Тайный советник вождя - Владимир Успенский

Срочно вызвав Еременко в Москву, Сталин и Тимошенко столь же срочно присвоили ему звание генерал-лейтенанта и назначили командовать вместо Павлова самым опасным и трудным фронтом — Западным. Исправляй положение! Все это делалось поспешно, без учета мнения Генштаба, вызвало удивление не только у меня, но и у Жукова и Шапошникова. Почему именно Еременко, полководческим талантом не отягощенный и, как известно, не сталкивавшийся на поле боя с немцами?! Скорее всего, это Тимошенко и Буденный предложили: требуется, мол, человек твердый, уверенный в себе. Уж чего-чего, а самоуверенности Андрею Ивановичу действительно хватало. Умел идти напролом. Да и здоров был детина — быку рога свернет. Косая сажень в налитых силой плечах — он даже чуть сутулился под их тяжестью. Соратники, давно знавшие Андрея Ивановича, между собой звали его «гориллой». Он, по-моему, не обижался.

На посту командующего Западным фронтом Еременко ничем себя не проявил, положения не выправил, да и не мог он ничего сделать, явно не по нем были масштабы. Прокомандовал лишь несколько дней. На Западный фронт прибыл Тимошенко, а Еременко остался его заместителем. Однако и вкус высокого положения изведал, и некоторую известность приобрел. В должности зама помотался по военным дорогам, насмотрелся и обрел кое-что на передовой, в штабах. Однако в историю начального периода войны вписался главным образом полуанекдотичным случаем, когда полковнику Мишулину было присвоено сразу, через ступень, звание генерал-лейтенанта и вручена Звезда Героя.

И вот неожиданно для меня Еременко на приеме у Сталина вместе с генералом Кузнецовым. И ни Шапошников в кабинете Иосифа Виссарионовича, ни я, находясь в комнате за кабинетом и слыша все, ничего уже не могли изменить. Теперь решал лично Сталин. О том, как это было, поведал в своих воспоминаниях (Воениздат, 1959 год) сам Еременко. Стремясь к объективности, посмотрим на случившееся глазами самого Андрея Ивановича.

«Сталин… подчеркнул, что нужно остановить продвижение противника как на брянском направлении, так и в Крыму. Затем он сказал, что именно для этой цели создаются Брянский фронт и Отдельная армия на правах фронта в Крыму. Закончил Сталин неожиданным вопросом, обращенным ко мне:

— Куда бы вы желали поехать: на Брянский фронт или в Крым?

Я ответил, что готов ехать туда, куда он сочтет нужным меня направить. Сталин пристально взглянул на меня, и в выражении его лица мелькнула неудовлетворенность. Стремясь получить более конкретный ответ, он спросил кратко:

— А все-таки?

— Туда, — быстро сказал я, — где обстановка будет наиболее тяжелой.

— Она одинаково сложна и трудна и в Крыму, и под Брянском, — последовал ответ.

Стремясь выйти из этого своеобразного тупика, я сказал:

— Пошлите меня туда, где противник будет применять мототехчасти, мне кажется, там я сумею принести больше пользы, так как сам командовал механизированными войсками и знаю их природу и тактику действий.

— Ну хорошо! — сказал Сталин удовлетворенно. И тут же обратился к Кузнецову, спрашивая о его намерениях. Кузнецов ответил весьма кратко:

— Я солдат, товарищ Сталин, буду воевать там, куда меня направят.

— Солдат-то солдат, — несколько растянуто проговорил Сталин, — но у вас есть же какое-то мнение? Кузнецов повторил:

— Я солдат, товарищ Сталин, и всегда готов служить и работать в любом месте, куда меня пошлют.

Тогда, обращаясь снова ко мне, Сталин объявил:

— Вы, товарищ Еременко, назначаетесь командующим Брянским фронтом. Завтра же выезжайте на место и немедленно организуйте фронт. На брянском направлении действует танковая группа Гудериана, там будут происходить тяжелые бои. Так что ваши желания исполняются. Встретите там механизированные войска вашего «старого приятеля» Гудериана, повадки которого должны быть вам знакомы по Западному фронту».

Разговор воспроизведен в принципе правильно, хотя сами по себе мемуары Еременко вызывают и сомнения, и нарекания. Андрей Иванович приводил факты, полезные для него, и «забывал» о тех, которые могли повредить ему. Пользовался не всегда достоверными слухами. Ну, например, приводит слова Сталина, высказанные якобы на одном из совещаний высшего комсостава, но Сталина-то на том совещании вообще не было. Это отмечал Георгий Константинович Жуков и устно, и через печать. Но приведенная цитата в общем-то дает правильное представление, если исключить некоторые вольности в выражениях, кои Еременко мог позволить себе лишь после смерти Сталина, но отнюдь не в сорок первом году. «Старый приятель» Гудериан, знакомство с его повадками — это выдумка. И тяжелые бои с танковой группой под Брянском тогда еще не предвиделись. А вот категорические обещания Еременко создать сильный фронт и остановить немцев — это факт. Причем обещания прозвучали столь горячо и убедительно, что Сталин поверил в возможности волевого, решительного, самоуверенного генерала. Тем более что хотелось верить.

Командовать Отдельной Приморской армией было, естественно, поручено Ф. И. Кузнецову. Огорченный случившимся, я после приема нашел возможность увидеться с ним. Спросил напрямик:

— Как вы могли отказаться от фронта, да еще в пользу Еременко не ахти с каким опытом?

— Разве я отказался? Я действительно готов воевать там, куда направят. А обещать, что остановлю немецкие танки, не могу. Буду стараться — как получится.

— Но Еременко-то обещал!

— Это дело его чести и совести.

А ночью, оставшись в кабинете наедине, я высказал свои сомнения Сталину, удивление его выбором. Ведь Кузнецов явно сильнее Еременко.

— У товарища Кузнецова я не почувствовал уверенности, — ответил Иосиф Виссарионович.

— Он скромен и знает свои возможности. А у Еременко нет ни того, ни другого.

— Товарищ Еременко хочет бить моторизованные войска противника, и мы даем ему такую возможность. Он вызвался сам, он взял на себя ответственность. И это будет подстегивать его, он будет стараться.

В чем-то Сталин был прав. С человека, который напросился, можно потребовать… Но меня не оставляла другая мысль: Еременко вызвался потому, что не знал своих сил, не представлял полностью, какие сложности его ожидают. Не хотел упускать шансов. Командующий фронтом — это же карьера! Тем более что положение под Брянском было сравнительно устойчивое, впереди находились еще войска Центрального фронта. Авось и получится… А я всегда очень опасался этого пресловутого «авось», зная, какие могут быть неудачи и потери.

Слишком многое ставилось на карту. Помните, как благородно поступил Павел Алексеевич Белов, попросив не выдвигать его на пост командующего армией, а оставить командиром кавкорпуса. Не о карьере думал, а о том, на каком месте способен в трудные дни принести больше пользы. Его конникам, кстати, и придется вскоре встать на пути танковой армады Гудериана. И совсем другое — самонадеянный, я бы сказал, эгоистично-самоуверенный Еременко: процитирую небольшую выдержку из его телеграфных переговоров с Верховным Главнокомандующим вечером 24 августа:

Сталин:

«У меня есть к вам несколько вопросов, Не следует ли расформировать Центральный фронт, 3-ю армию соединить с 21-й и передать в ваше распоряжение соединенную 21-ю армию? Мы можем послать вам на днях, завтра, в крайнем случае послезавтра, две танковые бригады с некоторым количеством КВ в них и 2–3 танковых батальона, очень ли они нужны Вам? Если Вы обещаете разбить подлеца Гудериана, то мы можем послать еще несколько полков авиации и несколько батарей РС. Ваш ответ?»

Еременко:

«Мое мнение о расформировании Центрального Фронта таково: в связи с тем, что я хочу разбить Гудериана и безусловно разобью, то направление с юга нужно крепко обеспечивать. А это значит — прочно взаимодействовать с ударной группой, которая будет действовать из района Брянска. Поэтому прошу 21-ю армию, соединенную с 3-й, подчинить мне. Я очень благодарен Вам, товарищ Сталин, за то, что Вы укрепляете меня танками и самолетами. Прошу только ускорить их отправку, они нам очень и очень нужны, а насчет этого подлеца Гудериана, безусловно, постараемся разбить, задачу, поставленную Вами, выполнить, то есть разбить его. У меня к Вам больше вопросов нет…»

Заверил, значит, наобещал, успокоил Верховного Главнокомандующего… и завалил важнейшую операцию.

Во всех своих опубликованных воспоминаниях Андрей Иванович Еременко со свойственной ему настойчивостью, я бы даже сказал, с чрезмерной назойливостью, в разных вариантах повторяет одно и то же: Брянский фронт, дескать, создавался для того, чтобы предотвратить прорыв противника из района Могилев, Гомель на Брянск и далее на Москву. И эту задачу Брянский фронт якобы выполнил. Ан нет! Фронт задумывался и создавался на стыке немецких групп армий «Центр» и «Юг» еще и для того, чтобы мешать взаимодействию вражеских сил, остановить вражеские танковые клинья, уже начинавшие двигаться с севера и с юга в район Киева, дабы отрезать, окружить там огромную группировку советских войск.