Путь эльдар: Омнибус - Энди Чемберс

Сардон удивленно моргнула от яда в словах чародея.

— Этот скиталец и его собратья посещали Лилеатанир со времен его первого поселения, — мягко сказала она. — Мы считаем народ искусственных миров своими стражами, но дети Смеющегося Бога известны нам как друзья. Во время нужды он пришел к нам и предложил помощь, возможное решение. Что ты принес в Мировой Храм? Гнев? Взаимные обвинения? У нас этого уже более чем достаточно, нам не нужно того же от пришедших извне.

— Решение? Какое решение? — вспылил Караэис, снова переведя взгляд янтарных глаз на Пестрого. — Мои гадания на рунах ничего об этом не говорили.

— Худшее возможное решение, насколько оно касается тебя, — издевательски проговорил Пестрый с широкой улыбкой. — Такое решение, в котором ты не нужен. Оно не даст тебе свободный проход в совет провидцев. Ни потока рекрутов от благодарных выживших жителей Лилеатанира. Ни славы. Ни известности. Ни восхвалений, распеваемых в бесконечном цикле Бьель-Тана на протяжении вечности. Ничего.

Пестрый понял, что точно рассчитал истинную мотивацию чародея, возможно, даже лучше, чем Караэис признавал перед самим собой. Плечи провидца затряслись от подавляемых эмоций, и он сделал шаг к Пестрому. Аиоса подняла руку, чтобы остановить его, и холодно взглянула на арлекина сквозь свою бесстрастную маску.

— Ты обвиняешь Караэиса в том, что его вело честолюбие? Что… желание… преодолело его мудрость? — неторопливо проговорила экзарх.

— Это не мое дело — обвинять кого-то в чем-то, — улыбнулся Пестрый. — Я просто складываю вместе все, что я увидел, и делаю выводы. Должен спросить, просто мне это интересно: каков был ваш план на случай, если бы вы в конце концов дотащили Морра до Лилеатанира? Каким конкретным образом вы намеревались разрешить ситуацию? Может быть, связать его по рукам и ногам и кинуть в какую-нибудь трещину? Устроить жертвоприношение, чтобы умилостивить дракона?

— Это возмутительно! — закричал Караэис. — Ты не имеешь права вмешиваться! Ты запятнал себя, якшаясь с темными сородичами, и теперь ты хочешь затянуть меня в ту же трясину. Мы не сотворили всего этого! — Караэис театрально взмахнул руками, охватывая святилище, а вместе с ним и весь мир.

— Нет, но вы хотите нажиться на этом. Темные сородичи, как вы любите их называть, не ведали о последствиях своих действий. Если бы только они знали, какой вред это впоследствии нанесет им самим, то никогда не повели бы себя таким образом. Не то чтобы, конечно, невежество их оправдывает… просто у тебя и такого оправдания нет.

Сардон в шоке воззрилась на арлекина.

— Что ты имеешь в виду? — выдохнула она.

— Что наш общий друг Караэис и все его сородичи-провидцы могли бы предвидеть осквернение храма и его последствия. Они могли бы что-то сделать, чтобы предотвратить его, но не сделали ничего.

— Нельзя проследовать за каждой нитью судьбы, — ответил Караэис трясущимся голосом. — Можно повлиять только на определенные разветвления, экстраординарные сплетения, правильно применив…

— О, прекрати, пожалуйста! — насмешливо рассмеялся Пестрый. — Нити судьбы тянутся к грандиозному катаклизму, который влияет на саму Паутину, а ты говоришь, что он слишком размыт, чтобы его увидеть, и слишком сложен, чтобы на него повлиять? Если это правда, то мало от тебя пользы в нынешнем призвании, и стоило бы серьезно подумать о каком-нибудь другом пути — например, гончарного дела или приготовления еды.

— Достаточно! — прорычал Караэис. — Где инкуб? Говори сейчас же, не то…

Угроза, подразумеваемая Караэисом, была прервана громоподобным ревом из глубин святилища. Каменные стены содрогнулись, с них начали сходить пласты льда и разбиваться на куски, а рев все длился и длился. Это был непрекращающийся шипящий вопль гнева, который сотрясал храм и заставлял камни дрожать, подобно живым существам. Пестрый маниакально ухмыльнулся и закричал, перекрывая шум.

— Там! Это он там, в самом сердце храма! — арлекин выл диким голосом. — И я думаю, что он теперь готов вас встретить!

Без слов Караэис нырнул в глубины Мирового Храма, сжав в руке колдовской клинок. Помедлив долю секунды, аспектные воины последовали за ним, Аиоса наградила Пестрого долгим и жестким взглядом, пробегая мимо. Сардон в ужасе заломила руки.

— Ты позволишь им уйти? Они же все погибнут!

— Нет. Остановитесь. Не ходите туда. Вы все погибнете, — сардонически пробормотал Пестрый, когда последний из аспектных воинов исчез в содрогающемся святилище. Губы арлекина скривились в безрадостной гримасе, самом воплощении печали и подавленности, но глаза за его маской сверкали темным и неописуемым весельем.

Ксагор и Беллатонис видели, как приближается машина убийства, чье осиное тело поблескивало в полумраке путеводного тоннеля, плавно опускаясь к ним с потолка. Машина не спешила, уверенная, что загнала свою добычу в угол, и снижалась достаточно медленно, чтобы дать им достаточно времени на осознание безнадежности собственного положения. Будучи преданными поклонниками искусств плоти, Ксагор и Беллатонис сразу же распознали ее тип: механический паразит «Кронос», похититель времени. Беллатонис узнал и нечто иное — характерный почерк изготовителя, который он уже успел увидеть в своей потайной лаборатории, на миниатюрном «Талосе», который атаковал его там. Он обнаружил, что готов признать в паре подобных карликов-близнецов определенную артистическую целостность, которой, по его ощущениям, недоставало каждой машине в отдельности. И все же Беллатонис продолжал считать, что это немного попахивало игрушечностью.

Ксагор замер на середине рывка в тщетной попытке защитить хозяина собственным телом, когда возникла петля негативной обратной связи. Темные энергии окутали их обоих, совершенно безразличные к отчаянному акту самопожертвования развалины. Плоть Харбира, теперь принадлежащая Беллатонису, начала усыхать вокруг костей, лицо стало напоминать череп, обернутый в папирус, с горящими на нем темными запавшими глазами. Жизненная сила утекала из него. Гемункул никогда даже не думал, что закончит подобным образом. Даже самые низшие из ему подобных были невероятными долгожителями, почти бессмертными, и его свежее, украденное тело было молодым и здоровым. И все же безжалостный вихрь, исходящий из выкачивателя душ, за считанные мгновения отнимал сотни лет от срока жизни Беллатониса. Еще несколько секунд, и от него не останется ничего, кроме праха и истлевших костей.

Петля энергии внезапно исчезла, оставив Беллатониса и Ксагора слабо стонущими, совершенно одряхлевшими стариками. Гемункул заморгал помутневшими глазами, пытаясь сфокусироваться на парящем «Кроносе» и понять, почему тот остановился. Он подумал, что, возможно, машина хотела потянуть время перед самым концом, немного насладиться пыткой, прежде чем завершить убийство. Какая-то его часть это одобряла.

Как ни странно, но, похоже, напоминающее осу устройство неожиданно выпустило снизу пару весьма гуманоидных ног. Беллатонис запоздало осознал, что над ними имелось еще и туловище, а на нем — пара рук, которые пронзили брюхо «Кроноса» большим мечом причудливой формы. Эти руки, покрытые характерными шрамами, были ему смутно знакомы — какой-то мелкий архонт, с которым он имел дело в Метзухе? Беллатонис уже не помнил, все казалось таким расплывчатым и полузабытым. Он снова поднял взгляд, не в силах избавиться от ощущения, что происходит что-то важное.

Машина-убийца висела под углом, отчаянно размахивая клешнями, и ее многочисленные сенсорные щупы и лопасти быстро трепетали, как птица в ловушке. Там, где меч пронзил жизненно важные места, сыпались искры. Она, похоже, не могла сдвинуться с места и только покачивалась в воздухе. Меч вырвался наружу, и из выпотрошенной машины хлынул поток деталей. Поблескивающее устройство медленно осело, как будто держалось только на клинке, и безжизненно закатилось набок, выпуская затухающие искры. И тогда произошло темное чудо, или, по крайней мере, так показалось Беллатонису.

Сознание Чо, контролирующее шлюзы конденсаторов, угасло, они раскрылись, и вся жизненная сила, которую она украла, разом излилась сквозь лопасти-резонаторы. Густая темная драгоценность забранной ею духовной эссенции, все это яство, которое она должна была триумфально передать своему создателю, вместо этого выплеснулось на ее добычу и ее убийцу. Для Беллатониса, Ксагора и Безиет это стало макабрическим пиром, омовением в похищенной энергии жизни, которая снова наполнила их молодостью и силой в полном согласии с темными и ужасными ритуалами вечного города.

В считанные мгновения плоть наполнилась и вновь стала упругой, морщинистая кожа разгладилась и приобрела цвет юности, руки и ноги восстановили силу. Таков был дар, которым, не желая того, наделила их машина боли. Прошло немало времени, прежде чем они нарушили тишину.