Весь Эдгар Берроуз в одном томе - Эдгар Райс Берроуз

Десять лет он был мучеником целой деревни; женщины и дети колотили его и швыряли в него камнями, а воины кололи копьями и калечили. Самые злые лихорадки одна за другой подтачивали его организм. И все же ему не удалось умереть…

Оспа вонзила в него острые когти и оставила страшное клеймо у него на лице. Он сделался таким уродом, что родная мать не могла бы узнать его. Его лицо словно покрылось отвратительной маской. Клочки желто-белых волос — вот и все, что осталось от его густых и черных локонов. Его скрючило, словно дряхлого старика, руки и ноги у него стали дрожать, походка сделалась неуверенной, старческой. Зубы во рту исчезли — они были выбиты кулаками его диких владык. Даже его рассудок представлял из себя жалкую пародию на тот яркий и смелый ум, которым когда-то отличался Павлов.

Моряки взяли его на корабль, ухаживали за ним, кормили его. Он стал немного бодрее и почувствовал себя лучше, но наружность его осталась все та же: такой же бывший человек, растоптанный и исковерканный жизнью.

Ему ещё не было сорока лет, но казалось, что ему не меньше восьмидесяти.

Никакой жажды мести не осталось в сердце у Алексея Павлова, только тупая ненависть. Ненависть к человеку, которого он и Роков неудачно пытались погубить; ненависть к покойному Рокову, потому что Роков заставил его перенести столько ужасов; ненависть к полиции двух десятков городов, от которой он должен был скрываться; ненависть к закону, ненависть к существующему строю, ненависть ко всему… Каждая минута его жизни была напоена болезненной злобой, и его умственные способности подверглись такому же разрушению, как и его тело, испепеленное злобой.

У него было мало общего, или, вернее, у него ничего общего не было с теми людьми, которым он был обязан своим спасением. Он был слишком слаб и не мог работать; он был слишком угрюм и не мог составить весёлое общество; в конце концов, его предоставили себе самому.

«Марджори В» была зафрахтована синдикатом богатых фабрикантов, снабжена лабораторией и целым штатом ученых и отправлена на поиски какого-то продукта местной флоры, который фабриканты были вынуждены до сего времени выписывать из Южной Америки по баснословной цене. Что это был за продукт — никому, кроме ученых, не было известно на борту «Марджори В».

Несколько недель судно стояло на якоре, вдали от берегов. Однообразная жизнь начинала утомлять путешественников. Они стали часто уезжать на берег, и однажды Павлов попросился с ними: раздражающая монотонность жизни на корабле успела утомить его.

Остров густо зарос лесом. Джунгли спускались почти к самому морю. Ученые зашли в глубь острова, продолжая свою погоню за драгоценным товаром: туземцы материка указывали им, что остров богат этим товаром. Экипаж корабля охотился, ловил рыбу и занимался исследованиями. Павлов шатался по берегу или лежал под тенью высоких деревьев на опушке леса.

Однажды все матросы столпились вокруг пантеры, убитой одним из охотившихся. Павлов дремал под деревом. Вдруг кто-то тронул его за плечо. Он проснулся и, приподнявшись, со страхом увидел огромную человекообразную обезьяну, которая сидела на корточках и внимательно рассматривала его. Ужас охватил Алексея Павлова. Он взглянул на матросов — они находились в двухстах шагах от него. Обезьяна опять затеребила его плечо, жалобно бормоча. Во всей позе животного и в его вопросительном взгляде не было угрозы. Павлов медленно поднялся на ноги Обезьяна встала рядом с ним.

Согнувшись почти вдвое, человек осторожно побрёл к матросам. Обезьяна взяла его под руку и зашагала рядом. Они уже почти дошли до маленькой кучки людей, прежде чем их заметили. Павлов успел убедиться, что обезьяна настроена мирно: по-видимому, она привыкла к человеческому обществу. Русский подумал, что она принадлежит к особо разумной породе обезьян, и решил воспользоваться этим для своей выгоды.

Когда люди обернулись и увидели направляющуюся к ним странную пару, они были поражены и бросились к обезьяне, держа оружие наготове. Обезьяна не выказала ни малейшего страха. Напротив, она потрепала каждого матроса по плечу и долго и серьёзно смотрела каждому в лицо. Рассмотрев всех, она вернулась к Павлову, и на её физиономии выразилось сильное разочарование.

Люди принялись потешаться над нею. Они обступили Павлова, задавали ему разные вопросы и разглядывали обезьяну. Русский сказал им, что обезьяна принадлежит ему. Ничего больше он не объяснял, только повторяя снова и снова: «Это — моя обезьяна, это — моя обезьяна». Один из матросов, которому надоела болтовня Павлова, решил позабавиться. Он подошёл к обезьяне сзади и ткнул её булавкой. Как молния она обернулась и ринулась на жестокого шутника; дружелюбное животное превратилось в разъярённого демона! Широкая улыбка, за минуту сиявшая на лице у моряка, сменилась выражением ужаса. Он пытался ускользнуть от могучих длинных рук, хватавших его, на свою беду вздумал при этом вытащить из-за пояса большой нож. В одно мгновение обезьяна вырвала у него оружие, швырнула в сторону, и её желтые когти вонзились в плечи несчастного.

Схватив ножи и палки, вся команда с гиканьем и бранью кинулась на зверя, а Павлов беспомощно прыгал вокруг матросов, угрожающе наступавших на зверя. Он видел, как его сокровище гибло под ударами.

Но справиться с обезьяной оказалось далеко не легкой задачей, хотя противники были сильнее её. Оставив моряка, виновника драки, она повернула свою гигантскую спину и обрушилась на двоих его товарищей, подступавших к ней сзади. Могучими ударами открытых ладоней оттолкнула она обоих нападавших, прыгая то туда, то сюда с проворством маленькой мартышки.

Сражение было замечено капитаном и штурманом, которые только что высадились на берег с «Марджори В», и Павлов увидел, что оба они бегут с револьверами в сопровождении двух матросов. Обезьяна остановилась и посмотрела на Павлова, но ждала ли она нового нападения или просто выбирала, на кого бы из врагов броситься раньше, он не мог понять. Он сознавал только, что приближалось мгновение, когда оба офицера будут на расстоянии выстрела и прикончат её. Надо было что-нибудь предпринять и предпринять очень быстро. До сих пор обезьяна не пыталась кинуться на русского; однако он боялся подойти к