Иудейские древности - Иосиф Флавий

5. Был некий ессей по имени Манаим (Менахем), который вообще, особенно же вследствие своего праведного образа жизни, пользовался общим уважением, тем более, что Господь Бог открыл ему знание будущего. Этот человек взглянул однажды на маленького Ирода, когда тот шел в школу, и предсказал ему, что он будет царем иудейским. На это Ирод, полагавший, что тот его не знает или шутит с ним, ответил, что он ведь принадлежит к простому классу. Манаим, однако, улыбнулся, ударил его рукою по спине и сказал: «И тем не менее ты будешь царствовать и притом счастливо, ибо Предвечный так решил. Помни также об ударах Манаима, и пусть они будут тебе символом переменчивости судьбы. Все это было бы прекрасно, если бы ты всегда любил справедливость и благочестие, равно как всегда был бы мягок со своими подданными. Но я, который знаю все, знаю, что ты не останешься таковым. Правда, ты будешь счастлив, как никто другой, и уготовишь себе вечную славу, но вместе с тем ты забудешь также о благочестии и справедливости. Все это известно Предвечному, и в конце своей жизни ты вспомнишь о Его гневе на тебя».

На эти слова Ирод тогда не обратил внимания, потому что не мог рассчитывать на их осуществление. Впоследствии, однако, он возвысился, достиг царской власти и высшего счастья. Тогда он во всем величии своей власти послал за Манаимом и стал расспрашивать его, сколько времени он будет править. Манаим воздержался от точного ответа. Тогда ввиду его молчания Ирод спросил его, будет ли его царствование продолжаться десять лет, на что Манаим отвечал, что и двадцать и тридцать; но при этом он воздержался от точного определения этого срока. Ирод удовлетворился и этим, обласкал старика и отпустил его, и с тех пор в честь его относился всегда с уважением к ессеям. Несмотря на всю странность этого факта, мы все-таки сочли необходимым уделить ему здесь место и сообщить нашим читателям все о нем, тем более, что многие из ессеев высоко чтимы [у нас] за свой праведный образ жизни и за знание всего божественного.

Глава одиннадцатая

1. После стольких прекрасных сооружений Ирод приступил при начале восемнадцатого года[1272] своего царствования к невиданному дотоле делу, а именно к перестройке храма Господня. Он желал расширить его объемы и увеличить его высоту, считая, что тем он окончит самое замечательное из всех своих сооружений. Так оно и было в действительности, и этим Ирод снискал себе вечную славу. Но так как он знал, что народ не расположен к нему, и отлично понимал трудности такого сооружения, он счел за лучшее, раньше, чем приступить к делу, убедить народ речью в целесообразности такого начинания. Поэтому он собрал народ и обратился к нему со следующими словами: «Сограждане! Говорить о всем, что сделано мною во время моего царствования, я теперь считаю излишним; впрочем, все это я сделал не столько для своей собственной славы, сколько в видах вашей же личной безопасности. И вот, после того как я не забывал о вас в многоразличных и крайних бедствиях и при сооружении разных построек думал менее о себе, чем о вашем благе, я полагаю, что мне с помощью и по желанию Предвечного удалось довести вас до такого цветущего благосостояния, которого раньше не достигал народ иудейский.

Поэтому мне кажется теперь лишним говорить здесь вам, вы это сами прекрасно знаете, о том, что я сделал для страны, сколько городов мы воздвигли в стране и вновь присоединенных к ней владениях, чем отличнейшим образом мы сами возвысились; здесь я хочу указать лишь на то, сколько поднимет наше благочестие и прославит нас то сооружение, приступить к которому я теперь имею в виду. Этот храм построили в честь Всесильного Бога наши отцы по возвращении из Вавилона; но ему недостает целых шестидесяти локтей в вышину, чтобы сравняться с древним Соломоновым храмом. Но пусть никто не вздумает при этом случае обвинять предков наших в недостатке благочестия. Они сами имели в виду соорудить его в должных размерах, но меры были тут предписаны им Киром и Дарием Гистаспом[1273], которым и потомкам которых были подвластны наши предки[1274], равно как впоследствии они были подчинены македонянам. Поэтому они не имели возможности построить храм такой высоты, какой бы требовали его прототип и их собственное благочестие. А так как я теперь, по милости Божией, правлю [самостоятельно], наслаждаюсь полным миром, у меня много денег и большие доходы, а главным образом так как к нам расположены и дружелюбны римляне, эти властители всего, как говорится, мира, то я попытаюсь исправить ошибку прежних времен, объясняющуюся стесненным положением зависимых людей, и воздам Предвечному дань благочестия за все те благодеяния, которыми он осыпал меня во время этого моего царствования».

2. Так говорил Ирод, и его неожиданная речь поразила большинство присутствовавших. Отсутствие твердой уверенности не придавало им бодрости, и они беспокоились, что царь уничтожит все [старое] здание храма раньше, чем сможет довести до конца свое предприятие. Эта опасность казалась им тем более серьезной, чем серьезнее представлялись им размеры нового сооружения. Видя их в таком настроении, царь стал их успокаивать, говоря, что не раньше снесет храм, чем когда у него будет все готово для сооружения [нового святилища]. В этом он, действительно, и не обманул их: приготовив тысячу телег для перевозки камней, выбрав десять тысяч наиболее опытных работников, купив для тысячи священников облачения и позаботившись обучить одних из этих священнослужителей плотничьему, других же строительному искусству[1275], он при такой подготовке приступил к самому сооружению нового храма.

3. Срыв древние фундаменты и возведя вместо них новые, он воздвиг на них храм длиною в сто локтей, шириною в сто, высотою же в сто двадцать локтей, из которых последние двадцать с течением времени ушли в землю, когда фундамент опустился[1276]. Впрочем, возвести эти добавочные двадцать локтей мы собрались во времена Нерона. Храм был сооружен из прочных белых камней, из которых каждый имел в длину двадцать пять, в вышину восемь, а в ширину около двенадцати локтей. Все здание, подобно царскому чертогу, понижалось к краям, тогда как высшею частью являлась средина, так что ее можно было видеть издалека на расстоянии многих стадий; особенно же хорошо видно было это тем, кто жил как раз напротив здания или подходил к нему. Входные двери и их карнизы были, наподобие входа в самый храм, украшены пестрыми занавесами, на которых были вышиты узорами цветы и которые свешивались со столбов. Сверху над входом с фриза свешивалась золотая виноградная лоза, кисти которой спадали вниз. Зрители поражались в одинаковой мере как величиною, так и искусством этого украшения, равно как ценностью употребленного на него материала. Царь окружил здание храма рядами покоев, которые все находились по величине своей в соответствии со зданием храма. При этом он потратил на них такое множество денег, что казалось, никто раньше его не мог так украсить храм. Эти здания покоились на огромной стене, в свою очередь представлявшей одно из замечательнейших человеческих сооружений. Гора (на которой стоял храм) представляла значительный каменистый холм, постепенно повышавшийся к восточной стороне города и заканчивавшийся там крутою вершиною. По повелению Предвечного первый наш царь Соломон[1277] вершину этого холма отделил и обстроил крупными сооружениями, равно как воздвиг стену и снизу у подошвы холма, там, где открывается глубокое ущелье. Тут он постепенно охватил края холма большими, соединенными свинцовыми скрепами глыбами камня, так что в конце концов получилась четвероугольная терраса, удивительная как по своему объему, так и по высоте, на которой она находится. Огромные глыбы показывали снаружи всю свою величину, тогда как внутри они были связаны между собою прочными железными скреплениями, делавшими их устойчивыми навеки. Когда это сооружение было доведено таким образом до вершины холма, царь велел сровнять верх тем, что засыпал промежуток между скалою и стеною и устроил таким образом совершенно гладкое и ровное место без выступов. Вся окружность этой площади обнимала в совокупности четыре стадии, причем каждая сторона ее имела одну стадию в длину. Внутри, вокруг всей вершины горы тянулась еще стена, к которой с востока примыкала двойная галерея одинаковой со стеною длины и лежала как раз против находившегося в центре площадки входа в здание храма. Эту галерею украсили многие из прежних царей. Вокруг всего здания храма тянулись прибитые к стенам доспехи варваров, и к этим трофеям, которые Ирод опять поместил теперь на их прежнем месте, он присоединил еще доспехи, отнятые им у арабов.

4. С северной стороны этого сооружения была построена прямоугольная сильная крепость, славившаяся своею неприступностью. Ее воздвигли еще предшественники Ирода, цари и первосвященники из дома хасмонейского, и назвали ее Варис. Здесь сохранялось у них священное облачение, которое надевал на себя только первосвященник в случае необходимости принести жертву. Также и Ирод сохранял здесь это облачение; после его смерти оно попало в руки римлян, у которых и оставалось вплоть до времен императора Тиберия. При последнем сирийский наместник Вителлий[1278], прибыв в Иерусалим и удостоившись от жителей весьма блестящего приема, желал им выказать свою за это благодарность, и так как они просили вернуть им это священное облачение, написал о том императору Тиберию. Тиберий согласился вернуть священное одеяние иудеям, и таким образом оно оставалось у них до смерти царя Агриппы. После него тогдашний наместник сирийский Кассий Лонгин и наместник Иудеи Куспий Фад[1279] приказали иудеям положить это облачение в крепость Антонию, ибо римляне одни должны были быть хозяевами, как они были таковыми и раньше. Тогда иудеи послали послов к императору Клавдию с соответственными представлениями. Когда послы эти прибыли в Рим, находившийся там как раз царь Агриппа Младший[1280] обратился по этому поводу с просьбою к императору и получил разрешение вернуть иудеям облачение, причем соответственное распоряжение было послано верховному сирийскому наместнику Вителлию. Прежде первосвященническое облачение было обыкновенно запечатано печатями самого первосвященника и казначеев, так что за день до наступления праздника казначеи являлись к начальнику римского гарнизона и по поверке печатей получали от него облачение. Затем, по миновании праздника, они относили его обратно на прежнее место, показывали начальнику крепости и осматривали и удостоверяли печати. Все это я упомянул здесь вследствие многоразличных горестных событий, имевших совершиться в будущем.