Солона ты, земля! - Георгий Егоров

А танки мчались на юг неудержимо, как огненная лавина по склону вулкана…

Но короток ноябрьский день, и глубоки балки в донских степях. Все чаще и чаще приходилось вытаскивать застрявшие машины. И, видимо, опомнилось немецкое командование — то и дело танкистов встречает дружный огонь.

На рассвете 20-го ноября ворвались в поселок Перелазовский. В течение нескольких минут Первая румынская танковая дивизия была разгромлена, захвачен штаб Пятого армейского корпуса. Атака была настолько стремительной, что майор Новокшонов, первым вбежавший в здание школы, где размещался штаб, застал разложенные на столах бумаги, открытые шкафы, сейфы с ключами в дверцах, а на вешалках — мундиры и шинели штабистов.

— Выставить охрану! — приказал он подбежавшему командиру роты. И тут же по рации сообщил в штаб своего корпуса о захвате документов.

Из Перелазовского танкисты повернули на юго-запад, навстречу войскам Сталинградского фронта. Весь день и всю ночь двигались без остановки. И только 21-го немецкое командование смогло выставить навстречу 26-му корпусу Третью моторизованную дивизию. Но и это не остановило движения. Не выдержав натиска танкистов, враг бежал к Дону.

Ночью в часть Сергея Новокшонова, шедшую головным отрядом, прибыл командир корпуса генерал-майор Родин. Обстановка осложнялась — впереди был Дон и новые укрепления на его левом берегу. Комкор при свете карманного фонарика расстелил на лобовом скосе своего танка карту. Командир усиленного отряда и Сергей склонились над ней вместе с генералом.

— По данным разведки, — сказал комкор, — вот этот мост в районе Калача остался единственным невзорванным.

Надо его захватить. Иначе — мы надолго задержим переправу машин через Дон. — Он посмотрел на командира, на его заместителя. — Это ваша главная задача.

Подполковник и майор переглянулись.

— Возьмем. С ходу возьмем мост.

Когда шагали к своим машинам, командир вдруг сказал:

— У меня появилась оригинальная мысль, Сергей Григорьевич. Знаешь, какая? Сейчас остатки немецких танковых частей стягиваются на левый берег. Построимся и мы в походную колонну, включим фары…

Замполит даже сбился с ноги.

— Мысль дерзкая, Григорий Николаевич. Очень дерзкая и хорошая. Вряд ли немцы остановят нас. За своих примут…

Так и вышло. В три часа ночи колонна беспрепятственно миновала оборону немцев и направилась к переправе. В шесть утра танкисты подошли к мосту. Три роты машин Сергей провел на левый берег и оттуда дал сигнал ракетой. Перебив охрану моста, усиленный отряд занял круговую оборону.

Немцам мост был нужен, как утопающему спасательный круг, и они навалились на танковую часть всей своей техникой и живой силой. Но прорваться так и не смогли. В середине дня подошли основные силы 26-го корпуса, враг был разбит. Танковые колонны Юго-Западного фронта устремились дальше, к Калачу.

А в это время командующий Сталинградским фронтом генерал-полковник Еременко по прямому проводу докладывал Ставке Верховного Главнокомандующего, что части четвертого механизированного корпуса вышли в район поселка Советский и ведут бой за станцию Кривомузгинскую. Вечером того же дня позвонил Сталин. Командующий встал, привычно пробежал пальцами по застегнутым пуговицам кителя, замер, прижав трубку к уху.

— Я вас слушаю.

Из наушника донесся неторопливый глухой голос:

— Это правда, товарищ Еременко, что ваши войска заняли Кривомузгинскую?

— Так точно, товарищ Верховный Главнокомандующий!

— Это очень хорошо! Завтра вам следует соединиться с Юго-Западным фронтом, войска которого подошли к Калачу.

— Слушаюсь!.. Имею сведения, товарищ Верховный Главнокомандующий, что Паулюс перебрасывает из-под Сталинграда к Калачу и Советскому двадцать четвертую и шестнадцатую танковые дивизии.

— Это не должно помешать успешному завершению операции. Примите все меры.

— Слушаюсь!

— Желаю успеха…

2

Тяжелый КВ мял под собой снег, сгребал его передком, как бульдозер, неуклюже переваливался. Казалось, не существует силы, способной остановить или хотя бы задержать эту бронированную махину. Сергей стоял в открытом люке башни и смотрел в степь. Вдали чернели разрозненные группы людей, автомашины с крытыми кузовами, тягачи. Кое-кто из двигавшихся сзади танкистов разворачивал на ходу башню и стрелял из пушек по этим скоплениям. Не эти остатки «непобедимого воинства» интересовали майора. Из штаба корпуса сообщили, что возможно столкновение со свежей танковой дивизией немцев, переброшенной сюда из-под Сталинграда. И замполит, возглавлявший авангард танковых соединений, внимательно следил за степью. Волновало и другое. С часу на час должны показаться танки Сталинградского фронта — как бы не принять их за немецкую дивизию.

Степь сияла ослепительно белым снегом. Ни перелесочка, ни даже кустика до самого горизонта. «Не то, что у нас в Сибири, — отмечал Сергей. — Сосновый бор или колок березовый — это же красотища! А здесь глазу остановиться не на чем — сплошные балки да голая степь…» И захотелось домой. Так захотелось, что даже сердце защемило. Хотя бы на денек. Побродить бы с ружьем по опушке бора — по такому снежку за зайцем хорошо ходить. Наверное, сейчас развелось его! Стрелять-то некому. Вспомнилось последнее письмо матери. Пишет, что Николай Шмырев наконец-то женился на эвакуированной девушке. Мужиков в селе — он, председатель да дед Охохо, которого теперь уж никто не зовет Петром Леонтьичем — стариков нет, а молодежь вообще его настоящего имени не знает — Охохо и Охохо… А то, что он Юдин — все забыли. Наверное и дочь уж не помнит. У тетки Насти мужа, говорят, в гражданскую расстреляли наши же, красные, — говорят, был непутевый. Сын от него остался — Костя, Серегин, друг. Говорят — в отца, вылитый. Старые партизаны, когда приходят к тетке Насте, смотрят на Костю, головой качают: «Ни дать, ни взять — Филька Кочетов!..» Доведется ли повидаться с Костей — кто знает. Исчез куда-то с самого начала войны. Уходя, намекнул про какую-то спецшколу. И Данилов не сказал, хотя он непременно знал куда исчез Костя — не без его же помощи тот исчез…

Новокшонов вскинул бинокль. Впереди были танки. Но — чьи? Поднял руку над головой — сигнал приготовиться. Захлопали сзади башенные люки, стрелки припали к смотровым щелям. Сергей все смотрел в бинокль — но разве на таком расстоянии отличишь немецкий танк от своего! Приказал водителю сбавить скорость. Танков много, стоят кучей, видимо, чего-то ждут. Как бы не врюхаться… Вчера командующий фронтом объявил по рации благодарность за взятие моста и освобождение Калача, представил к наградам, а сегодня можно так опростоволоситься, что ни одной машины не выйдет отсюда… Там явно заметили колонну, засуетились люди, забегали. Сейчас все будет ясно… Секунды тянулись медленно, словно Господь Бог, держа в руках, нехотя растягивал их, как податливую резину. Вдруг, оставляя в небе длинный хвост, серым комочком взлетела ракета. Лопнула. На землю перламутром посыпались искры. Одна ракета еще ничего не значит… За ней вторая — такая же зеленая, третья, четвертая, пятая… Сергей, забыв, что он замполит, а не мальчишка, сдернул шлем и закричал во все горло:

— На-аши! Ура-а! Наши-и!..

Через несколько минут танкисты Сталинградского и Юго-Западного фронтов обнимали друг друга. Кричали «Ура!», стреляли из пистолетов и автоматов вверх, пускали ракеты. Откуда-то появились фляжки со спиртом, кто-то совал Сергею в грудь жестяную кружку.

— Товарищ майор… товарищ майор! За победу! От сталинградцев…

Сергей глянул — не меньше трехсот граммов спирта. Пить категорически нельзя — голова! Обижать тоже неудобно.

— За праздник на нашей улице, товарищ майор!

Эх, была не была! Хлебнул два больших глотка — полкружки опорожнил. Дух захватило — насилу перевел, вздохнул кое-как. Улыбающийся, радостный водитель его танка уже подавал кусок хлеба и сала.

— Закусите, товарищ майор. Давно не пили, может разобрать.

Сергей с остервенением ел мерзлое сало, старался заглушить спирт, от которого уже пошло тепло в руки и ноги, слегка закружилась голова. «Только бы не опьянеть… только бы не опьянеть…»

Наблюдавший издали за майором автоматчик в белом маскхалате (Сергей изредка тоже посматривал на него, припоминал, где он видел это лицо), наконец, решительно подошел к нему.

— Товарищ майор, разрешите обратиться?

Сергей, прожевывая кусок, кивнул, сам не спуская глаз с обросшего, прокопченного лица.

— Вы случайно не Новокшонов будете?

— Новокшонов.

Что-то страшно знакомое было в этом бородатом мужчине, в его неторопливом голосе, в легком прищуре глаз.

— А вы меня не узнаете?