Избранное - Гор Видал

мудр и справедлив — редкое сочетание для тирана. — Демоцед беззубо улыбнулся: — В наши дни лишь Афины и Милет довольны своими тиранами.

— Были довольны. — Гистиэй стал мрачнее грозовой тучи. — Ты говорил с Великим Царем насчет Гиппия?

— Я пытаюсь, но Греция его не интересует. Он говорит об Индии и странах, что еще восточнее.

— Индия на другом конце света от Персии. — Лаис налила ему вина, и он долил в вино воды. — А Афины прямо напротив Милета, только море переплыть.

Демоцед кивнул:

— А Италия через море от Греции. Как известно, меня посылали в Кротон подготовить встречу Великому Царю. Но он не приехал, и я вернулся домой.

Это была совершенная чушь. Но не мог же Демоцед признать, что на самом деле сбежал со службы Великому Царю. Официально его проступок представили как секретную дипломатическую миссию по заданию Второй палаты царской канцелярии.

— У Великого Царя нет притязаний на западные земли. — Демоцед закашлялся в лоскут материи. Я мало встречал хороших врачей, которые бы сами постоянно не болели.

— Если не считать Самоса, — сказал Гистиэй, и его нахмуренные брови на мгновение поднялись. Самос был греческим городом на западе.

— Поликрат — тяжелый человек.

Демоцед выискивал на лоскуте следы крови. Я тоже взглянул, как и остальные. Но крови не было, и, кроме Демоцеда, это никого не расстроило.

— Мы с ним ладили. Знаю, большинство считают его…

— Вероломным и тщеславным дураком, — сказала Лаис.

— Я вечно забываю, что вы тоже были при самосском дворе, — улыбнулся Демоцед.

На его бледных деснах виднелось три нижних зуба — и ни одного верхнего. Перед едой он прилаживал в рот специально вырезанную деревяшку, упиравшуюся в нёбо, и тогда мог потихоньку жевать все, кроме очень жесткого мяса и очень черствого хлеба. Теперь я сам старик, частенько думаю о зубах и знаю, каково без них.

— Да-да, я помню вас маленькой. Вы были с отцом. Из Фракии, верно? Ну конечно! Богач Мегакреон. Серебряные рудники. Да, да.

— При дворе Поликрата я встретила своего мужа, — грустно проговорила Лаис. — И это единственное, что я могу вспомнить хорошего о тех днях. Ненавижу Самос. И Поликрата. Он был просто пиратом, и больше ничего. Он рассказывал отцу, что, когда возвращал друзьям награбленное с их кораблей, это доставляло им куда большую радость, чем если бы он их вообще не обирал.

— Да, он был пиратом, — согласился Демоцед. — Но он был великолепен. Помню времена, когда самосский двор был еще пышнее, чем у Писистрата. Помните Анакреона? Поэта? Это, пожалуй, было еще до вас. Прежде чем появиться в Самосе, он жил где-то во фракийской глуши.

— Анакреон жил в Абдере, — твердо напомнила Лаис. — В греческом городе.

Мужчины рассмеялись. Демоцед поклонился Лаис:

— Прежде чем появиться в Самосе, он жил в лучезарной Фракии. Потом отправился в Афины. Он был любимцем бедняги Гиппарха. Печальная история, не правда ли? Но как бы там ни было, одного у Поликрата не отнимешь — он всегда смотрел на запад. И он был истинным владыкой морей.

— Да, — сказал Гистиэй, — был владыкой морей и хотел стать владыкой над всеми островами.

Демоцед обратился к бывшему тирану:

— Возможно, вам стоит поговорить об островах с Великим Царем. Что ни говори, Дарий с радостью приобрел Самос. И еще больше его обрадовало приобретение самосского флота. А когда в твоем распоряжении такой роскошный флот…

Демоцед замолк, взглянув на Гистиэя.

— Когда я еще был в Милете, — мечтательно проговорил тот, — я мог с легкостью захватить Наксос.

Демоцед кивнул:

— Прекрасный остров. Плодородные земли. Сильный народ.

Мужчины переглянулись. Так начинались Греческие войны. Ребенком слушая рассказы взрослых, я не понимал всего значения этих загадочных переглядываний. Много позже до меня дошло, как между делом эти два неугомонных грека затеяли увенчавшийся успехом заговор по вовлечению Великого Царя в греческие дела.

Но это — оглядываясь в прошлое. А тогда меня больше интересовали рассказы Демоцеда о чудесном учителе Пифагоре.

— Я познакомился с ним в Самосе, — говорил старый лекарь. — Он тогда еще был ювелиром, как и его отец. Тот был личным ювелиром Поликрата. Но рано или поздно с Поликратом все ссорятся. Однако, как бы то ни было, Пифагор был — почему был? Я опять видел его в Кротоне — выдающимся человеком. Мыслит очень любопытно. Он верит в переселение душ…

Персидским мальчикам не полагается задавать вопросы взрослым, но для меня делали исключение.

— Что такое переселение душ? — спросил я.

— Ну прямо как дед! — воскликнула Лаис, хотя мой вопрос был самым заурядным. Лаис всегда обращала внимание на мое на самом деле несуществующее сходство с Зороастром.

— Это значит, что душа умершего переселяется в другое тело, — ответил Демоцед. — Неизвестно, где такое придумали.

— Во Фракии, — предположил Гистиэй. — Все вздорные идеи приходят из Фракии.

— Я из Фракии, — твердо напомнила Лаис.

— Тогда вы меня прекрасно поняли, госпожа. — По губам Гистиэя скользнула улыбка.

— Я знаю, что наша родина ближе всех к небесам и к преисподней, — проговорила Лаис особым колдовским голосом. — Так пел Орфей, спускаясь под землю.

Мы пропустили ее слова мимо ушей, и Демоцед продолжал:

— Не знаю, как эта идея дошла до Пифагора, но известно, что он провел год или два в египетских храмах. Он мог набраться этого и там. Не знаю. Но известно, что египетские ритуалы сильно действуют на впечатлительных людей. К счастью, сам я не из таких. А он — да. Мне вспоминается, Поликрат дал ему письмо для своего друга фараона, старика Амасиса. Так что Пифагору, по-видимому, показали все ритуалы, которых обычно люди не видят и не слышат. Но потом на Египет напал Камбиз, Амасис погиб, а бедолага Пифагор угодил в плен и как ни убеждал всех, что он друг тирана Поликрата, персы продали его одному вавилонскому ювелиру. К счастью, ювелир оказался снисходительным человеком и разрешил Пифагору учиться у магов…

— Это нехорошее дело, — твердо напомнила Лаис.

— Мудрые люди извлекают пользу из всего, даже из самых неподходящих вроде бы вещей. — Демоцед обладал практическим умом. — Как бы то ни было, когда Пифагор выкупил у ювелира свою свободу и вернулся в Самос, он стал другим человеком. По некоторым причинам он остановился у меня, а не при дворе. И рассказал, что научился читать египетские иероглифы и даже писать по-египетски. Еще он выучился персидскому. И у него появились теории о природе и устройстве так называемой Вселенной.

Да, это слово придумал Пифагор. Теперь оно не сходит с языка у афинских софистов, понятия не имеющих о том тонком смысле, какой вложил в него