечтать, чего желать? Он родился всего-то меньше года назад. Откуда ему знать, чего он хочет? Он знал лишь, что его глаза могли краснеть, как глаза отца, и, когда они краснели, загорались деревья, и все от него отворачивались. Даже Свет отвернулся. Свет был прекрасным, ясным и полным печали, но, когда Ясновидящая надела обруч ему на голову он погас, как только щелкнула застежка.

Он шагал и не плакал. Его глаза были голубыми. Восходила половинка луны; скоро она засияет в просветах между деревьями. Лес торжествующе перешептывался, злорадно шелестели листья. Его вели, покорного, с Венцом Лизен на голове, в Священную рощу, чтобы убить.

Бесчисленное множество лет простояла эта роща, купаясь в своем могуществе. Не было другого места в любом из миров, корни которого так глубоко вплетались бы в ткань Гобелена. По сравнению с древностью этого места даже права Морнира на Древо Жизни были заявлены всего лишь мгновение вечности назад, в те дни, когда Йорвет был призван в Бреннин из-за моря.

За тысячи веков до этого дня Пендаранский лес видел немало лет и зим во Фьонаваре, и в течение всего круговорота времен года эта роща и эта поляна в ней были сердцем леса. Здесь присутствовала магия. Древние силы дремали под лесной подстилкой.

Здесь более тысячи лет назад (всего лишь миг во времени, не более) родилась Лизен в присутствии всех молчаливых, восхищенных магических сил леса и блестящей компании Богинь и Богов, чья красота стала ее красотой с первых дней. Сюда пришел Амаргин Белая Ветвь, первый смертный, первый сын Ткача, родившийся не в лесу, и посмел провести ночь в этой роще в поисках другого источника могущества для людей, кроме кровавой магии жриц. И здесь он нашел это могущество, и даже больше, так как Лизен, дикая и великолепная, вернулась на оскверненную поляну, место своего рождения, чтобы убить его утром, а вместо этого влюбилась в него и поэтому покинула лес.

После этого многое изменилось. Для сил рощи, для всего Пендарана, время бежало до того момента, когда она спрыгнула с балкона Башни, а потом оно двигалось вперед более медленно, словно с того дня с каким-то грузом.

С тех пор, с тех потрясенных войной дней первого прихода Ракота Могрима, только еще один смертный побывал в этом месте, и он тоже был магом, последователем Амаргина, и был он вором. Вооруженный хитростью и коварством, маг Радерт точно знал, когда можно безопасно проникнуть в Пендаран в поисках нужной ему вещи.