Десятая жертва (сборник) - Роберт Шекли

А после, естественно, иллюзии развеялись. У Милар есть странная черта – она очаровательна, даже загадочна, пока не узнаешь ее поближе. А после – раздражает до невозможности. Их лучшим периодом было бессезонье, пока летнее солнце и карнавальная атмосфера острова не довели Милар (тогда еще звавшуюся Джени) до легкого помешательства – вернее, до более крутого, чем обычно. Это случилось еще до ее интрижки с Ребеккой, эрзац-баронессой из Голландии, когда Милар только-только начала открывать в себе лесбийскую сущность и разочарование тяжким грузом обрушилось на Хоба, отнюдь не поддерживавшего подобные вольности и все еще цеплявшегося за устаревший комплект: один мужчина и одна женщина.

Но все это пришло позже. А в тот момент, в кабинете адвоката Гуаша, были лишь остров Ибица и вечная юность, в целом мире лишь ты да я, деточка, и лети оно все к чертям, да, дорогая, поставь свою подпись вот тут, мы будем вместе владеть райским уголочком.

Теперь же прошли годы, и все это излагал Хобу за вторым ленчем в «Келлар Каталан» Гуаш – толстый, круглый, веселый, умудренный, женатый на хворой женщине и состоящий в связи со шведкой-алкоголичкой, владеющей лавкой сувениров в порту. Он подтвердил подозрения Хоба:

– Нет, дон Эстебан не мудрил с traspaso. Сомневаюсь даже, что он заглянул в документ, когда подписывал. Подобные раздутые в финале платежи уходят корнями еще в Древний Рим. Я бы не сказал, что это противозаконно, но ставит тебя в неловкое положение. Надо было тебе настоять, чтобы я вычеркнул пункт насчет раздутого платежа, а уж после подписывать. Конечно, тогда ты меня толком не знал, зато знал дона Эстебана. Вернее, считал, что знаешь. Видишь ли, они требуют уплаты миллиона песет точно в срок, пятнадцатого июля сего года. Или ты лишаешься земли.

– Я прожил там пять лет, – заметил Хоб. – Сделал массу усовершенствований. Неужто они и правда на такое пойдут?

– Весьма опасаюсь, что да. Это их право. У тебя в запасе месяц без пары дней. Но что такое миллион песет для американца, а? Извини, я неудачно пошутил. Я же знаю твои обстоятельства. У тебя ровно двадцать семь дней, чтобы собрать деньги, заплатить и перевести все на свое имя. Все сводится к десяти тысячам долларов без малого. Есть они у тебя?

Хоб покачал головой.

– А одолжить можешь?

– Сомневаюсь. Вот разве что…

– Весьма сожалею, – жизнерадостно сообщил Гуаш. – А как думаешь, раздобыть сумеешь?

– Непременно раздобуду, – заявил Хоб куда более уверенно, чем чувствовал себя на самом деле.

– Постарайся раздобыть их до очередного витка девальвации, неважно, выиграешь ты от нее или проиграешь. Должен с прискорбием сообщить, что оттянуть платеж не удастся. Оттянуть, я правильно выразился? Разве что сумеешь убедить дона Эстебана передумать. Но я сомневаюсь, что это тебе удастся. Со времени удара он стал совсем слабоумным, попал под каблук к жене, жуткой Ампаро, ты еще не знаешь ее мамашу, этого костлявого священника из Сан-Хуана и двух сынишек. Знаешь, что они хотят продать землю «Спортклубу»? Тот предлагает им чертовски много денег. Тебе просто не повезло, что ты выбрал фазенду с лучшим видом на всем острове. Ужасно жаль, что ты не можешь продать вид и оставить себе все остальное. Добудь деньги, Хоб, и позаботься, чтобы Милар подписала отступную, это тоже крайне необходимо.

Хоб вернулся на фазенду. Не стал разговаривать ни с кем – даже с близнецами Рафферти из Лос-Анджелеса, друзьями его сестры, подстригавшими виноградную лозу, даже с Амандой, подружкой Моти, манекенщицей из Парижа, занимавшейся на кухне приготовлением карри. А направился прямиком к себе в комнату. В свою собственную, личную комнату, стоящую особняком от остальных комнат виллы, где время от времени останавливалось до дюжины его друзей и подруг. Его комната представляла собой голый куб с чисто выбеленными стенами и небольшим балкончиком. Вид оттуда был замечательный. Открыв французские окна, через седловину между дальними горами можно было вглядеться и различить узкий синий проблеск моря, обрамленный цветами миндаля, благодаря деревьям, растущим под самым окном. Хоб критически оглядел этот вид и попытался убедить себя, что вид уж чересчур, ненатурально красивый, но не преуспел в этом. Пейзаж нравился ему как есть. Взор Хоба изучил каждую складку местности, каждое дерево и пригорок собственной земли, каждый algorobo в полях, каждое миндальное дерево в саду. Что ж, придется раздобыть десять тысяч и получить отступную.

К сожалению, в это самое время его финансы пели романсы. Вообще-то он никогда не греб деньги лопатой, но в это время с ними было особенно туго. Детективное агентство «Альтернатива» зарабатывало не слишком много. Правду говоря, оно работало в убыток. Хоб едва-едва сводил концы с концами, наскребая деньги на уплату налогов, взятки, канцпринадлежности и наличные для оперативников. В конце этого года все сложилось в чистый убыток, да и предыдущий был немногим лучше.

Ну, по крайней мере, с Милар будет проще. Она как раз домогается его возвращения в Америку, чтобы получить от него иудейский развод. Похоже на то, что родители Шелдона, ее будущего супруга, бухгалтера по налогам, – ортодоксальные иудеи – настаивают на ортодоксальном иудейском разводе, прежде чем дать свое благословение. А их деньги, хоть о них никто и не упоминал, идут в одном конверте с их благословением.

Когда она просила о приезде, Хоб отбивался. Они ведь и так разведены по закону, так к чему же разводиться еще раз? Вдобавок Хобу не хотелось возвращаться в Нью-Джерси и в Нью-Йорк. Во-первых, потому, что это стоит денег. А во-вторых, с ним в столичных городах вечно случается что-нибудь скверное. У него сложилось впечатление, что сейчас покидать остров неблагоразумно. Но его к этому вынудили.

Наскрести средства даже на авиабилеты оказалось нелегко, но он кое-как выкрутился, по мелочи задолжав всем друзьям и ссудившись целыми тремя сотнями долларов у богатого английского актера, жившего по соседству. Тому пришлось не по вкусу, что его так подоили, но ссуду он все же дал.

Затем Хоб заказал билеты до Иберии, послал Милар телеграмму, чтобы ждала его и приготовила все к разводу, после чего распрощался с островом и домом. При всем при том у него осталось курьезное ощущение, что это Ибица покидает его, а не наоборот.

Глава 3

Полет прошел без происшествий. Прибыв в аэропорт Кеннеди, Хоб подошел к стойке «Иберия Эрлайн», чтобы поинтересоваться, нет ли для него весточки – просто на случай, если Гарри Хэм выудил какие-нибудь ошеломительные новости касательно ситуации с traspaso. Никаких вестей не оказалось.

Покончив с этим, Хоб автобусом поехал в Снаффс-Лендинг, штат Нью-Джерси. В Джерси ему пришлось пересаживаться. Дорога от Кеннеди до Мейн-стрит в Снаффс-Лендинге отняла почти пять часов.