Ярмо Господне - Иван Катавасов

Чтоб ты знал, Фил, такие вот нынешние мирские времена у нас по душе тем, кого хлебом насущным днесь не корми, но дай записаться в благодетели и благотворители человечества. Притом надменно и чванно выбирая, кому помогать в первую очередь, кому в последнюю, отделяя козлов от баранов, а лошадей от лошаков.

Остальные же, кому не по нраву сегодняшнее вмешательство ордена в секулярную политику, весьма скептически относятся к тому, чтобы пасти мирные и немирные народы. Иже пастырь добрый да глупый, взыскующий от козла молока и от мула приплода.

Лично мне вот такое по харизматическому счету не нравится. Потому что, хоть лопни, хоть тресни, я не знаю, не понимаю, что же правильнее и праведнее делать по модулю коромысла диавольска в чаянии веков будущих.

То ли нам лучше безрассудно по зову жадного сердца идти искать, спасать одну пропащую паршивую овцу, оставив стадо на растерзание волкам? Или же благоразумно с холодным умом охранять, приумножать основное воспроизводительное поголовье крупного и мелкого скота, рогатого и безрогого?

В дебет и кредит, в актив и пассив, скажете? Как бы не так, милостивые дамы и рыцари добрые!

Ибо все сокровища земные, природные, промышленные суть тлен, прах и ржа преходящие. Пришли в жесть карбофаги, и не стало бензиновых автомобилей, тепловых электростанций на солярке, угле и газе, а в совокупности целиком и кругом многовекового индустриального общества! — завершила пафосный монолог Настя.

— Хотя остались залежи готового сырья для органического синтеза углеводов. И сверх того добра-пирога, для выработки пищевых белков из бывшей нефти и негорящего газа, обратившихся в коллоидный холодец, не так ли моя кавалерственная дама Анастасия? — гастрономически уточнил Филипп.

— Добавлю техногностической справедливости ради, рыцарь. Ко всему прочему, штамм анаэробных карбофагов есть основная компонента мультифакторных высокоемкостных аккумуляторов типа «арви», питающих, кстати, и твой комп…

Вопреки собственным благим пожеланиям участие в подготовке званого обеда Настя и Филипп принимали чисто символическое. Хотя оба и переоделись по-домашнему в джинсы и футболки, кулинарией и гастрономией они все-таки пренебрегли.

На обширной по-современному оборудованной кухне, раза в полтора-два превышавшую прежнюю в старой квартире Ирнеевых, в тот июльский день добросовестно трудился по преимуществу Никон. Он и не противился, засучил рукава вовсе не парадного генеральского кителя, но зелено-оливковой камуфляжной рубахи с голубыми миротворческими звездами на мягких погонах.

Филипп в это же время увлеченно пролистывал объемное сочинение Ивана Рульникова, пока не углубляясь в бесчисленные гиперссылки.

«…Глубоко вскапывает Ванька и трактует сообразно историческому оптимизму техногнозиса. А мне, убогому, только гляди, поспевай за теперешним времечком, наверстывай упущенное за сорок лет, патер ностер, коммуникативно и когнитивно…»

Настя задумчиво, безмолвно курила, сидя за кухонным столом, пристально и пристрастно рассматривая мужа арматорским взглядом.

«…Его бы ко мне на обследование голубчика..! Ништяк, Патрик материалами и данными сто пудов коммуникативно поделится…

Беря навскидку, мой Филька ни капельки не изменился. Как если б и раньше, он меня стопудово старше в харизматическом отношении. По-прежнему высший класс…

Благослове душе моя Господа… Муж мой единственный и любимый в наше общее с ним время в лучшем мужественном виде вернулся… И опять будьте вместе, дабы не соблазнял вас Сатана сорокалетним воздержанием вашим! Ой дщерь Евина… блудлива…»

Настя глянула на дисплей хрустально звякнувшего маленького и тонкого браслета-коммуникатора, тут же торжественно объявив:

— Так я и знала! Прасковья уже в плотных слоях атмосферы, замедляется на подходе. Просит гостевого доступа в орденский периметр…

Ой, Никишка, извини, про тортик я совсем забыла! Сей секунд начну крем взбивать, ваше превосходительство…

Кавалерственная дама Прасковья вживе объявилась спустя десять минут и прямо из кабины «серафима» по-свойски без промедления переместилась на ирнеевскую поварню-кухарню, выразительно посмотрела на стенные часы-таймер, пожелала всем присутствующим доброго дня и водрузила на стол большой герметичный контейнер-гомеостат:

— …Не зови меня Парашей, братец Фил, но я три года сберегала в вакууме сей достоименный раритет к твоему возвращению. Проникаешь в чем фишка?

— В текущих проблемах со вкусными спиртсодержащими жидкостями чуток осведомлен. Аэробных карбофагов опасаешься?

— Во-во! Что ни говори, а синтетический винно-коньячный брандахлыст из автоклава-скороварки все не то. Единственное, не зови меня Парашей, что мне отвратно не нравится в нонешних временах, аще молодого доброго винца нетути. Допиваем и поминаем былые естественные урожаи.

Вон, видишь: внутрях двухлитровый оплетенный стеклянный бутылец, и в нем истинный «Дом Периньон» 28-го года из ранешней нашей эпохи.

Рупь на полтину не ломаем, батюшка мой Филипп Олегыч. Принимай дщерь духовную с подарком по-близкородственному.

Настена, свекровь моя разлюбезная! Свекра снохе страстно облобызать дозволяешь?

— Ясен пень, с таким-то сувенирчиком! Но с условием посильно ассистировать нам кухне.

— Толкуй мне! Для чего я по-твоему тридцать три тыщи верст будто очумелая в перегрузку сюда проперла, поспешала? Почитай, запасные баки до донышка осушила.

Троекратно расцеловавшись с Филиппом, Прасковья безотлагательно принялась за кухмистерские заботы и хлопоты:

— Никишка, твое миротворческое превосходительство! Ну-тка рапортуй, чего здесь у вас деется продовольственное, и чего содеялось на довольствие гостей и хозяев достохвальных.

Бей ногами лежачего, хватай руками стоячего… Ничегошеньки закусочного не сготовили, тунеядцы? Ни стыда ни совести! Вот я вам, ракальям безруким!..

«М-да… Княгиня Прасковья Олсуфьева как ныне у нас командует всей орбитальной орденской группировкой. Три с лишним сотни воздушно-космических «серафимов» — это вам не хухры-мухры, а глобальный перехват околоземных ракетно-ядерных стратегических целей и надежное прикрытие спутников сетевых телекоммуникаций…

Вот и дожили до звездных войн, из рака ноги…»

Второй из гостей прибыла Виктория Ристальская, тоже не дотерпев до назначенного часа. Куртуазно и официально на международном английском языке испросив прощения у кавалерственных дам Анастасии и Прасковьи, сквайр Виктория конфиденциально уединилась с рыцарем-инквизитором Филиппом для доверительной конфессиональной исповеди.