Вся мировая философия за 90 минут (в одной книге) - Шопперт

дитя, ты живешь в безмолвном отчаянии". Возможно, этот эпизод автобиографичен (или, может быть, эти слова были постоянным рефреном в отношении отца к сыну).

Ничего удивительного, что в школе Серена считали странным. Его поведение было таким же старомодным, как и застегнутый на все пуговицы сюртучок, с которым он не расставался. Учителя называли его "маленьким старичком". Он не был блестящим учеником, хотя, несомненно, превосходил всех своих одноклассников по уровню развития. Отец научил его не привлекать внимание к своему интеллекту: в классе он был только третьим. Маленькому Серену приходилось быть вежливым и почтительным, а это требовало даже большего напряжения сил, чем учеба: каждому будущему гению хочется быть первым.

По мере того, как Кьеркегор взрослел, становилось очевидно, что странность его касалась не только выбора одежды. Его фигура была высокой и угловатой, к тому же он был немного горбат. У него не было друзей, и наверняка он служил постоянным объектом насмешек одноклассников. Вскоре он научился защищаться с помощью своего саркастического остроумия. Этот сарказм Серен затем стал использовать столь агрессивно, что провоцировал других мальчиков на ответную реакцию. Такая особенность поведения отличала Кьеркегора на протяжении всей его жизни.

Как и многие рано ставшие интровертами люди, Кьеркегор был склонен считать себя центром вселенной. Он, несомненно, привык к тому, что был центром внимания своего отца, а потрясающая интенсивность его собственной внутренней жизни означала то, что он сам был центром своего внимания. Провоцируя других, даже если и приходилось страдать от этого, Серен укреплял иллюзию, что мир вращается вокруг него. В дальнейшем этот комплекс мученика стал важнейшей чертой его психологического облика.

По окончании школы Кьеркегор поступил в университет Копенгагена, чтобы изучать теологию. Быстро прославившись благодаря своей широчайшей эрудиции и язвительному остроумию, он считался едва ли не знаменитостью в студенческих кругах провинциального Копенгагена. Вскоре юноша забросил теологию и занялся философией. Особенно его интересовала философия Гегеля, которая в то время со скоростью эпидемии распространилась по всей Германии и достигла уже куда менее философичных уголков Европы. Кьеркегору пришлись по душе серьезность и честность Гегеля, его идеалистический взгляд на мир. В соответствии со всеобъемлющей системой Гегеля мир развивается по диалектической схеме. Из начального тезиса появляется его антитезис, оба они объединяются в синтезе (который, в свою очередь, сам является тезисом для следующей триады, и так далее). Вот классический пример такой триады:

Тезис: Бытие (или существование).

Антитезис: Ничто (отсутствие какого бы то ни было существования).

Синтез: Становление.

Согласно такой диалектике получается, что все движется в направлении возрастания самосознания и, в конечном счете, к Абсолютному Духу, который, познавая сам себя, объемлет все существующее в этом процессе. Этот всепоглощающий Абсолютный Дух включает в себя даже религию, которая рассматривается как более ранняя стадия развития философии (а последней, самой совершенной, философской системой является, конечно, гегелевская). Понятно, почему такая философия понравилась интроверту Кьеркегору — не в последнюю очередь из-за его эдипова и религиозного комплексов и нарциссизма.

Хотя Кьеркегор и отрекся впоследствии от своего увлечения Гегелем, его отношение к последнему с самого начала было противоречивым. Он любил и в то же время ненавидел его. Собственная антигегелевская философия Кьеркегора была полна гегелевскими понятиями — ее можно даже назвать кьеркегоровской версией диалектики. Тем не менее, куда более важно то, что с самого начала Кьеркегор сомневался в Абсолютном Духе и его самопознании. По его мнению, самопознание должно происходить на субъективном, а не на объективном уровне. Он настаивал на том, что для личности субъективное имеет гораздо большее значение, чем какой бы то ни было Абсолютный Дух. Субъективная сфера нашей собственной жизни — вот что нас беспокоит больше всего. Некоторые изобретательные комментаторы увидели в этом неосознанное влияние отношения Кьеркегора к отцу. Неудивительно, что вскоре этот новорожденный субъективный элемент обнаружил, что находится в оппозиции к своему родителю — Абсолютному Духу.

Примерно в это же время в отношениях Кьеркегора с его отцом произошел драматический переворот. Чтобы избежать родового проклятия, Кьеркегор-старший признался сыну в том, что мучило его уже долгие годы. Он рассказал, как проклял Бога когда-то давно, на ютландском холме. Говорят, что тогда Кьеркегор в ужасе отпрянул от отца и с тех пор начал много пить и вести распутную жизнь.

Некоторые проницательные комментаторы предположили, что за всем этим кроется нечто большее. В самом деле, в это время Кьеркегор, по всей видимости, начал искать предлоги для того, чтобы освободиться от властного влияния отца. Вполне возможно, что откровения набожного старого человека не были чисто теологическими. Он мог также признаться в том, что прелюбодействовал, занимаясь любовью со служанкой (будущей второй своей женой, матерью Кьеркегора), в то время как его первая жена лежала на смертном одре. Это могло бы объяснить драматический — или излишне им самим драматизированный — поворот в поведении Кьеркегора, который был вовсе не таким развращенным, каким ему хотелось бы казаться. Некоторые, однако, полагают, что признания отца содержали кое-что посерьезнее, чем детское богохульство и любовные грешки, в которых он теперь искренне раскаивался. По мнению критика Рональда Гримсли, секретные записи в дневниках Кьеркегора говорят о том, что его отец посещал бордель, где заразился сифилисом, который даже мог передаться по наследству сыну. По крайней мере, все последующее поведение Кьеркегора не исключает этой страшной возможности.

Кьеркегор теперь зачастую напивался допьяна в тавернах или разгуливал по главной улице города, куря сигару, и даже, более того, он посетил бордель. Как считают многие, это его начинание потерпело полное фиаско. Той ночью в своем дневнике он записал бессвязные слова: "Боже мой, Боже мой… (Для чего Ты меня оставил?)… Это чертово хихиканье…". В этой ситуации крайнего отчаяния Кьеркегор вспомнил последние слова Христа. Как ни пытался он избавиться от религии, она глубоко укоренилась в его сердце.

Это был единственный сексуальный опыт за всю жизнь Кьеркегора. Последующие записи в его дневнике заставляют предположить, что это было нечто большее, нежели банальное унижение. Он писал, что ему "было отказано в физических качествах, которые необходимы для полноценной жизни человека". В других местах он часто говорит о "занозе, впившейся в его плоть", а однажды даже упоминает "дисгармонию между его телом и душой". Мы можем только догадываться о подробностях этой очень личной трагедии, которая, возможно, послужила причиной сексуальной импотенции.

Некоторые утверждают, что это было обратной стороной всей жизни и творчества Кьеркегора. Ничто не может быть дальше от истины. Гораздо более правдоподобно, что эта личная трагедия постоянно была той занозой, которая, не давая ему покоя, все увеличивала его