451° по Фаренгейту. Повести. Рассказы - Рэй Брэдбери

другое. Бывает, что самый наисчастливейший в городе человек, с улыбкой от уха до уха, жуткий грешник. Разные бывают улыбки. Учись отличать темные разновидности от светлых. Бывает, крикун, хохотун, половину времени – на людях, а в остальную половину веселится так, что волосы дыбом. Люди ведь любят грех, Вилли, точно, любят, тянутся к нему, в каких бы обличьях, размерах, цветах и запахах он ни являлся. По нынешним временам человеку не за столом, а за корытом надо сидеть. Иной раз слышишь, как кто-нибудь расхваливает окружающих, и думаешь: да не из свинарника ли он родом? А с другой стороны, вон тот несчастный, бледный, обремененный заботами человек, что проходит стороной, – он и есть как раз тот самый твой Хороший Человек. Быть хорошим – занятие страшноватое. Хоть и на это дело охотники находятся, но не каждому по плечу, бывает, ломаются по пути. Я знавал таких. Труднее быть фермером, чем его свиньей. Думаю, что именно из-за стремления быть хорошим и трескается стена однажды ночью. Глядишь, вроде человек хороший и марку высоко держит, а упадет на него еще волосок – он и сник. Не может самого себя в покое оставить, не может себя с крючка снять, если хоть на вздох отошел от благородства. Вот кабы просто быть хорошим, просто поступать хорошо, вместо того чтобы думать об этом все время. А это нелегко, верно? Представь: середина ночи, а в холодильнике лежит кусок лимонного пирога, чужой кусок! И тебе так хочется его съесть, аж пот прошибает! Да кому я рассказываю! Или вот еще: в жаркий весенний полдень сидишь за партой, а там, вдали, скачет по камням прохладная чистая речка. Ребята ведь чистую воду за много миль слышат. И вот так всю жизнь ты перед выбором, каждую секунду стучат часы, только о нем и твердят, каждую минуту, каждый час ты должен выбирать – хорошим быть или плохим. Что лучше: сбегать поплавать или париться за партой, залезть в холодильник или лежать голодным. Допустим, ты остался за партой или там в постели. Вот здесь я тебе секрет выдам. Раз выбрав, не думай больше ни о реке, ни о пироге, не думай, а то свихнешься. Начнешь складывать все реки, в которых не искупался, все несъеденные пироги, и к моим годам у тебя наберется куча упущенных возможностей. Тогда успокаиваешь себя тем, что чем дальше живешь, тем больше времени теряешь или тратишь впустую. Трусость, скажешь? Нет, не только. Может, именно она и спасает тебя от непосильного, подожди – и сыграешь наверняка. Посмотри на меня, Вилли. Я женился на твоей матери в тридцать девять лет, в тридцать девять! До этого я был слишком занят, отвоевывая на будущее возможность упасть дважды, а не трижды и не четырежды. Я считал, что не могу жениться, пока не вылижу себя начисто и навсегда. Я не сразу понял, что бесполезно ждать, пока станешь совершенным, надо скрестись и царапаться самому, падать и подниматься вместе со всеми. И вот однажды под вечер я отвлекся от великого поединка с собой, потому что твоя мать зашла в библиотеку. Она зашла взять книгу, а вместо нее получила меня. Тогда-то я и понял: если взять наполовину хорошего мужчину и наполовину хорошую женщину и сложить их лучшими половинками, получится один хороший человек, целиком хороший. Это ты, Вилли. Уже довольно скоро я заметил, с грустью, надо тебе сказать, что хоть ты и носишься по лужайке, а я сижу над книгами, но ты уже мудрее и лучше, чем мне когда-нибудь удастся стать…

У отца погасла трубка. Он замолчал, пока возился с ней, наконец разжег заново.

– Я так не думаю, сэр, – неуверенно произнес Вилли.

– Напрасно. Я был бы совсем уж дураком, если бы не догадывался о собственной дурости. А я не дурак еще и потому, что знаю – ты мудр.

– Вот интересно, – протянул Вилли после долгой паузы, – сегодня ты мне сказал куда больше, чем я тебе. Я еще немножко подумаю и, может, за завтраком тоже расскажу тебе побольше, о’кей?

– Я постараюсь приготовиться.

– Я ведь потому не говорю… – Голос Вилли дрогнул. – Я хочу, чтобы ты был счастлив, папа. – Он проклинал себя за слезы, навернувшиеся на глаза.

– Со мной все будет в порядке, сынок.

– Знаешь, я все сделаю, лишь бы ты был счастлив!

– Вильям, – голос отца был вполне серьезен, – просто скажи мне, что я буду жить всегда. Этого, пожалуй, хватит.

«Отцовский голос, – подумал Вилли. – Почему я никогда не замечал, какого он цвета? А он такой же седой, как волосы».

– Пап, ну чего ты так печально?

– Я? А я вообще печальный человек. Я читаю книгу и становлюсь печальным, смотрю фильм – сплошная печаль, ну а пьесы, те просто переворачивают у меня все внутри.

– А есть хоть что-нибудь, от чего ты не грустишь?

– Есть одна штука. Смерть.

– Вот так да! – удивился Вилли. – Уж что-что…

– Нет, – остановил его мужчина с седым голосом. – Конечно, Смерть делает печальным все остальное, но сама она только пугает. Если бы не Смерть, в жизни не было бы никакого интереса.

«Ага, – подумал Вилли, – и тут появляется Карнавал. В одной руке, как погремушка, Смерть, в другой, как леденец, Жизнь. Одной рукой пугает, другой – заманивает. Это – представление. И обе руки полны!» Он вскочил с перил.

– Слушай, пап! Ты будешь жить всегда! Точно! Ну подумаешь, болел ты года три назад, так ведь прошло все. Правильно, тебе – пятьдесят четыре, так ведь это еще не так много! Только…

– Что, Вилли?

Вилли колебался. Он даже губу прикусил, но потом все-таки выпалил:

– Только не подходи близко к Карнавалу!

– Чудно, – покрутил головой отец. – Как раз это и я тебе хотел посоветовать.

– Да я и за миллион долларов не вернулся бы туда! «Но это вряд ли остановит Карнавал, – думал Вилли, – который по всему городу ищет меня».

– Не пойдешь, пап? Обещаешь?

– А ты не хочешь объяснить, почему не надо ходить туда? – осторожно спросил отец.

– Завтра, ладно? Или на следующей неделе, ну, в крайнем случае через год. Ты просто поверь мне, и все.

– Я верю, сын. – Отец взял его за руку и пожал. – Считай, что это – обещание.

Теперь пора было идти. Поздно. Сказано достаточно. Пора.

– Как вышел, – сказал отец, – так и войдешь.

Вилли подошел к железным скобам, взялся за одну и обернулся.

– Ты ведь не снимешь их, пап?

Отец покачал одну скобу, проверяя, хорошо ли держится.

– Когда устанешь от них, сам