Эхо прошлого - Диана Гэблдон
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
— Не думаю, что оно нужно, — если ты имела в виду свет. — Джейми обвел взглядом мое лицо и улыбнулся. — Когда свет тускнеет, наступает ночь, а когда свет вновь становится ярким, то тускнеет ночь, так?
Так. Нужно было спать, но скоро уже проснутся солдаты и начнут шуметь.
— Интересно, почему женщины не развязывают войн?
— Это не для вас, саксоночка. — Его твердая, шершавая ладонь легла на мою щеку. — Это было бы неправильно — вы, женщины, уходя, слишком многое уносите с собой.
— Что ты имеешь в виду?
Джейми слегка шевельнул плечами, подыскивая слова, — неосознанное движение, словно ему жал мундир.
— Когда умирает мужчина, умирает только он. К тому же мужчины похожи друг на друга. Да, он нужен семье, чтобы кормить и защищать. Но это делает любой порядочный мужчина. А женщина… — Улыбнувшись, Джейми коснулся губами кончиков моих пальцев. — Она уносит с собой жизнь, когда умирает. Женщина — бесконечность возможностей.
— Ты дурак, если думаешь, что один мужчина похож на другого, — тихо сказала я.
Мы лежали, наблюдая наступающий рассвет.
— Сколько раз ты делала так, саксоночка? — внезапно спросил Джейми. — Сидела на границе тьмы и рассвета, держа в своих ладонях страхи мужчины?
— Много раз, — ответила я, но он знал, что это неправда.
Он повернул мою руку ладонью вверх и провел большим пальцем по холмикам и впадинам, суставам и мозолям, линии жизни и линии сердца. Его палец коснулся мясистой выпуклости холма Венеры, где еще виднелся тонкий шрам в форме буквы Д. Я носила его на руке лучшую часть моей жизни.
— Такова моя работа, — сказала я, и не думая шутить, однако Джейми все понял правильно.
— Думаешь, я не боюсь? Когда делаю свою работу? — спокойно спросил он.
— Боишься. Но все равно делаешь. Ты чертов игрок, а жизнь — самая азартная игра, так? Может, твоя жизнь будет на кону, а может, чья-то еще.
— Так. Видимо, тебе это знакомо. Я мало забочусь о себе, — задумчиво сказал он. — В общем, я хочу сказать, что время от времени совершал странные, хоть и нужные поступки. Мои дети выросли, мои внуки пребывают в добром здравии — а ведь это важнее всего, так ведь?
— Так.
Взошло солнце, где-то вдалеке закукарекал петух.
— Пожалуй, я не могу сказать, что боюсь так же сильно, как раньше. Я, разумеется, не собираюсь умирать, но, кажется, меньше жалею о том, что умру. А с другой стороны, — посмотрев на меня, Джейми улыбнулся краем рта, — наряду с тем, что я не так сильно боюсь за себя, я чуть меньше стремлюсь убивать молодых мужчин, которые еще не пожили как следует.
Похоже, это было нечто вроде извинения за Денни Хантера.
— Теперь будешь вычислять возраст мужчин, которые в тебя стреляют? — Я села и принялась вытряхивать из волос сено.
— Сложная задачка.
— Я искренне надеюсь, что ты не дашь себя убить каким-нибудь молокососам лишь потому, что они еще не прожили такую же насыщенную жизнь, как ты.
Джейми тоже сел и серьезно посмотрел на меня; из его волос и одежды торчали соломинки.
— Нет. Я их убью. Я всего лишь стану осторожней.
Глава 58
День независимости
4 июля 1777 года, Филадельфия
Грей никогда раньше не бывал в Филадельфии. Невзирая на ужасные улицы, город производил приятное впечатление. Лето украсило деревья зелеными кронами, и после прогулки на одежде Грея остались частички листьев, а подошвы сапог стали липкими от сока опавшей листвы. «Должно быть, жара повлияла на рассудок Генри», — мрачно подумал Грей.
Впрочем, он понимал племянника. Именно забота миссис Вудкок — стройной, приятно округлой в нужных местах, с миловидным личиком и живым нравом — помогла Генри выжить, когда к ней обратился офицер тюремной охраны, беспокоясь, чтобы узник, с которого можно получить прибыль, не умер до уборки урожая. Грей знал, что больной может привязаться к спасительнице, но сам он, слава богу, никогда не испытывал нежных чувств ни к одной из женщин, которые ухаживали за ним во время болезни. Ни к одной, за исключением…
— Черт, — невольно выругался он, обратив на себя пристальное внимание мужчины, похожего на священника.
Мысль жужжала назойливой мухой; захотелось накрыть ее чайной чашкой. Впрочем, он не мог оставить ее в покое и, осторожно приподняв чашку, обнаружил Клэр Фрэзер. Стало легче. Никаких нежных чувств. А с другой стороны, некий совершенно особенный вид волнующей близости — несомненно, из-за того, что она жена Джейми Фрэзера и знала о том, какие чувства он испытывал к Джейми. Разобравшись с Клэр Фрэзер, Грей вернулся к мыслям о племяннике.
Миссис Вудкок, бесспорно, прелестна, и так же бесспорно то, что для замужней женщины она слишком уж сильно увлеклась Генри. Пусть даже ее муж и был повстанцем — об этом ему рассказал Генри — и бог весть, когда он вернется и вернется ли вообще. Что ж, даже если Генри и потеряет голову от любви к миссис Вудкок, они все равно не смогут пожениться. Какой разразился бы скандал, если бы Генри привел в дом вдову плотника, причем чернокожую, пусть и очаровательную!.. Грей усмехнулся, ощутив расположение к миссис Вудкок. В конце концов, Генри жив благодаря ей.
Пока еще жив. Непрошеная мысль зажужжала прежде, чем он успел прикрыть ее чайной чашкой.
Генри не хотел дальнейших операций, и Грей его понимал. Но и оставлять все как есть нельзя — Генри просто погибнет от истощения, вызванного болезнью и болью, которые лишали его жизненных сил. Тут не поможет и плотская привлекательность миссис Вудкок.
Нет, операцию нужно провести, и как можно скорее. В разговоре с Греем доктор Франклин упомянул некоего пожилого джентльмена, с которым водил знакомство, — доктора Бенджамина Раша, — назвав того незаурядным врачом и посоветовав при случае навестить его. Даже дал рекомендательное письмо, и теперь Грей собирался воспользоваться им, надеясь, что доктор Раш либо сам практикует хирургию, либо направит его к знакомому хирургу. Генри нуждается в операции, хочет он того или нет. В нынешнем состоянии везти его в Англию нельзя, а Грей пообещал Минни и брату, что привезет их младшего сына, если тот еще жив.
Он поскользнулся на грязном булыжнике, вскрикнул и взмахнул руками, пытаясь сохранить равновесие. Выпрямившись и не обращая внимания на хихикающих молочниц, которые наблюдали за ним, с невозмутимым видом привел в порядок одежду.
Черт побери,
