Конан Бессмертный - Лин Картер

Страх бесследно растаял, когда Конан подошел к ней и с дружелюбной усмешкой перерезал путы. И когда он окинул ее оценивающим взглядом, это не был взгляд удачливого завоевателя, рассматривающего рабыню. Свободный человек любовался женщиной, столь же свободной, как и он сам. Откровенное восхищение, читавшееся в его глазах, заставило ее порозоветь.

— Во имя Махи! — сказал он. — Мог ли я знать, что в этой желтой стране живут подобные женщины! Нет, надо было мне собраться сюда много лет назад…

Его акцент был ужасен, но девушка без труда разобрала, о чем он говорил. Она ответила:

— Белые чужеземцы редко приезжают в Кхитай. Поистине, твое прибытие и эта победа совершились по воле богов. Если бы не ты, они двое, — и девушка указала рукой на трупы солдат, — отправили бы меня прямо в пасть Ужасу, который Ях Чиенг поселил в джунглях.

— У меня свои счеты с этим лысым козлом, — проворчал Конан. — Так что я с удовольствием посчитаюсь с ним еще и за тебя. О каком ужасе джунглей ты говоришь?

— Никто из видевших его не пришел назад, чтобы рассказать. Люди говорят — великий волшебник вызвал к жизни чудовище из давно забытых эпох, из тех времен, когда огнедышащие звери населяли землю, содрогавшуюся от землетрясений. С помощью этого создания Ях Чиенг держит страну в унизительном страхе. Он часто требует человеческих жертв. Солдаты хватают самых талантливых мужчин и прекраснейших женщин, и чудовище набивает ими утробу.

— Да, неуютное соседство, — согласился Конан. — Знаешь, девочка, не то чтобы я так уж заранее трясся от ужаса перед этой образиной… но все же, по-моему, лучше бы как-нибудь разминуться с ней по дороге в Пайканг. Далеко ли твоя деревня?

Девушка не успела ответить: что-то тяжело затрещало в лесу, ходуном заходили стебли бамбука, и до слуха долетел хриплый рев. Со зловещей улыбкой Конан опустил руку на рукоять меча и стал ждать, напрягшись всем телом, словно тигр перед прыжком. Девушка в ужасе юркнула за его широкую спину.

И вот, оглашая поляну утробным, квакающим рыком, из зарослей выломилась на поляну гигантская туша. От кончика носа до шипа на хвосте было не менее сорока футов. Короткие кривые лапы оканчивались острыми загнутыми когтями. В огромной пасти торчали клыки, по сравнению с которыми клыки саблезубого тигра казались смешными и безобидными. По бокам головы бугрились могучие мускулы, приводившие в действие эту ужасную машину разрушения. Чешуйчатая шкура тошнотворно отливала свинцом, смрадное дыхание отравляло воздух запахом мертвечины.

Выбравшись на солнечный свет, чудовище заморгало и на мгновение остановилось.

— Лезь на дерево! Живо! — рявкнул Конан окаменевшей от ужаса кхитаянке. — Там ему тебя не достать!

Словно очнувшись, девушка проворно вскарабкалась наверх. Тем временем внимание киммерийца было приковано к исполинскому ящеру. Да, это был самый опасный соперник из всех, с какими ему когда-либо приходилось встречаться! Рыцари, закованные в броню, воины, размахивающие мечами, кровожадные хищники и отравители, крадущиеся в ночи, — чего они стоили по сравнению с живой боевой машиной, со всех ног мчавшейся прямо к нему!

Но не так-то просто было сожрать лучшего охотника киммерийских холмов, джунглей Куша и туранских степей. Конан не сдвинулся с места: если бы он побежал или взобрался на дерево, дракон скорее всего устремился бы за девушкой. Варвар отскочил в сторону лишь в самый последний момент, когда громадные зубы, казалось, готовы были впиться в его тело. Дракон по инерции проскочил вперед и с треском врезался в заросли, а Конан тем временем ринулся к бамбуку.

Чудище выпуталось из кустов быстрее, чем он ожидал, и, с ревом развернувшись, вновь бросилось на него. Конан понял, что на сей раз не сумеет ни увернуться, ни добраться до спасительного дерева. Стебли же бамбука были гладкими и скользкими — не влезешь, — зато чудище легко переломило бы их одним движением головы. Нет, тут нужно что-то другое…

Выхватив свой жайбарский нож, Конан срубил под корень гибкий коленчатый стебель. Еще взмах, теперь наискосок, — и макушка, увенчанная султаном листвы, отлетела прочь, а у Конана в руках оказалось десятифутовое импровизированное копье с острым скошенным концом, блестевшим, точно стекло. Держа его наперевес, Конан повернулся навстречу дракону.

У него оставалось мгновение, чтобы вогнать острие между ощеренными челюстями, прямо в темную глотку. Пустив в ход всю свою силу, Конан всаживал бамбуковое копье все глубже и глубже в податливые внутренности дракона. Потом челюсти захлопнулись, перекусив древко в какой-нибудь пяди от руки киммерийца. Неистовый рывок головой — и Конан кувырком полетел в густые кусты на двадцать футов прочь.

Крича от боли, ящер бился в агонии. Конан кое-как поднялся, слегка удивившись, что руки и ноги все еще были при нем. Каждый мускул отзывался болью, но все-таки он вытащил меч и двинулся вперед. Пыль, поднятая судорогой дракона, слепила глаза. Не без труда увернувшись от хлещущего хвоста и лязгающих челюстей, Конан с размаху всадил меч чудовищу в глаз. Клинок вошел легко, точно в масло. Последние корчи дракона выбили рукоять из руки, Конана вновь швырнуло на землю. Но вот чешуйчатая туша затрепетала, вытянулась и замерла.

Хромая и с усилием выкашливая из легких пыль, Конан направился к дереву, где высоко среди ветвей съежилась девушка.

— Стареем, стареем, — пробормотал он, переводя дух. — А ведь были деньки, когда я разделался бы с ним одной левой. Подумаешь, насадить ящерицу на прут!

Конан скромничал, с наивностью варвара преуменьшая свой подвиг. В глубине души он знал: совершенного им не смог бы повторить ни один человек на свете. И этой победой он был обязан только себе самому, а вовсе не предначертанию судеб или удачному стечению обстоятельств.

— Слезай, девочка! — прокричал он хрипло. — Дракон сдох, обожравшись бамбука. Веди меня в свою деревню: я помог тебе, а теперь вы мне поможете!

9

Танец львов

Бамбуковая хижина была погружена в полутьму.

Ароматный дымок желтого лотоса кольцами поднимался вверх, прозрачные щупальца тянулись к дымовому отверстию в потолке, вырастая из нефритового чубука изукрашенного золотого кальяна, стоявшего на полу перед старым кхитайцем, что сидел, скрестив ноги, на красной циновке.

Старику было под восемьдесят; лицо его напоминало пожелтевший пергамент, испещренный бесчисленными письменами морщин. Тем не менее в его облике сквозила почти юношеская энергия, сочетавшаяся с властным спокойствием и ясностью мысли. Он придерживал чубук левой рукой, размеренно и с наслаждением попыхивая душистым, слегка пьянящим дымком. Зоркие черные глаза внимательно изучали черноволосого, белокожего исполина, который сидел на низком стуле против него и с жадностью поглощал тушеный рис «ши-ла», что подала ему спасенная девушка.