Возвращение императора - Аллан Коул

Лепечущее существо в музее г’орби было достаточным свидетельством того, что ответил ему император.

Синд обследовала луну несколько часов. Наконец все было проверено и данные собраны. Пора рассказать Стэну, что ей удалось узнать. Этот пограничный пост был местом, где пересекались пути двух секретов императора.

Во-первых, тайна АМ-2.

Во-вторых, тайна очевидного бессмертия императора.

Посылая просьбу на корабль, чтобы ее забрали с крошечной луны, Синд почувствовала, что устала. Не от работы. Ведь, несмотря на то, что ей удалось многое узнать, знание практически ничего им не давало.

Синд молила богов бхоров, призывая все бороды всех бхорских матерей на помощь, — она боялась, что ломится в открытую дверь.

Хейнз провела рукой по папкам.

— Как только мы привели все это в порядок, — проговорила она, — сразу же стало ясно, что Махони считал, будто ему удалось узнать тайну вечного императора.

— Которая заключалась в чем? — нетерпеливо спросил Стэн, обращаясь к голографическому изображению бывшего инспектора отдела по расследованию убийств.

Изображение передавалось из небольшого бхорского курортного местечка, куда Стэн отправил Хейнз вместе с мужем и ящиками, содержавшими сокровище Махони.

— Не спеши, — спокойно произнесла Лайза, — факты следует излагать по порядку.

— Извини, — сказал Стэн и поморщился.

— Во-первых, я посылаю тебе психологическую характеристику императора. Махони здорово ее составил. Мы с мужем перепроверили ее, и все подтвердилось. Но я тем не менее обратилась к Рикор за советом. Все совершенно точно. Просмотри выкладки, когда у тебя будет время.

— Верю тебе на слово, — сказал Стэн.

— Дальше я посылаю выводы, сделанные Махони, исходя из этой характеристики. Он ориентировался на те, другие времена, когда император якобы умирал, а потом возвращался, живой и невредимый. Каждый раз это было то же самое существо. Никакой возможности появления на свет двойника, полученного хирургическим способом. И снова мы подтвердили предположения Махони.

Стэн тихонько застонал.

— Опять проблема возрождения. Проклятый маньяк Махони протянул из могилы руку и обратил тебя в свою веру.

— Никто меня никуда не обращал, — заявила Хейнз. — Однако если бы эти факты указывали на возможного убийцу… я бы сама арестовала сукина сына и без малейших сомнений представила моему прокурору. Посмотри на факты, Стэн. Такая возможность существует.

— Я готов посмотреть на это привидение, когда увижу его и смогу дотронуться рукой, — заявил Стэн. — А пока… Что нам это дает?

Хейнз помолчала, раздумывая над тем, как лучше преподнести Стэну те сведения, что им удалось собрать.

— Нам это дает еще более серьезную загадку. Видишь ли, мы с мужем взяли идею Махони и продвинули ее немного вперед.

— Что вы сделали?

— Взяли характеристику вечного императора — ту, правильность которой все дружно подтвердили. Привели к современным условиям и сравнили с характеристиками человека, встречи с которым мы так старательно пытаемся избежать.

— И что? — Стэн вдруг понял, что не хочет задавать следующий вопрос. — Это тот же самый тип, верно?

— Угу. Тот же. Но одновременно и другой. Император производит впечатление того же самого человека. Однако, если присмотреться повнимательнее, его поведение очень изменилось.

— Просто замечательно, — простонал Стэн.

— Сожалею, что тебе приходится еще и в это вникать, Стэн, — сочувственно проговорила Лайза. — В кино в таких случаях обычно принято говорить: «Таковы факты, мэм».

Стэн поблагодарил ее и отключил связь.

Откинулся на спинку кресла, пытаясь переварить только что полученную информацию. Факты укладывались в малопривлекательное уравнение: такое же, но другое, почему-то равнялось другому.

Зазвучал сигнал вызова. Дежурный офицер доложил, что Синд вызывает Стэна, у нее какое-то важное сообщение.

Приготовившись ответить на вызов Синд, Стэн вдруг подумал: «Если я сражаюсь не с императором… в таком случае с кем, черт подери, я все-таки сражаюсь?»

Глава 17

Солон Кенна стоял на широкой трибуне — огромная платформа из белого мрамора отходила прямо от стены в зале заседаний парламента.

Рядом с ним маячил Уолш — расфуфыренный, словно с обложки модного журнала. У них за спиной висел портрет вечного императора размером в три этажа.

Сильный, хорошо поставленный голос Кенны разносился над головами собравшихся в зале политиков.

— Почетные представители, верные граждане империи, господа. Мы с моим коллегой стоим перед вами в этот исторический момент, испытывая непреодолимый стыд.

Голос Кенны стал гладенько-пристыженным. Едва заметным жестом он велел идиоту Уолшу опустить голову.

— Народ Дьюсабля облагодетельствован нашим любимым императором, — продолжал он.

Кенна был опытным политиком — и обратил внимание на тот факт, что никто не стал хихикать, когда он произнес эти слова. А ведь здесь собрались представители всех, даже самых отдаленных провинций империи. Никаких перешептываний по поводу недавнего унижения, которому народ Дьюсабля подвергся по вине врага императора — Стэна.

Кенна показал рукой на громадный портрет императора, а потом обвел глазами своих слушателей.

— По причинам, известным только нашему мудрому правителю, народу Дьюсабля снова оказана честь.

Произнося эти слова, Кенна внимательно посмотрел на собравшихся в зале заседаний политиков, пытаясь оценить положение — понять, кто поддержит его, а кто выступит против. Стэн, конечно же, унизил Дьюсабль, однако от этого умение Кенны манипулировать живыми существами совершенно не пострадало.

Они с Эври прекрасно подготовились к заседанию. Когда он закончит произносить речь, будет объявлен указ императора. Весьма противоречивый документ, который в прежние времена мог бы и не пройти. Подарки, услуги, горы денег перешли из рук в руки в темных коридорах парламента. Древнее как мир средство обеспечило императора необходимым количеством голосов. Пойндекс — по причинам, о которых Кенна предпочитал не задумываться, — предложил оказать им содействие. Старые досье, в которых содержались самые разные сведения о представителях оппозиции, были извлечены на свет. Оказывалось давление. Шантаж. В результате прибавились новые голоса.

И тем не менее всякое может случиться. В политике мелочи часто решают судьбу целых королевств.

— Господа, я стою перед вами, чтобы представить на ваше рассмотрение замечательное предложение. Нас просят посмотреть правде в глаза. И увидеть то, что мы слепо не замечали в течение этих трагических лет. На самом деле мы живем в счастливое время — ведь нами правит живой бог. Этим богом является наш прекрасный святой вечный император. Бессмертие — его щит против ударов истории. В этом священном телесном воплощении перед нами проходит слава. Наша слава. Которая является и его славой тоже. Его и наша слава. Господа… я хочу задать вам вопрос. Я предлагаю вам раз и навсегда, сейчас и здесь объявить вечного императора полноправным богом Вселенной.

Слушатели зашевелились. Перчатка брошена. Император требует, чтобы парламент принял решение о его божественности. Кенна повернулся к спикеру, который вот уже много лет был марионеткой в руках императора и пользовался самыми разными привилегиями за верную службу.

— Сэр спикер, — торжественно проговорил Кенна, — проведите голосование.

Грязное рыльце спикера выдвинулось вперед, на сморщенном лице старика обозначились мужественные — искусственные — клыки. Дурацкое проявление тщеславия.

— Относительно вопроса ПБ шестьсот тысяч триста двадцать три, озаглавленного «ДЕКЛАРАЦИЯ БОЖЕСТВЕННОГО ПРОИСХОЖДЕНИЯ ИМПЕРАТОРА». Ставлю на голосование формулировку: «Добавить к титулу императора слово „святой“ и все остальные словесные формы, принятые в качестве терминов демонстрации поклонения и особого уважения». Итак, что вы на это скажете, господа? Все, кто за, должны произнести «да».

Хорошо отрепетированный хор голосов прокричал «да-а-а», однако его начали перекрывать крики протеста… Они нарастали, постепенно заглушив все остальные звуки. Особенно усердствовал один пронзительный голос:

— Сэр спикер! Сэр спикер! Пожалуйста, прошу слова в порядке ведения! Прошу слова!

Спикер попытался проигнорировать этот голос. Его молоток с грохотом опустился на стол заседаний. Спикер чувствовал себя особенно униженным, потому что нахальный голос принадлежал представителю его собственного народа. Это был Николаевич, молодой кабан-секач, смутьян.

Молот отбивал отчаянную дробь, микрофоны усиливали звук — по всему залу заседаний разносился оглушительный грохот. А в это время неуправляемая толпа подхватила вопль Николаевича: «Прошу слова!» Другие голоса заглушили эти выкрики: «Пусть говорит! Пусть говорит!»