Твердь небесная - Юрий Рябинин

В это время в передней появилась Лена. Девушки с минуту смотрели друг на друга. Потом порывисто сошлись и обнялись. Так они стояли, не отпуская одна другую и не в силах вымолвить ни слова, пока навстречу гостье не вышел Сергей Константинович. Вежливый Леночкин папа еще сколько-то повременил беспокоить подруг, но, исполнив приличие, прервал наконец их немую сцену.

– Ну, девушки, полно нежничать! – притворно строго сказал он. – Прошу в столовую.

Он поцеловал Тане руку и сам помог ей раздеться.

Лене не терпелось увести подругу к себе и поговорить с ней наедине прежде обеда. Но Сергей Константинович решительно этому воспротивился: узнав, что Таня пришла к ним тоже после литургии, он безоговорочно настоял всем им отобедать раньше всего прочего.

Распоряжалась за столом сама Наталья Кирилловна. Таня про себя усмехнулась, отметив, насколько ее действия соответствовали написанному в книгах хорошего тона. Рассадив всех по своему разумению, хозяйка сама взялась разливать суп по тарелкам, причем объявляла, кому именно прислужница должна эту тарелку поднести: прежде всего, Татьяне Александровне, потом Сергею Константиновичу, после него Елене Сергеевне и, наконец, Сергею с Кириллом. Последней она наливала себе. То же самое было затем проделано с рыбой, гусем, филеем. Хозяин же прилежно надзирал за тем, чтобы у участников трапезы не пустовали бокалы.

Таня очень опасалась, как бы за этим церемониальным обедом не зашел разговор об ее отце. Впрочем, она сразу решила, что не станет ничего скрывать, изворачиваться, запираться, – если спросят, так и ответит, как есть. И тогда уже пусть собеседники решают – продолжать им очевидно болезненный для гостьи разговор или прекратить его? Но она напрасно беспокоилась. У Натальи Кирилловны не было теперь иных забот, кроме предстоящего замужества дочки. Она, казалось, даже не помнила, что сегодня Рождество. И все без умолку рассказывала, сколько добра они уже припасли для Лены и что намерены еще приобрести сверх того, кого пригласят на свадьбу, у какой портнихи будут шить наряды, у какого кондитера закажут десерты. Она хотела, чтобы венчание проходило в каком-нибудь кремлевском соборе или хотя бы в храме Христа. Лена, переводя в смех обычные мамины амбиции, которых она, кстати, уже и не стеснялась, заметила, что ни там, ни там венчаний не бывает, но если мама непременно желает показной пышности, то тогда уж лучше всего им устроить брачение в соборе Парижской Богоматери. «Или в Вестминстерском аббатстве!» – поддержал, как обычно, дочку Сергей Константинович. Так они вдвоем противостояли буйным фантазиям Натальи Кирилловны.

Одним словом, обед проходил в спасительном для Тани многословии и веселье. Наталья Кирилловна – та даже и не догадывалась о чем-то ее расспрашивать. А когда Сергей Константинович однажды задал Тане какой-то неудобный вопрос, Лена тотчас перебила отца и перевела разговор на другое. Этого мудрому доктору достало, чтобы больше гостью не беспокоить.

Часа через полтора, убедившись, что ни одно из ее блюд не осталось не отведанным, Наталья Кирилловна позволила собравшимся сделать в трапезе прогул, как в старину говорили, то есть перерыв. Но затем непременно собраться за десертом.

Наконец Лена могла увести Таню к себе. Уединившись, подруги опять бросились обниматься. Уж так они соскучились, так истосковались! Они, казалось, все еще не могли поверить, что видят друг друга воочию. И поэтому каждой хотелось дотронуться до другой, словно удостовериться, что зрение ее не обманывает. Так и держась за руки, они опустились на козетку.

– Таня…

– Лена…

Сколько вопросов было у каждой к подруге! Но от волнения все, как на грех, вылетело из головы.

– Наталья Кирилловна рассказала по телефону, что твой жених – сын Дрягалова, – вспомнила Таня о еще не выясненном чрезвычайно интересном обстоятельстве. – Это младший?..

– Ну не старший же! – улыбнулась Леночка. – Дмитрий Васильевич.

– Но когда?.. Каким образом он стал твоим женихом?.. – изумленно спрашивала Таня.

– Ты разве не помнишь? Познакомились мы с ним летом на даче. Он мне тогда уже показался симпатичным, остроумным юношей. А окончательно, надеюсь, нас свела судьба в Маньчжурии. Там мне случилось убедиться, что он еще и надежный, ответственный, не по годам взрослый человек. Хотя и младше нас с тобой на целый год.

– Но расскажи, как вы там с ним повстречались? Это же немыслимо! Он-то как туда попал? – Таня забросала вопросами подругу. – Что было дальше?

Лена помрачнела, подумав, что ей теперь придется рассказывать не только о своем Дмитрии Васильевиче и о невероятных приключениях в Китае, но и о прочих соотечественниках, с которыми их пути на дальней чужбине пересекались, в том числе и об Александре Иосифовиче и о его проделках.

Заметив, как подруга переменилась в лице, Таня легко поняла, что Лене, верно, сейчас пришел на память тот эпизод в китайской деревне, о котором давеча упоминал раненый офицер. А вспомнив его и другое, она, естественно, смешалась: как об этом теперь сказать Тане?

– Можешь рассказывать, не таясь, – вздохнула Таня. – Я знаю уже обо всем, что имеет отношение ко мне.

– Хорошо, – решительно произнесла Лена. Она догадалась, что о самом трудном в ее рассказе – об Александре Иосифовиче – Тане откуда-то известно. – В таком случае я начну вот с чего: Лиза ни в чем не виновата! Это Александр Иосифович придумал, будто она рассказала полиции о кружке. – И, хотя Таня не спрашивала у нее никаких подтверждений сказанному Леночка добавила: – Мне об этом сказал сам Александр Иосифович.

Таня покорно опустила голову показывая, что услышанное она переживает смиренно.

– Я ничего не выдумываю, – с такого предуведомления Лена начала свой рассказ. – Мы с тобой виделись последний раз в начале сентября: помнишь? – я тогда прошла сестринские курсы и поехала с госпиталем на войну. Таня, какой же там кошмар! К нам в госпиталь, в Мукдене, привозили просто настоящие человеческие обрубки! Живые обрубки! Представь! – у него нет рук или ног, а то и того и другого, и вот это оставшееся на тебя смотрит! Живыми глазами! Я первое время не могла спать. Усну на час-полтора, потом просыпаюсь: ноги холодные как лед, сама вся в каком-то противном ознобе – не от холода, а от страха. А снилось только все что-то красное на белом, – так уже примелькались кровавые пятна на бинтах и простынях. Аппетит пропал полностью: как вспомню все эти клочья человеческого мяса, ни на что съестное смотреть не могу! Но, представь, потом привыкла.